В суде над полицейскими, стрелявшими в людей в Жанаозене 16 декабря, закончены допросы потерпевших. Катится к концу процесс над нефтяниками – участниками жанаозенских событий и судебное разбирательство по бунту в поселке Шетпе. В это же самое время 25 лет назад полным ходом шли суды над участниками беспорядков в Алма-Ате в декабре 1986 года. Не захочешь – а начнешь сравнивать…
Автор: Вадим БОРЕЙКО
Фото: Юрий БЕККЕР
Факты рвут шаблоны
Сегодня в прессе и на форумах иногда встречаю попытки противопоставить Желтоксан-1986 побоищу в Жанаозене-2011 как бескровную или «малокровную» операцию. Но факты имеют привычку рвать шаблоны, поэтому лучше обратиться к ним. Вот что говорила 4 октября 1990 года в интервью газете «Огни Алатау» Нинель Фокина, известная правозащитница, член «шахановской» комиссии по расследованию событий декабря 1986-го в Алма-Ате:
«Первый разгон демонстрации был предпринят 17 декабря около 18 часов с применением дубинок. Для второго разгона, по согласованию с Бюро ЦК, первый заместитель министра внутренних дел СССР генерал-полковник Елисов Б. К. принял решение применить водометы (которых спустя четверть века в Жанаозене не оказалось. — В.Б.). Собственно операция по разгону «Метель» была проведена 18 декабря в 20 часов 30 минут тремя сводными отрядами, усиленными бронетранспортерами и пожарными машинами. (…)
Сошлюсь на свидетельства военнослужащих, сотрудников правоохранительных органов, медицинские данные — это наиболее убедительно. Бывший солдат М. Токхожин: «17 декабря примерно в 23 часа на демонстрантов с криком «ура!» бросились курсанты пограничного училища, вооруженные саперными лопатками, за ними бежало и наше подразделение, избивая всех подряд, мы орудовали щитами и дубинками. Когда демонстрантов оттеснили с площади, то на земле осталось лежать около ста пострадавших, их волоком оттаскивали к машинам».
Начальник политотдела УВД г. Алма-Аты полковник милиции Н. X. Берешев: «…А если говорить о том, что из себя представляла площадь после вытеснения толпы, то это была очень мрачная картина. Остались лежать на земле десятки, а может, сотни молодых людей, среди которых было немало девушек. Все они были в крови, с различными ранами. Были применены при разгоне саперные лопатки… Через 10—15 минут многие из них вставали и пытались покинуть площадь, но были задержаны сотрудниками милиции, посажены в спецмашины и доставлены в районные отделы внутренних дел для разбирательства».
А вот что написано в справке КГБ Казахской ССР от 12 июля 1989 года. Ее и другие документы о Желтоксане-1986 я обнаружил на ресурсе libertykz.narod.ru. Можно с разной степенью доверия относиться к цифрам и фактам, содержащимся в этих бумагах. Но, как и в случае с официальными данными о погибших и раненых в Жанаозене, задокументированной альтернативы у нас нет. Поэтому, как говорится, чем богаты… Итак:
«Получили телесные повреждения 11З7 человек: участники беспорядков — 365; граждане, избитые на улицах — 168; сотрудники МВД — 324, военнослужащие внутренних войск — 196; курсанты школы МВД ‑38; дружинники — 46.
Были сожжены 8 и повреждены 22 спецавтомобиля подразделений МВД, 89 автобусов и 33 такси. Нанесен материальный ущерб 13 общежитиям, 5 вузам, 6 предприятиям торговли, 4 административным зданиям. Общий ущерб, понесенный в результате массовых беспорядков, составил 302644 рубля.
В числе задержанных в то время органами внутренних дел участников беспорядков было: студентов — 873, молодых рабочих — 1168, служащих — 59, не работающих — 102. В их числе оказалось: 652 женщины, 44 члена КПСС, 1214 членов ВЛКСМ, 2302 (92%) казахов, З1 русский, 13 уйгуров, 10 татар, 4 киргиза».
