Первый совместный казахстано-американо-российский фильм 2005 года «Кочевник» был снят известным режиссером Сергеем Бодровым-старшим и обошелся в баснословную сумму — 34 миллиона долларов. Однако сценарист и кинорежиссер Карл Исабеков, долгое время проработавший на студии «Казахфильм», уверяет, что сценарий эпической картины принадлежит ему. Об этом он написал в письме в редакцию. По просьбе автора пубилкуем ее целиком.
Автор: Карл ИСАБЕКОВ
Свидетельства моей честности и верности себе — моя бедность.
Макиавелли (1469—1527)
1 июня 2012 года по телеканалу «Казахстан» была показана передача, посвященная успехам фильма «Жаужүрек. Мың бала». Как и положено, в ней приняли участие основные создатели фильма и руководство (бывшее и нынешнее) киностудии «Казахфильм», а также другие кинематографисты Казахстана. Свои обсуждения этого события и фильма казахстанские кинолюбители провели в интернете.
Я полагаю, что такая телепередача в свое время проводилась и по казахстанско-американско-российскому кинофильму «Кочевник». Но я ее не видел, потому что в то время я еще проживал в Западной Германии. Однако какие-то материалы, передающие отголоски этих ТВ-передач и общественных обсуждений, я находил в интернете.
Для меня, телезрителя, было важно услышать о том, кого казахские кинематографисты считают автором идеи этих двух фильмов, основанных на одном и том же историческом материале, что думают по этому поводу сами авторы сценариев этих фильмов и почему из многовековой и многопластовой истории казахского народа для этих фильмов была выбрана одна и та же тема и история, а именно — его война с джунгарами. Как я и ожидал, ни четкого ответа на интересующие меня вопросы, ни ясного представления о них ни от кого из участников телепередачи я не услышал. Главный редактор киностудии «Казахфильм» Дидар Амантай по поводу идеи фильма «Жаужүрек…» сказал так: «Можно сказать, что идея принадлежит нашему народу, одержавшему трудную победу в кровопролитной войне с джунгарами». Но идея какого-нибудь конкретного произведения не может принадлежать народу. Она всегда принадлежит или автору, создавшему произведение, или тому человеку, у которого автор произведения позаимствовал или украл. Авторы сценария (а их вроде бы четыре человека) «Жаужүрек…» в ТВ-передаче почему-то не принимали участия. Режиссер фильма Ахан Сатаев, присутствовавший в телестудии, об идее фильма ничего не сказал. Но его мнение я нашел в интернете.
«Об основной идее фильма режиссер Ахан Сатаев сказал: “Для меня большая честь быть режиссером такого проекта. Снимать фильм о наших предках, которые ценой своей жизни отстояли для нас нашу землю. Во время съемок в Капал-Арасане мы видели братские могильные курганы, погибло очень много людей. На самом деле нашим предкам было совсем не просто. И очень важно, чтобы молодое поколение знало и ценило это”.» (Tengrinews.kz. Калиева Галия).
Интервью с авторами сценария ни «Кочевника», ни «Жаужүрека…», признаюсь, я никогда не читал. Такие публикации мне просто не попадались. Поэтому и на следующий вопрос «Почему выбрана именно история войны с джунгарами?» ответа я не услышал. И в интернете не нашел. Впрочем, это и понятно…
Теперь я сам отвечу на все три вопроса, ответы на которые я хотел услышать или прочитать. Расскажу также и о многом другом, что будет, я думаю, интересно для читателей вашей газеты.
Идея фильма о войне казахов с джунгарами принадлежит мне одному. Автором киноповести «Потомок сако-скифов», на основе которой создавались оба фильма («Кочевник» и «Жаужүрек…»), также являюсь я один. Киноповесть я написал в 1993 году. Идею создания первого фильма его создатели (с казахстанской стороны), как я понял из вступительного текста фильма, приписали президенту РК. Это, конечно, обычное дело для лизоблюдов-угодников. Но я думаю, что плагиаты, так нехорошо подставляя руководителя государства, думали, прежде всего, о себе: они решили его именем защитить себя. Они, вероятно, были уверены, что я не посмею обличить ложь и обвинить их в воровстве моего интеллектуального труда. Ведь угодники, чинопочитатели и прочие людишки обо всех судят по себе. Молчал я до сих пор потому, что с 1998 года до недавнего времени я проживал в Германии (Stadt Düsseldorf, столица западной федеральной земли Северный Рейн — Вестфалия), где практически нет никакой информации о Казахстане и тем более о том, что делается на киностудии «Казахфильм». А по прибытии в РК я узнал, что на «Казахфильме» снимается еще один исторический фильм о войне казахов с джунгарами, и решил подождать его выхода на экраны. Кроме того, у меня здесь было много других важных дел, в том числе поиск денег на постановку грандиозного фильма о моем земляке — великом композиторе Курмангазы Сагырбаеве.
