Критика избыточного присутствия государства в экономике давно стала нормой, как для казахстанских, так и зарубежных экспертов. Однако сокращению числа квазигосударственных структур и доли госсектора в экономике в целом, кроме кумовства, непотизма и нежелания со стороны неких влиятельных должностных лиц терять свои должности и доходы, по нашей оценке, препятствует еще что-то. И это что-то требует фиксации на экспертном уровне.
Главное отличие казахстанского квазигосударственного сектора от его аналогов в развитых странах мира состоит в том, что, хотя он и оперирует в условиях рыночной экономики, последняя серьезно искажена. Причем не только авторитарной политической системой, вплоть до олигополии, но и незавершенностью рыночных преобразований. Они прекратились к концу 90‑х годов прошлого века, и с тех пор изменения если и происходили, то скорее в обратную сторону.
В качестве доказательства можно привести казахстанскую нефтеперерабатывающую промышленность и тесно связанный с ним внутренний рынок моторного топлива. В целях экономии времени и места приведем цитату из статьи на сайте «Форбс-Казахстан»:
«Отчего возникла вторая проблема – незаинтересованность добывающих компаний в доле на внутреннем рынке? Потому что на этом рынке слишком много государства, что делает этот бизнес бессмысленным, объясняют авторы доклада. Цены на переработку на внутреннем рынке гораздо ниже экспортных, в последние два года этот разрыв только вырос. «Если в 2013–2014 они составляли 40% от средней Urals на Средиземном море, то в 2015 – 33%, а в 2016 – 25–29%. Доходы от продажи продукции составили 50% в 2013 и 32–37% в 2016», – говорится в докладе. Без приведения внутренних цен к уровню экспортного паритета (нетбэк, то есть рыночная цена за вычетом стоимости транспортировки и экспортных пошлин) дальнейшее развитие отрасли невозможно, считают эксперты, потому что добыча КМГ падает (хотя и медленнее, чем ожидалось).
Пока же государство действует силовыми методами – за недопоставки на НПЗ можно лишиться экспортной лицензии. Однако 70% добываемой сейчас нефти приходится совокупно на Тенгиз, Карачаганак и Кашаган, недропользователи которых защищены СРП (соглашение о разделе продукции), и с ними (в будущем, когда модернизированные НПЗ потребуют больше сырья) эти методы не сработают.
Несмотря на некоторую либерализацию рынка (отменены предельные цены на основные нефтепродукты, тарифы на переработку теперь устанавливает не КРЕМ, а совет директоров КМГ), нефтепереработка не является в Казахстане сектором рыночной экономики, считают авторы доклада: «НПЗ… не являются реальными участниками рынка, которые покупают нефть и продают нефтепродукты, вместо этого они получают толлинговое вознаграждение за переработку сырой нефти, размер которого определяется государственной компанией».
Причины, по которым государство постоянно и активно вмешивается в этот сектор национальной экономики, очевидны – Акорда боится, что снятие госограничений приведет к настолько существенному повышению розничных цен на моторное топливо в стране, что возмущенные казахстанцы начнут выражать свое негодование массово не только в Интернете и на кухнях, но и на улицах. Поэтому, если власти и уступают, то исключительно по мелочам.
И в своих опасениях Акорда совершенно права. В доказательство процитируем еще одну выдержку из вышеупомянутой статьи:
«В целом, по мнению HIS Market, рынок нефтепереработки и сбыта нефтепродуктов в Казахстане находится под прямым контролем и регулированием со стороны большого количества госорганов, включая Минэнерго, Минфин, МИР и Минсельхоз. Регулируются даже графики поставок сырой нефти на НПЗ, годовые объемы и месячные графики переработки, утверждаются объемы импорта. Консультанты же рекомендуют отказаться от толлинговой схемы и перевести сектор на реальную коммерческую основу, с покупкой нефти и продажей нефтепродуктов, а в более долгосрочной перспективе – уравнять экспортные пошлины и акцизы с российскими, раз уж мы вошли в экономический союз без таможенных границ.