Отдельный разговор — о жертвах. Вопреки общепринятой версии, будто в ходе беспорядков погиб один лишь 28-летний инженер телецентра, дружинник С. Савицкий, которого, согласно справке, убил Кайрат Рыскулбеков вместе с Кузембаевым, Тайджумаевым и Ташеновым, КГБ КазССР называет фамилии еще двух жертв. Это 16-летний контролер автопарка №1 А. Аристов, убитый 19 декабря в маршрутном автобусе участником беспорядков Абдыкуловым, и 22-летний студент Алма-Атинского энергетического института Е. Спатаев, 18 декабря доставленный с площади в больницу, где он и скончался.
По итогам разбора полетов «осуждены 99 человек, прекращены уголовные дела на 4, направлено на принудительное лечение 2; к различным срокам лишения свободы приговорены 82 человека, в том числе 2 — к исключительной мере (позже большинство были реабилитированы. - В.Б.)».
Работал суд, как катапульта
Алма-атинский поэт Василий Бернадский, отсидевший 14 лет в лагерях, в 1980‑х годах в ходе редакционных пьянок иногда читал свои стихи. В мозг навсегда врезалась одна строчка: «Работал суд, как катапульта». Примерно в таком режиме и напрягались суды над «декабристами».
Трудился я в то время заместителем ответственного секретаря алма-атинской областной газеты «Огни Алатау» и утром 18 июня, спустя ровно полгода после событий, пошел на самый громкий процесс, где выносили приговор Абдыкулову, Рыскулбекову, Кузембаеву, Тайджумаеву и Ташенову. Пошел не с целью сделать судебный репорт, а из чистого любопытства.
Насчет свободы слова советская (точнее — коммунистическая) власть не лицемерила: жестко контролировала контент СМИ, уж тем более политический.
В ходе самих декабрьских событий мы набрали журналистских материалов на несколько номеров. Сам я ездил на АЗТМ, где работяги втирали мне про дружбу народов и всё такое. Но потом из ЦК Компартии Казахстана редактору Надежде Халиловне Гарифуллиной выписали жесткие тормоза на любую художественную самодеятельность. В результате лишь 20 декабря в нашей газете (как и в прочих) на 3 полосе появилась 60-строчная заметка ТАСС о «националистических выступлениях» в Алма-Ате. А может, оно и к лучшему: зато никто из журналистов не пострадал. В отличие от более поздних событий. Однако не будем забегать вперед.
Вот и на сей раз я знал, что самим ничего писать не надо: по телетайпу в редакцию поступит материал КазТАГ о суде с грифом «литерный», то есть завизированный в секторе печати отдела пропаганды ЦК и обязательный к опубликованию. А мне как раз предстояло дежурить по номеру — от составления макета до сдачи газеты в печать.
Впечатления о том суде разархивируются в моей памяти с трудом. Помню только свободный доступ на процесс и полный зал народу. Абдыкулова и Рыскулбекова приговорили к высшей мере, троих остальных — к длинным срокам. Позднее двоих смертников помиловали, и расстрел им заменили на 20 лет лишения свободы. Однако Рыскулбеков, бывший воин-афганец, окончил жизнь на этапе: в камере учреждения СЕ 165/1 в Семипалатинске его нашли повешенным на майке сокамерника. Сегодня именем Кайрата названа улица в Таразе и школа, где он учился.
Гешефт на 10 рублей
…Я возвращался из суда в редакцию на дежурство, еще не зная, что фотокорреспондент Казахского телеграфного агентства Юра Беккер уже решил заработать лишний червонец.
Это потом выяснилось, что ТАСС, чьим филиалом фактически являлся КазТАГ, заказал ему пару снимков с процесса над «декабристами» — так, на всякий случай, для архива. Он их отправил, получил подтверждение о получении и расценил его как карт-бланш для публикации фоток в местной прессе. Хотя подобные фотографии, как и тексты, должны были предварительно быть «залитованы», то есть завизированы, в казахстанском ЦК. Но Беккеру был по фигу мороз, поскольку стояло лето: он размножил две принятые Москвой фотки, наклеил на оборот текстовки и понес по редакциям. Имея в видах свой маленький гешефт: казтаговским фотокорам за каждый напечатанный в газетах снимок платили дополнительно по пяти рублей.