Почему в основу своей киноповести я положил историю войны казахов с джунгарами? Потому что в 1992 году и в начале 1993 года деления казахов на жузы и роды (особенно в Алма-Ате) достигли, можно сказать, своего апогея (помните, съезд найманов в гостинице «Казахстан», собрания старейшин Старшего жуза по реабилитации Д. Кунаева, массовая драка между чимкентцами и актауцами в ресторане, открытый трайбализм в министерствах, ведомствах и учреждениях?), наблюдалось много других негативных явлений: опустошение банков и государственной казны теми, кто заранее знал о том, когда состоится ввод национальной валюты тенге и в каком соотношении будет происходить обмен денег, суетливая «прихватизация» крупнейших объектов и тому подобное. Мало кого серьезно заботили тогда вопросы о судьбах народа, страны, родины. Все думали только о себе. В умах и сознании молодых казахов воцарился полный хаос, а старшее поколение все еще пребывало в эйфории от нежданно-негаданно нагрянувшего суверенитета. Момент напоминал, по словам одного моего алма-атинского приятеля, историка по образованию, годы перед «Ақтабан шұбырған заман», то есть период великого бедствия. Это сравнение и стало для меня толчком к углубленному изучению того периода, а затем и к написанию киноповести.
При этом я исходил из мысли, что в такой опасной анархической ситуации нужно что-то предпринять, чтобы объединить народ, объединить отцов и детей, указать им стратегическую цель. Нужна была какая-то объединительная национальная идея. Но в те годы о ней в РК и разговоров-то практически не было (см. мою статью «Нужда в национальной идее» в журнале «Мысль» № 5 за 1995 год). Поскольку в это время я работал на киностудии «Казахфильм», я решил, что нужно поставить кинофильм наподобие знаменитого фильма Дэвида Уорка Гриффита «Рождение нации», имевшего колоссальное значение для консолидации американских народов. Вот так и родилась идея киноповести «Потомок сако-скифов». Идея объединения народа во благо родины.
Почему сако-скифы? Полное объяснение требует отдельной историко-познавательной статьи. А очень коротко могу объяснить так: 1) сако-скифы были одним из немногих народов древности, которые обладали историческим и стратегическим мышлением, а большая часть их племенных союзов и объединений жила, как известно, на территории нынешнего Казахстана, поэтому только генетический потомок этого народа мог увидеть во всем объеме нависшую смертельную угрозу над родной землей, распознать политическую мудрость хана Абулхаира в его стремлении объединить нацию и поверить в его выдающийся полководческий талант; 2) я принадлежу к той ветви казахов, которая берет свое начало от славных сарматов/савроматов.
Вернемся к киноповести. Тот же мой приятель, одним из первых прочитавший ее, сказал мне, что в Казахстане никто другой не написал бы подобную киноповесть, потому что «Ақтабан шұбырған заман» — это «черная», то есть трагическая страница в истории казахского народа, и представлять ее в другом аспекте невозможно. «У тебя просто другой менталитет, поэтому и смотришь на нее с другой, непривычной для нас точки зрения», — сказал он. Он был прав, потому что в литературе и искусстве казахов не было примеров героизации трагических событий. До 1993 года киностудия «Казахфильм» существовала уже 50 лет, после, то есть со времени написания мной киноповести прошло еще 20 лет, но никто другой так и не написал нечто подобное. А ведь были и есть истории Срыма Датова, Кенесары Касымова, Исатая и Махамбета и других народных героев, принесших себя в жертву во имя свободы и справедливости.
