Лукпан Ахмедьяров — о давлении на казахстанское медиа-пространство, своём отъезде из Уральска и возможности эмиграции вообще

Один из самых извест­ных реги­о­наль­ных жур­на­ли­стов в Казах­стане — быв­ший глав­ный редак­тор изда­ния «Ураль­ская неде­ля» Лук­пан Ахме­дь­я­ров — несколь­ко меся­цев назад вме­сте с коман­дой сво­е­го YouTube-про­ек­та «Про­сто жур­на­ли­сти­ка» пере­брал­ся в Аста­ну. В интер­вью Мол­дир Кожа­е­вой Ахме­дь­я­ров рас­ска­зы­ва­ет, как изме­ни­лось его отно­ше­ние к соб­ствен­но­му месту в оте­че­ствен­ной жур­на­ли­сти­ке — и как всё вокруг под­ми­на­ет­ся заста­ре­лой, не меня­ю­щей­ся системой.

— Сей­час у вас есть ютуб-канал «Про­сто жур­на­ли­сти­ка». Инте­рес­но, какое опре­де­ле­ние вы може­те дать про­сто журналистике.

— В несво­бод­ных стра­нах — таких, как Казах­стан — власть все­гда будет пытать­ся скрыть от людей важ­ную инфор­ма­цию. Для меня жур­на­ли­сти­ка — это как раз стрем­ле­ние рас­крыть прав­ду, кото­рую замал­чи­ва­ют. Если медиа пере­да­ет толь­ко то, что хочет ска­зать власть, — это уже пиар, а не жур­на­ли­сти­ка. Насто­я­щая жур­на­ли­сти­ка выво­дит на свет то, что долж­но знать обще­ство: бюд­жет­ные махи­на­ции, гос­за­куп­ки, кор­руп­цию, про­бле­мы с пра­ва­ми чело­ве­ка и сво­бо­ду слова.

— В кон­тек­сте того, что вез­де, в том чис­ле и в Казах­стане, гово­рят про «ино­аген­тов», я сра­зу поду­ма­ла: ско­ро и у нас появит­ся что-то похо­жее. Взять недав­ний кейс Жании Уран­ка­е­вой — та же идея, толь­ко под дру­гим назва­ни­ем. Там ты — «ино­агент», здесь — запрет на вход в Дом Пра­ви­тель­ства. Как, исхо­дя из это­го, вы в прин­ци­пе оце­ни­ва­е­те зако­но­да­тель­ство для журналистов?

— Мое глу­бо­кое убеж­де­ние состо­ит в том, что дея­тель­ность СМИ не долж­на регла­мен­ти­ро­вать­ся каким-то спе­ци­аль­ным зако­ном. В демо­кра­ти­че­ских стра­нах, где власть под­от­чет­на обще­ству, таких зако­нов про­сто нет. Взять хотя бы США: там дей­ству­ет поправ­ка к Кон­сти­ту­ции, запре­ща­ю­щая цен­зу­ру и гаран­ти­ру­ю­щая сво­бо­ду сло­ва. Или Вели­ко­бри­та­нию, где до сих пор поль­зу­ют­ся прин­ци­па­ми, зало­жен­ны­ми в Вели­кой хар­тии воль­но­стей 1601 года. Эти обще­ства регу­ли­ру­ют себя сами, без вме­ша­тель­ства мини­стерств и излиш­них норм. И поэто­му я счи­таю, что в стра­нах, где нет сво­бо­ды, все­гда есть дур­ные про­яв­ле­ния, когда суще­ству­ют раз­лич­ные мини­стер­ства и зако­ны, кото­рые пыта­ют­ся регла­мен­ти­ро­вать жизнь обще­ства. Хотя обще­ство само это может регу­ли­ро­вать и с готов­но­стью будет это делать.