…В те годы я поклонялся газетному дизайну, как царю, богу и воинскому начальнику, и материал без фотографии был для меня не материал. Вот почему, когда Беккер появился на пороге кабинета со снимками в руках, обрадовался ему как родному. Ни тени сомнения, что фотки — «партизанские», у меня не возникло. Как не возникло и в других редакциях. Назавтра фотографии с суда вышли в трех газетах — «Огни Алатау», областная казахская «Жетiсу» и уйгурская «Коммунизм туги». В остальных они не появились по чистому недоразумению, иначе жертв могло быть больше. Ответсек «Казправды» Володя Гречанин положил снимки в карман, когда поехал домой на обед, да так там и оставил. А в «Ленсмене» с фото заказали цинковое клише большего, чем нужно, размера, выпускающий Дима Жданов, подгоняя его под сверстанную полосу, обрубил одного из подсудимых, и иллюстрацию сняли.
Вегетарианский разгром
…Утром 19 июня взбурлили говны. Первых руководителей отличившихся газет вызвали на цугундер к первому секретарю ЦК Компартии Казахстана Г.В. Колбину. Гарифуллина была в отъезде, и на «горку» отправился ее заместитель Сергей Скороходов. Вернувшись, он держался молодцом, юморил, но борода его стояла дыбом. Сергей Борисович рассказал, что Геннадий Васильич не только молотил кулаками по столу, но даже угрожающе топал ногами и кричал, будто мы, напечатав фотки, тем самым из преступников сделали казахских национальных героев. Так оно, в общем, потом и вышло.
А еще я узнал, что на следующий день предстоит вторая правилка, в Алма-Атинском обкоме партии, — для сошек помельче, вроде меня.
…Вспоминаю себя в тот день, как ёжика в тумане. Но кое-какие детали фиброз головного мозга всё же сохранил.
Святую инквизицию возглавили первый секретарь обкома Марат Самиевич Мендыбаев (умер в 2009 году) и секретарь по пропаганде Зауре Жусуповна Кадырова. Она, насколько знаю, здравствует и поныне. При новой власти служила министром соцобеспечения, затем соцзащиты населения, а с 1994-го по 2007 год беспрерывно заседала в парламенте. Сейчас, судя по всему, на пенсии: все-таки 72 года. Бывают обласканные судьбою люди, которым хорошо при любом режиме.
Чморили не только газетчиков и КазТАГ — до кучи еще и директоров заводов с ректорами вузов, чьи подопечные бурагозили на площади. Столько плачущих большевиков в одном месте видеть не доводилось. Взрослые мужики путались в соплях, божились, какие они интернационалисты, просили их простить, пытались встать на колени. Но Мендыбаев с Кадыровой были неумолимы и говорили ртом грозные слова.
Когда вызвали меня, Зауре Жусуповна спросила, сколько лет работаю в газете. Семь. Да, мог бы за столько времени и набраться политической грамотешки. Тут же выяснилось, что я совершил еще одно преступление: заверстал фотографию подсудимых НАД снимком с судьями.
Из обкома вышел со странным ощущением. Не то чтобы обосрался кирпичами — просто по мне как будто проехал танк. Ну что вы хотите: 27-летний впечатлительный молодой человек, у которого случился первый фул-контакт с партийными жерновами.
На автопилоте добрел до гастронома «Юбилейный», взял четыре бутылки портвейна «Талас» и отправился зализывать душевную рану в дом на Гоголя — Фурманова, к своему другу — журналисту и поэту Инне Потахиной, которую называл «матушкой», а она меня «сынком». Открыв дверь, Инна Васильевна ахнула: я был белый как стена. Но целебный напиток быстро сделал свое дело.
Течет в Киргизии река
По имени Талас.
Течет она издалека
И вся впадает в нас.
Такого разгрома в прессе и ветераны не могли припомнить. Сняли редактора уйгурской газеты. Главреда «Жетiсу» Мамадияра Жакипова отправили метранпажем в каскеленскую районку. Скороходова из заместителей редактора «Огней Алатау» перевели в рядовые корреспонденты. По кочкам разнесли фотохронику КазТАГ. Всего журналистов, кого коснулись репрессии, мы насчитали 12 человек. Формулировка увольнений была одна — «за казахский национализм». Долгое время я гордо носил ее в себе, как внутренний орден.