Дело в том, что у казахов нет традиции героизировать историческое событие, которое в сознании народа существует как печальное, трагическое. Героизация событий национальной драмы или трагедии — это западная традиция, традиция западной литературы и искусства. Свидетельством тому «Илиада» и «Одиссея» Гомера, созданные за 700 лет до нашей эры (ведь мало кто вернулся на родину из огромной армии царя Агамемнона и всей политической элиты Греции после Троянской войны), историко-героические легенды о Марафонской битве и 300 спартанцах (в первом случае победа над персидской армией грекам досталась ценой потери почти всей греческой армии, во втором — погибли все 300 героев) или, скажем, истории А. Македонского, Юлия Цезаря, Спартака, Ганнибала, Жанны д’Арк, Робина Гуда и многих других великих полководцев, национальных лидеров и народных героев европейцев, которые в конечном итоге, как известно, погибали или терпели поражение и были казнены. История Иисуса Христа, канонизация имен знаменитых апологетов христианства, погибших во имя веры, — та же традиция, только уже христианская. Я просто позаимствовал эту традицию.
Итак, в основу обоих вышеназванных фильмов легла моя киноповесть «Потомок сако-скифов». Доказательство этого утверждения не требует особых усилий. Я слышал, что создатели фильма «Кочевник» ссылаются на трилогию писателя Ильяса Есенберлина «Кочевники». Но вот мнения участников дискуссии в интернете: «Фильм “Кочевник” не имеет ничего общего с трилогией И. Есенберлина», «Фильм “Кочевники” наши сильно осуждают, что это не та историческая правда, поскольку если ты прочитаешь книгу “Кочевники”, там вообще сюжет другой…», «…Это вообще разные вещи… Кто говорит, что это по книгам И. Есенберлина, тот, наверно, вообще не читал “Кочевники”». Такие выводы кинозрителей очень часто встречаются в интернете. И они правы. Я в 1993 году внимательно прочитал трилогию «Кочевники», но ничего оттуда не позаимствовал. Правда, меня поразила там одна мысль писателя. Он пишет (привожу по памяти), что казах будет сидеть у себя в юрте и слышать вопли и крики о помощи в соседней юрте и не шелохнется; он только будет молиться о том, чтобы враг обошел его юрту. И завопит сам, когда в его юрту войдет враг с саблей в руке с кровью соседей. Эта мысль о трагической разобщенности казахов так или иначе интерпретируется мной в разных местах киноповести, но прямо не цитируется.
Что же касается непосредственно авторов, которые якобы написали сценарий фильма «Кочевник», я скажу так: они не только не написали бы его сами (я знаю их самих, их способности и уровень их знаний; пусть они не обижаются, потому что это — правда), но и никогда не прикоснулись бы к этой теме. Хотя бы потому, что вряд ли они догадались и тем более осмелились героизировать трагическое прошлое казахского народа, и едва ли они хорошо знакомы с традициями западного искусства и культуры. Ведь некоторые из них в 1994 году, прочитав мою киноповесть, мне с ухмылкой говорили, что это — «сказка какая-то о казахском супермене», и отказались поддержать проект. Позже, весной 1996 года, присутствуя на обсуждении моего киносценария (на этом я просто настоял, потому что два года моя повесть лежала в портфеле редколлегии киностудии без движения), они выразили молчаливое согласие с гневной тирадой некоей Лейлы Аранышевой, которая вроде бы работала на киностудии вторым режиссером, но едва ли годилась на роль эксперта моей повести и тем более исторического прошлого казахского народа. Ее, по всей видимости, просто попросили выразить общее мнение по моей киноповести.
Эта смелая женщина сначала долго возмущалась по поводу того, что такой киносценарий вынесен на обсуждение конкурсной комиссии, потом сделала очень пространное заключение, краткий смысл которого сводился к тому, что вся изложенная в моей повести история — чушь собачья, что у казахов никогда не было и не могло быть ни таких героев, как Рустам, ни такой победы над джунгарами, какую одерживает хан Абулхаир, что казахи вообще не были способны оказать сопротивление джунгарам, потому-то, дескать, и сохранилось в памяти народа только его позорное бегство в образном выражении «бегство, сверкая пятками», а не какие-то там победы, что казахов от полного уничтожения спас только союз с Россией, и это, мол, автор сценария должен был бы знать… В общем, устроила полный разгром! А наши казахские джигиты (их было девять человек, в том числе Ораз Рымжанов, Сергей Азимов, Серик Жубандыков, Талгат Теменев) не проронили ни единого слова. Спасибо им, что овацию не устроили. Это значит, что Л. Аранышева была уполномочена ими на такое выступление!