В част­но­сти, я не пони­маю, зачем нам Мини­стер­ство инфор­ма­ции. Оно не нуж­но абсо­лют­но. Я не пони­маю, зачем нам Мини­стер­ство куль­ту­ры. Я не пони­маю, зачем нам Мини­стер­ство спор­та. Это те сфе­ры, в кото­рых обще­ство и так, без вся­ко­го вме­ша­тель­ства госу­дар­ства, может само фор­ми­ро­вать и регу­ли­ро­вать повестку.

— А с кого тогда спра­ши­вать, если гос­бюд­жет на какие-то куль­тур­ные, спор­тив­ные или инфор­ма­ци­он­ные меро­при­я­тия потра­чен, а резуль­та­тов нет? 

— Есть Мини­стер­ство наци­о­наль­ной эко­но­ми­ки, кото­рое отве­ча­ет за бюд­жет. Пожа­луй­ста, спра­ши­вай­те с него. Когда я гово­рю о том, что нуж­но убрать лиш­ние мини­стер­ства и зако­ны, это не озна­ча­ет анар­хию. Пред­ставь­те, что в Казах­стане нет Мини­стер­ства инфор­ма­ции и зако­на о медиа, а есть толь­ко 18 ста­тья Кон­сти­ту­ции, где ска­за­но, что цен­зу­ра запре­ще­на и каж­дый может соби­рать и рас­про­стра­нять инфор­ма­цию. Оста­лись бы ста­тьи Уго­лов­но­го кодек­са о про­па­ган­де вой­ны, ста­тьи Адми­ни­стра­тив­но­го и Граж­дан­ско­го кодек­сов о кле­ве­те и ущер­бе от лож­ной инфор­ма­ции. Это­го вполне доста­точ­но для регу­ли­ро­ва­ния всей дея­тель­но­сти. Конеч­но, вна­ча­ле будет мно­го слу­ча­ев зло­упо­треб­ле­ния, но для это­го есть суще­ству­ю­щие кодек­сы, что­бы при­вле­кать нару­ши­те­лей к ответ­ствен­но­сти. Всё осталь­ное в виде лиш­них мини­стерств и зако­нов, по сути, не нужно.

— В интер­вью от 2020 года вы ска­за­ли: «Каж­дый раз, когда я сно­ва начи­наю рабо­тать, попа­дая в свою рути­ну, нахо­дят­ся какие-то сооб­ра­же­ния, что­бы не уез­жать ни из Ураль­ска, ни из стра­ны». Но, как я пони­маю, всё-таки кое-что изме­ни­лось: вы уже несколь­ко меся­цев живё­те в Астане. Мож­но ли оста­вать­ся «сто­ро­же­вым псом демо­кра­тии» на рас­сто­я­нии? Или обя­за­тель­но нахо­дить­ся непо­сред­ствен­но в том месте, кото­рое пыта­ешь­ся менять?

— Не нахо­дясь в Казах­стане, навер­ное, труд­но что-то поме­нять. Я пони­маю, что если я когда-нибудь уеду из Казах­ста­на, то в тот же момент лишусь досту­па к ауди­то­рии и к каким-то темам, кото­рые будут вид­ны толь­ко изнут­ри страны.

А если гово­рить о реги­оне… Я уехал из Ураль­ска, но в эпо­ху интер­не­та, сидя в Астане, я пре­крас­но знаю, что про­ис­хо­дит в моём горо­де. Жизнь в про­вин­ции накла­ды­ва­ет свой отпе­ча­ток: на жур­на­ли­ста смот­рят как на героя, зовут на помощь при любой про­бле­ме: «Лук­пан, при­ез­жай, реши за нас!» В какой-то момент я понял, что людям нуж­на не моя помощь, им про­сто удоб­но не брать на себя ответ­ствен­ность за свою жизнь. Рань­ше я бро­сал­ся помо­гать, купал­ся в лучах «супер­ге­роя», но со вре­ме­нем понял: так мы лишь поощ­ря­ем зави­си­мость от кого-то, кто решит всё за них. И это удручает.