Гарифуллина срочно вернулась из командировки.
- Вадим Николаевич (несмотря на мою молодость, называла она меня только так), — сквозь слезы говорила Надежда Халиловна. - Они требуют, чтобы я вас уволила. Но я вас спрячу. И даю честное слово коммуниста, что через некоторое время вы будете восстановлены.
«Спрятали» меня в отдел писем, в учетчики. Несмотря на то, что я потерял в зарплате в три раза, к новому делу подошел с присущей мне основательностью и начал выносить мозг всей редакции, требуя отчета о принятых мерах по каждому письму трудящихся. Когда два месяца спустя Гарифуллина сдержала слово и я вернулся в секретариат, контора вздохнула с огромным облегчением.
Хотя, если посмотреть с тумбочки сегодняшнего дня, какие это к лешему репрессии? Никого за профессиональную деятельность по два месяца в застенках не держали, как Игоря Винявского, и не пытались убить, как Лукпана Ахмедьярова. Вегетарианские были времена. А нонеча — не то, что давеча.
Увольнение как спасение
Самое смешное, что через 25 лет я опять потерял работу — и снова за декабрьские события, теперь уже жанаозенские. Всё оказалось гораздо прозаичнее, без тех шекспировских страстей.
Дело было так. В прошлом году, уйдя из «Времени», в июле заступил на вахту замредактора еженедельника «Московский комсомолец в Казахстане». И по совместительству грузил сайт www.mk.kz новостной лентой.
16 декабря узнал о непорядках в Жанаозене с опозданием — около пяти вечера. Немедленно сел за комп — редактировать сначала жидкий ручеек, а вскоре бурный поток информации с Мангышлака, придумывать заголовки, подбирать иллюстрации и ставить на сайт. Когда появились первые видеозаписи расстрела, машинально отключил сознание с эмоциями и работал на рефлексах — чтобы уберечь рассудок и волю от неправдоподобной реальности происходящего. Так пролетело четыре дня, я почти не вставал из-за монитора. Посещаемость ресурса увеличилась в 10 раз.
К вечеру 19 декабря понял: если не напишу что-то сам — потеряю всякое самоуважение. К шести утра 20 декабря большая заметка «Аттестат незрелости» была готова, и по электронке я послал ее «смотрящему» в Астану. Это человек, который от лица крупной корпорации, фактической владелицы газеты, следит, чтобы та не отклонялась от генеральной линии. И вообще — не позволяла себе лишнего.
Покемарив пару часов, поехал на работу. Вскоре от «смотрящего» пришел ответ: «Вадим, всё так. Но это, к сожалению, не для нас». Здрасьте! Что ж я, зря старался? Недолго думая, отправил материал на портал «Республика». Через короткое время он уже висел там, быстро обрастая комментами.
Назавтра дверь в мой закуток распахнулась, и редактор внёс строгое торжественное лицо:
- Николаич, а ты не хотел бы подать заявление об увольнении?
- Это ты, что ли, так решил?
- Нет, — и он показал глазами на потолок.
- Тогда что он гонцов посылает? Пусть сам позвонит.
«Смотрящий» действительно перезвонил, мы довольно мирно поговорили, даже и не ссорились. За юридические крючки цепляться я не стал, по опыту зная: если тебя в конторе не хотят — жизни всё равно не будет.
Имени «смотрящего» не называю по нескольким причинам. Во-первых, он дал мне работу, когда у меня ее не было. Во-вторых, как бы я сам поступил на его месте? Впрочем, этот вопрос я срочно прогнал, поскольку на его месте никогда не оказался бы. А в‑третьих, и это главное, я искренне благодарен ему за то, что он невольно наставил меня на путь истинный. Не отправь я статью на сторону и не уволь он за это — где бы я сейчас был? На шестом десятке лет сидел с языком, засунутым в задницу? А так — получил возможность свободно писать, которая дороже любых денег, и люди вспомнили, что есть такой журналист. Не знаю, как дальше сложится судьба «Республики», но этих вольных месяцев у меня уже никто не отнимет.
Милосердие власти не знает пощады. Кто из них в своем милосердии круче — советская кровавая гэбня или наше передовое демократическое государство? Это вы уж как-нибудь сами решите. Без меня.