Однако в том же докладе констатируется, что даже отмена предельных цен моментально привела к их повышению на рынке, причем в долларовом выражении: на бензин – с 36 до 38 центов, на дизтопливо – с 34 до 39 центов. Рост мог бы быть и больше, если бы не сдерживало опасение расследования со стороны КРЕМ. Повышение цен на ГСМ всегда тянет за собой подъем цен в других секторах, продовольственных и непродовольственных. Как это отразится на инфляции и, следовательно, курсе тенге и реальных доходах, можно не гадать».
Таким образом, если Акорда позволит нефтеперерабатывающей промышленности и внутреннему рынку моторного топлива оперировать на рыночных условиях, розничные цены на основные виды моторного топлива в Казахстане немедленно подскочат до уровня российских, потому что основной импорт идет из России, а потом начнут подниматься еще выше. По нашей грубой оценке, минимум в два раза. Это сразу подорвет внутриполитическую стабильность, ибо объяснение происходящему будет только одно – власть и связанные с ним крупные «игроки» «жируют» за счет граждан.
Точно такие же «засады» спрятаны во многих других отраслях национальной экономики начиная от сельского хозяйства и кончая жилищно-коммунальным хозяйством. Пожалуй, более или менее рыночные механизмы сейчас действуют разве что в торговле, электроэнергетике, грузовом транспорте, да и то не всегда, поскольку административного рвения у казахстанских чиновников с избытком, плюс Акорда постоянно требует от местных властей, чтобы цены на основные потребительские товары и услуги росли как можно медленнее.
То есть в условиях, когда рыночные отношения есть, но сильно искажены, внутри национальной экономики постоянно формируются зоны, где частный капитал работать не будет, просто потому что это невыгодно. Но соответствующие бизнес-ниши нужно кем-то закрывать. В результате государство, квазигосударственные холдинги, национальные и просто госкомпании, ответственные за тот или иной сектор экономики или госпрограмму, решали и решают эту проблему путем создания соответствующих структур. Не имеет значения, в какой форме ‑самостоятельных «дочерних» предприятий или структурных подразделений.
Очевидно, что частный умысел (интерес) тех или иных влиятельных в Акорде лиц всегда имеет место быть, но в любом случае, даже если несколько квазигосударственных компаний было создано специально под того или иного их родственника или соратника, большинство из нескольких сотен госструктур, ныне подлежащих приватизации, появились именно потому, что это требовалось объективными обстоятельствами. Соответственно, очередная приватизация гарантированно решает только одну задачу – изменение формы собственности. Что касается другой, ключевой, задачи – повышения эффективности в этой бизнес-нише, то она скорее всего достигнута не будет, просто потому, что больше ничего не меняется.
В результате может получиться так, что через какое-то время правительство РК будет вынужденно снова создавать квазигосударственные структуры просто потому, что частный бизнес так и не зашел в бизнес-нишу, а бывший госбизнес, теперь приватизированный, обанкротился или потерял возможность выполнять функцию. Похоже, именно эти практические соображения, не объявляемые по причине того, что снижение доли государства в экономике и приватизация квазигосударственного сектора стали политическими лозунгами Акорды, заставили казахстанские власти де-факто поменять политику в этом вопросе.
Таким образом, феномен кардинального расхождения слова Акорды с делом, регулярно наблюдаемый в последние годы, результат не только плохой работы государственных ведомств, корыстности, коррумпированности и неквалифицированности чиновников, но и незавершенности рыночных преобразований в национальной экономике Казахстана. Мы бы назвали это явление синдромом «дефицита рынка». Кстати, в последние годы существования СССР государство помнится тоже боролось, но только с излишним управленческим персоналом. И в итоге эту борьбу проиграло, поскольку указание указанием, а жить надо. Дефиниция «подснежники», незнакомое молодому поколению казахстанцев, родилась именно в те годы.
Оригинал статьи: The expert communication channel of Central Asia region Kazakhstan 2.0