Это было объединенное нападение на меня той серости, о которой когда-то написал незабываемое стихотворение Олжас Сулейменов. Когда же слово взял я сам и начал давать достойный и аргументированный ответ на заключение «эксперта», О. Рымжанов, будучи в то время председателем госкинокомпании «Казахкино» и одновременно председателем конкурсной комиссии, сильно забеспокоился и немедленно закрыл обсуждение. Позже я получил за его подписью Решение конкурсной комиссии государственной кинокомпании «Казахкино» от 27 марта 1996 года (см. ниже). А экземпляры моей киноповести остались в руках всех членов этой комиссии, а также в редколлегии киностудии «Казахфильм». Через год я был вынужден выехать на лечение в ФРГ, где у меня были друзья по университету, а на тот момент — сотрудники бундестага и МИДа.
Если я не ошибаюсь, среди плагиатов, нарушивших мои авторские права и присвоивших себе мою киноповесть, числятся те же С. Азимов, С. Жубандыков, Т. Теменев. А участие Рустама Ибрагимбекова в «написании» сценария «Кочевника» для меня вообще загадка. Я уважаю этого талантливого советского кинодраматурга, но как попала моя киноповесть к нему и почему он, солидный человек, согласился на такую низость, как участвовать в присвоении чужого интеллектуального труда, я не знаю. Вероятно, он понятия не имел о плагиатстве или его соблазнила большая сумма денег.
Но на киностудии «Казахфильм» были и такие люди, которым моя киноповесть очень понравилась. Одним из них был директор кинокартин Анатолий Брицов. Он говорил, что если мне дадут возможность снять этот фильм, то он станет новой эрой в истории «Казахфильма». Но они, к сожалению, не решали вопросы финансирования фильмов. Теперь, спустя почти 20 лет, говорят, что фильмы «Кочевник» и «Жаужүрек…» положили начало развитию казахской киноиндустрии.
А начаться оно, развитие мощной киноиндустрии в республике, могло даже не в 1994 году, а еще раньше — в 1985 году с фильма «Отырарская катастрофа» или в 1990 году с экшен-фильма «Афганский синдром». Но эти фильмы не были сняты, они так и остались у меня в виде киносценариев. Об «Отырарской катастрофе» скажу немного позже, потому что она затрагивает большую тему. Сейчас же позволю себе несколько слов о моем киносценарий «Афганский синдром». Если бы я снял этот фильм в 1990—1991 годах, то он, взорвав, то есть обнажив лицемерие властей СССР в отношении физически и морально изувеченных парней-афганцев, воинов-интернационалистов, которых, по сути дела, бросили на произвол судьбы, возможно, предотвратил бы настоящий страшный взрыв на Ваганьковском кладбище в Москве в 1995 году, когда погибли почти все руководители Всесоюзного (еще не распущенного) объединения участников афганской войны, происшедшие позже убийства активистов этого движения в других городах, вынужденные после этих событий образования «афганцами» криминальных структур для той же защиты своих законных прав на медицинскую и социальную реабилитацию. Одновременно этот фильм стал бы первым казахстанским экшен-фильмом и сразу вышел бы в мировой кинопрокат, потому что сюжет был отлично закручен, характеры и поступки персонажей тщательно продуманы, а главный герой сценария был таким же отчаянным и бесстрашным, как герой голливудской ленты «Рембо» в исполнении Сильвестра Сталлоне.
В 1990 году мой киносценарий вроде бы запускали в производство, но в начале 1991 года неожиданно приостановили, потом и вовсе изъяли из плана киностудии. Позже я узнал, что деньги, намеченные на мой фильм, ушли на производство фильма «Место в сером треугольнике» Е. Шинарбаева. Кто сейчас помнит этот фильм? Если не ошибаюсь, в 1993 или 1994 году он получил 1‑й приз на международном кинофестивале в Локарно. По поводу этого случая в газете «Советская культура» или «Известиях» известный советско-российский кинокритик А. Плахов писал: неожиданное присвоение главного приза кинофестиваля казахстанской картине стало для многих кинематографистов шоком. Вероятно, жюри и организаторов кинофестиваля разжалобило показанное в фильме убожество жизни казахов и до слез растрогала судьба главного героя, который чувствует, что он гений, но доказать этого не может…
Мне кажется, кинокритик попал в «десятку». Но я не злорадствую, я просто хочу сказать, каким сценариям и темам отдавали предпочтение на киностудии «Казахфильм» и кто постоянно имел доступ к финансам. В то время на киностудии верховодила серость. Прорвать их плотное кольцо было невозможно.
Теперь, чтобы читателям стало ясно, почему на киностудии «Казахфильм» именно я первым обратился к теме отырарской катастрофы и войны казахов с джунгарами, а не кто-то другой режиссер или сценарист, почему трагические события в истории казахского народа именно я решил превратить в героические и с этой целью позаимствовал западную традицию, я должен рассказать предысторию. Это нужно и потому, что сейчас мои недруги в некоторых кругах в республике обо мне распространяют всякие инсинуации с целью дискредитации меня.
Мой отец Шугай Кауерсенович был учителем и долгие годы работал директором одной из сельских школ в Астраханской области. У нас была небольшая, но прекрасная домашняя библиотека: самые лучшие произведения мировой классики и историографии, так как папа очень любил историю. К 10—12 годам я неплохо знал истории Древних Месопотамии, Египта и всего Ближнего Востока, Греции, Персии, Рима и их фараонов, царей, императоров, полководцев. Позже я увлекся историями Чингисхана, Великой степи, Руси и казахских ханств. И любовь к истории у меня сохранилась на всю жизнь, хотя историком я не стал.
Я закончил факультет журналистики Ростовского-на-Дону государственного университета (бывший Варшавский университет) и отделение драмы и кино АГТХИ. РГУ всегда был в числе лучших университетов СССР, а в начале нового тысячелетия он по праву получил статус российского университета федерального значения. Моими преподавателями были русские профессора с международным научным авторитетом (они читали лекции также в ведущих европейских университетах), с энциклопедическими знаниями в области русской и международной журналистики, русской, советской и мировой литературы, истории и философии. Наш факультет готовил не просто высококвалифицированных журналистов, но еще и глубоких аналитиков в области истории, политики, культуры, экономики. Учился я хорошо (три года моя фотография висела на доске почета университета под заголовком «Лучшие люди университета»), учебные практики и преддипломную я проходил в Москве, в центральных всесоюзных газетах, много ездил по Союзу, а по окончании университета был приглашен на работу в ростовскую областную газету. В конце 70‑х — начале 80‑х годов XX века, работая в ростовской областной прессе и будучи уже признанным очеркистом (мои газетные очерки были переизданы в книгах-сборниках лучших журналистов Дона «Борозду ведут молодые» и «Мы строим “Атоммаш”» («Ростиздат», 1978—1980 гг.), я написал повесть «Тяжелый выбор». В ней я показал, как вместе с нарастающим раздражением народа по поводу партийных лозунгов о неизбежной победе коммунизма и тому подобном стирается, разваливается в сознании советских людей и образ родины и державы — СССР, а вместе с ним разваливается и экономика Советского Союза. Завершается моя повесть словами ее главного героя, молодого журналиста, о том, что не пройдет и десяти лет, как развалится Советский Союз, а вместе с ним — и весь мировой социалистический лагерь. Это свое предвидение он высказывает в жестком споре со своим шефом, главным редактором газеты и старым коммунистом, который ради собственной выгоды предает своего молодого коллегу и тем самым как бы отказывается от ответственности за судьбу страны, державы… А что произошло через десять лет с СССР, читатели знают. Дар предвидения грядущих исторических событий мне дан, думается, Всевышним.
В одноименном киносценарии, который позже был опубликован в казахском литературном журнале «Жалын», из ростовской повести осталась только сюжетная линия, так как в 1982 году в Госкино КазССР мне было рекомендовано переработать повесть: убрать или сгладить некоторые очень «острые углы», сделать всех персонажей киносценария казахами, а события перенести в Казахстан, иначе, мол, Госкино СССР не разрешит постановку фильма. Я полностью переделал повесть и, по сути, написал совершенно новый киносценарий, но постановку фильма по нему все-таки не разрешили. Сочли его антисоветским произведением.
Собственно, именно из-за этой повести у меня возникли проблемы с партийными и другими органами, поэтому осенью 1982 года я и переехал из Ростова-на-Дону в Алма-Ату. Этому предшествовала моя беседа с тогдашним председателем Госкино КазССР, великим поэтом О.О. Сулейменовым. Это он хотел запустить фильм по моей повести «Тяжелый выбор», но его в начале 1983 года отстранили от должности, а пришедший на его место чиновник немедленно закрыл и картину, и мою начинавшуюся кинокарьеру. Но, несмотря на это, я не терял оптимизма… Меняя профессию, я полагал, что в кинематографии цензура слабее, чем в журналистике. Тем более в это время я уже точно знал, что распад СССР неизбежен, Казахстану скоро предстоит самостоятельное плавание, откроются новые горизонты… И поскольку я начал работать на киностудии «Казахфильм», подумал, что нужно создать такой фильм, который должен вдохновить казахов, вдохнуть в них веру в свои силы.
Размышления эти привели меня к теме отырарской катастрофы. Это было в конце 1983 года. Изучение истории крупного экономического и культурного центра средневековой Азии — Отырара — по письменным источникам, в частности арабским (в VIII-XII веках, как известно, южные территории современного Казахстана, в том числе и Отырар входили в состав Багдадского халифата, и арабские купцы, путешественники, ученые нередко заезжали в этот город), привело меня к пониманию того, что полное разрушение города, вокруг которого начинало складываться государство ранних казахов, было величайшей катастрофой, сравнимой с катастрофой Трои. Кстати, когда в 2004 году на экраны Европы вышла эпическая кинолента В. Петерсена «Троя», я смотрел ее и с горечью думал, что мой киносценарий «Отырарская катастрофа» в 1984 году также складывался в таком же духе — г е р о и з а ц и и защитников Отырара. Согласно одной легенде, за день до входа в город монголов благодаря предательству уйгуров, Кайр-хан через тайный подземный ход выпроваживает из города сотни юношей и девушек, в том числе и собственных детей, с наказом выжить любой ценой и сохранить себя. Они, видимо, и были детьми ранних казахов. Из моей мысли, что город погиб, но народ сохранил себя и спустя триста лет все-таки создал свое государство-ханство, сложилась схема будущего фильма: трагедия (нападение на красивейший город огромной армии Батыя, его девятимесячная осада и полное разрушение), и при этом пример для подражания и предмет гордости народа — беспримерные доблесть и героизм его защитников, то есть героизация случившейся трагедии и, наконец, позитив — сохранение народом себя. Это, повторяюсь, мировоззрение, историческое мышление и традиция, характерные только народам Запада, а в более широко масштабе — христианству. Я решил использовать эту традицию, которую я глубоко изучил в РГУ.
Со своим планом о создании эпической киноленты об отырарской катастрофе, точнее, героизме я поделился с режиссером театра и кино, народным артистом СССР Азербайжаном Мамбетовым. Я предложил ему снимать этот фильм в содружестве, потому что я уже понимал, что я под контролем (о том, что я состою в списке запрещенных авторов, я узнал позже, только в 1987 году), поэтому мне лично никто не даст столько денег, сколько будет нужно для съемки такого масштабного фильма. Азербайжан-ага воодушевился и дал согласие, а я продолжил работу над киносценарием. Но через два или три месяца я узнал, что Азербайжан-ага пишет собственную версию отырарской трагедии, причем в содружестве с известным сценаристом и своим приятелем Э. Володарским. А спустя еще некоторое время на «Казахфильме» неожиданно для меня возник кинорежиссер А. Герман со своей женой С. Кармалитой, которые якобы получили заказ от Госкино КазССР на написание сценария на тему той же отырарской катастрофы. Моя инициатива была перехвачена. Мне помнится, как однажды на киностудии состоялось собрание, на котором бурно обсуждался вопрос о том, почему к написанию киносценария о трагедии Отырара привлечены ленфильмовцы Герман и Кармалита, а не казахские авторы. Это был вполне логичный вопрос и понятное возмущение казахских кинематографистов и писателей. Но в конце собрания очень эмоционально выступил тогдашний главный редактор Госкино КазССР Мурат Ауэзов и «варяги» получили карт-бланш.
Меня тогда больше всего удивило заявление М. Ауэзова: «Уважаемые Алексей Герман и Светлана Кармалита за очень короткое время перелопатили (он так и сказал — К. И.) всю историю казахов и историю Отырара и написали прекрасный сценарий. Мы должны за это кланяться им в ноги!» После этого собрания я прервал работу над почти законченным сценарием. Как говорится, «нет пророка в своем отечестве».
Какой получился сценарий у ленинградцев в результате быстрого «перелопачивания» многовековой истории целой нации и что из него в конечном итоге поучилось (фильм «Гибель Отырара», режиссер А. Амиркулов) — читатели, думается, знают. Признаюсь честно, все это надолго отбило у меня желание писать подобные сценарии, как «Отырарская катастрофа», и вообще думать о судьбах казахского народа и страны.
Однако в 1991—1993 годах, сняв по собственным сценариям на собственной частной киностудии «Арна» на деньги спонсоров три научно-популярных фильма о древней нематериальной культуре и искусстве казахского народа — «Среди дивных узоров», «Конные игры Великой степи» и «Музыкальная культура номадов», первый фильм летом 93-го я показал нескольким ученым и умным, хорошо образованным людям, которые сказали: «Мына фильміңізді көріп, көкірегіміз көкке жетті! Көп рахмет, айналайын! Қазір біздің елге осындай фильмдер керек». Слова и мнения авторитетных людей вдохновили меня, и я снова задумался о создании киносценария большого игрового кинофильма о народе и для народа. К слову сказать, потом об этом 30-минутном научно-популярном фильме большую и глубоко профессиональную статью написал член Союза художников и Союза журналистов Казахстана Саламат Өтемісұлы (см. статью «Өрнекті өнер өнегесі» в газете «Алматы ақшамы»), в том же году фильм был приглашен на несколько международных кинофестивалей, а не так давно стал лауреатом (второе место) российского кинофестиваля-конкурса «Радуга». Но у этих моих научно-популярных фильмов была еще более печальная судьба…
В том же 1993 году, точнее, 17 октября я подписал с московским представительством известного европейского дистрибьютора Parimedia договор о купле-продаже этих моих фильмов, а через десять дней на мою жизнь было совершено покушение. Но это было связано с моим журналистским расследованием тяжкого преступления против малолетних детей Алма-Аты, проведенным мной в августе-сентябре 1993 года. В конце сентября материалы расследования я передал в Генпрокуратуру РК и райпрокуратуру по месту совершения преступления и уехал в Москву. Возможно, к нему имел отношение и мой хроникально-документальный фильм «Жестокий лик застоя» (независимая киностудия «Катарсис»), вышедший на экраны СССР в 1989 году и вызвавший сильное негодование в политических кругах. Во время покушения я получил очень тяжелые телесные повреждения и почти на целый год оказался прикованным к постели. Именно в это время на киностудии «Казахфильм» были уничтожены все фильмоматериалы всех трех моих научно-популярных фильмов. Только одна копия фильма «Среди дивных узоров» / «Ғажайып ою-өрнек аясында» сохранилась у меня чудом: она хранилась у меня дома.
Этот акт вандализма на государственной киностудии объяснили так: произошла досадная ошибка — производили утилизацию (сожжение) старых фильмов, и в их число по чьей-то ошибке попали и ваши фильмы. Уничтожение моих фильмов было организовано, естественно, теми же людьми, которые подготовили и организовали покушение. С досады, наверное, что не смогли уничтожить меня самого. А ведь они уничтожали, по сути дела, прекрасные фильмы о богатейшем культурном наследии казахского народа! Для меня это был страшный удар, ведь материалы для этих фильмов я скрупулезно в течение двух лет собирал по архивам и музеям СССР, по книгам, копировал их за свой счет, а некоторые кадры (петроглифы сако-скифских художников) снимал с оператором С. Поповым в труднодоступных горных массивах.
И именно в это время, то есть находясь на больничной койке, я почему-то опять вернулся к национальной идее, которая могла бы и объединить, и воодушевить казахов, и одновременно могла бы внедрить в их сознание (особенно молодого поколения) четкий и верный образ Родины, который когда-то вдохновлял сако-скифов в победоносной войне с Персидской империей и непобедимой армией Александра Македонского, защитников осажденного Отырара, хана Абулхаира, совершившего со своим 25-тысячным войском марш-бросок с берегов Жайыка до берегов Иртыша и гор Тарбагатая и остановившего дальнейшее продвижение в глубь его родины 100-тысячную армию джунгар, хана Абылая, хоть на короткое время, но сумевшего объединить всех казахских жузов, поэтов Махамбета Утемисова и Абая Кунанбаева… Однако понятие «национальная идея» весьма аморфное, расплывчатое и для основной части народа вообще непонятное. Народу, особенно молодому поколению, надо было показать конкретный пример. Пример личности, пример героя, вобравшего в себя лучшие черты и качества своего народа.
Возвращаться к теме Отырара не было смысла, поэтому я теперь остановился на войне казахов с джунгарами. Меня, во-первых, вдохновляли личность хана Абулхаира и его победа в Арнакайской битве, во-вторых, возможность представить в фильме собирательный образ абсолютно новой генерации казахского народа (не знающего страха и колебаний) в лице молодого человека, который, с одной стороны, помнит героическую историю древних насельников Великой степи и свои корни, с другой — видит настоящую ситуацию в современной ему Казахии и, испытывая глубокую тревогу за ее будущее, первым бесстрашно вступает на тропу войны с джунгарами. Думаю, что именно пример такого киногероя был в то время востребован. Однажды я сел за больничную тумбочку и за несколько дней написал черновой вариант киноповести «Потомок сако-скифов». Главного героя своей новой киноповести я назвал Рустамом в честь легендарного героя скифо-персидской войны.
Киноповесть начинается с гибели отца Рустама батыра Самата в неравной схватке с военным отрядом джунгар, заканчивается разгромом авангарда 100-тысячной армии контайчи войсками хана Абулхаира и поединком батыров. Спустя 19 лет этот сюжет почти в точности повторяется в фильме «Жаужүрек. Мың бала». Только в нем нет поединка батыров, а у меня Рустам остается в живых. Я намеренно не назвал битву двух армий Арнакайской, потому что эту битву я перенес в другое место — в так называемые Тарбагатайские ворота и на прилегающую к ним долину. Что же касается разговоров о том, что существует якобы легенда о тысяче молодых воинах, внесших решающий вклад в победу казахов над джунгарами, я считаю ее досужим вымыслом. Такой легенды я никогда не слышал и не встречал ни в архивных, ни в литературных источниках. Присутствовавший на той же ТВ-передаче от 01.06.12 года историк Зардыхан Қинаятұлы правильно заметил, что это — «халықтың көкірегінде зарлап қалған хикаят…». Но в моей киноповести есть слова Рустама, произнесенные им сначала перед отдыхающими после битвы молодыми сарбазами, затем перед членами Военного совета (привожу в сокращенном варианте): «Многим свойственно в затишье не думать о буре. Таких буря всегда застает врасплох. А что делается в спешке, никогда не может быть путным. Поэтому иметь хорошо обученную и отлично вооруженную армию — это благо для всей страны и ее народа. Если бы казахи имели такую армию, я уверен, джунгары не только не вторглись бы так нагло на нашу землю, но даже не помышляли бы об этом… Я начал бы с того, что собрал бы тысячу молодых добровольцев, тех, кто помышляет только о делах доблестных, о подвигах ратных и не видит себя в ином поприще, и, опираясь на них, создал бы регулярную армию». Мне кажется, этот монолог Рустама и породил легенду о «мың бала».
В моей повести было много и так называемых «авторских или режиссерских находок». Например, хан Абулхаир, накануне битвы так и не договорившись с султанами и батырами Среднего и Старшего жузов об объединении сил, по совету Рустама идет на хитрость, которая ввергнет контайчи в шок. Контайчи видит несколько десятков знамен с различными знаками и символами, грозно реющих над войском Абулхаир-хана, и спрашивает у предателя султана, который уверял контайчи в быстрой победе над казахами, об этих знаменах. Тот, бледный и дрожащий от страха, отвечает, что это знамена всех трех жузов и всех родов казахов. И контайчи взрывается гневом: «Значит, казахи объединились! Их единение делает мой поход бессмысленным! Я проиграл эту кампанию, не начав ее! Ты, пес шелудивый, уверял меня, что твои соплеменники режутся между собой и мне ничего не стоит разделаться с ними! Ты обманул меня!» Был сломлен боевой дух армии противника. Этих находок «сценаристы» фильмов «Кочевник» и «Мың бала…» выкинули; они, видимо, просто не поняли их истинный смысл.
В моей киноповести нет хана Аблая, потому что, как мне известно, его и хана Абулхаира пути никогда не пересекались. Будущий хан Аблай многие годы находился в Джунгарии сначала в качестве аманата, затем пленника и вышел на историческую арену лишь после гибели хана Абулхаира. А в фильме «Кочевник» с этими ханами сплошные путаницы и выдумки. Это уж дело рук «переделщиков» моего киносценария. Но у меня тоже есть своеобразный учитель, как сказочный мудрец из фильма «Кочевник». Однако учитель Рустама не ищет по всей степи того, кто освободит земли Среднего и Старшего жузов от джунгар, потому что он всего лишь мастер кун-фу и специалист по другим видам восточного единоборства из монастыря Шаулинь, которого Рустам спасает от неминуемой смерти случайно. Мастера приговорили к смерти за какую-то провинность либо его соотечественники, либо джунгары (я это не уточняю). И этот мастер обучает семнадцатилетнего Рустама и посвящает его во в�
View the original here:
Сценарий “Кочевника” украли у Исабекова?