У каж­до­го из нас — будь ты жур­на­лист, води­тель авто­бу­са или домо­хо­зяй­ка — есть ответ­ствен­ность за стра­ну. Пока кто-то гово­рит, что поли­ти­ка его не каса­ет­ся, стра­на неза­мет­но пре­вра­ща­ет­ся в малень­кую тюрь­му. Мед­лен­но, шаг за шагом, Казах­стан рис­ку­ет стать вто­рой Бела­русью — с подав­ле­ни­ем прав, про­из­во­лом вла­сти, без еди­ной искры сво­бо­ды. Пере­брав­шись в Аста­ну, я наде­юсь хотя бы немно­го замед­лить этот про­цесс. Мы сами долж­ны менять стра­ну, а не ждать, пока кто-то дру­гой сде­ла­ет это за нас.

— Вот как раз об этом вы гово­ри­ли в 2020 году, когда впер­вые попы­та­лись занять­ся поли­ти­че­ски­ми пре­об­ра­зо­ва­ни­я­ми на мест­ном уровне. Вам уда­лось, как вы пла­ни­ро­ва­ли, создать рабо­та­ю­щий аки­мат в Дер­куль­ском округе?

— Нет, не удалось.

— Что пошло не так?

— В Дер­ку­ле мне каза­лось, что созда­ние аки­ма­та запу­стит пере­ме­ны, но бюд­жет там состо­ял лишь из зар­плат сотруд­ни­кам, на всё осталь­ное про­сто «денег нет». Эта рефор­ма само­управ­ле­ния изна­чаль­но обре­че­на, если цен­траль­ная власть не гото­ва пере­дать реги­о­нам финан­со­вую самостоятельность.

— Все упи­ра­ет­ся в систему?

— Не в систе­му, а в поли­ти­че­скую волю тех, кто пред­став­ля­ет цен­траль­ную власть. Решат­ся ли они дове­рить мест­ным сооб­ще­ствам не толь­ко день­ги, но и насто­я­щую ответ­ствен­ность? Пред­ставь­те, у вас есть мест­ный «пар­ла­мент», избран­ный жите­ля­ми рай­о­на, и аким, кото­рый без ваше­го согла­сия не может утвер­дить бюд­жет. Он пред­ла­га­ет при­влечь круп­ный биз­нес для уве­ли­че­ния нало­гов и рабо­чих мест, но для это­го нуж­ны пол­но­мо­чия: напри­мер, пра­во выде­лять зем­ли без согла­со­ва­ния с цен­тром. Мест­ные жите­ли сами реша­ют, кому и что выде­лять, отве­ча­ют за это — и не пла­тят «шап­ку» наверх.

Но свер­ху же видят, что лиша­ют­ся при­выч­но­го пото­ка кор­руп­ци­он­ных денег! Вот и при­чи­на, поче­му власть не гото­ва делить­ся реаль­ной вла­стью: с этим исче­за­ют и их соб­ствен­ные «шап­ки».

— Есть в пла­нах пере­езд в дру­гую страну?

— Сей­час нет, но я не исклю­чаю такой веро­ят­но­сти, что буду вынуж­ден уехать из Казах­ста­на. Собы­тия послед­них трех лет пока­зы­ва­ют, как репрес­сив­ный аппа­рат наби­ра­ет силу: пра­во­вое поле для жур­на­ли­стов и пра­во­за­щит­ни­ков сужа­ет­ся, а пол­но­мо­чия сило­ви­ков, наобо­рот, рас­ши­ря­ют­ся. И на самом деле пер­спек­ти­ва, что я сяду в тюрь­му по како­му-то выду­ман­но­му делу, все боль­ше и боль­ше при­об­ре­та­ет ощу­ти­мые очер­та­ния. Это, навер­ное, вопрос вре­ме­ни, когда я сяду в тюрьму.

— Даже мы с одно­группни­ка­ми, будучи еще сту­ден­та­ми, шутим: что мы полу­чим за наши рас­сле­до­ва­ния быст­рее — диплом или срок.

— (сме­ет­ся) Ну да.

— Как посто­ян­ные аре­сты изме­ни­ли ваше отно­ше­ние к профессии? 

— Были момен­ты, когда, попа­дая под арест на оче­ред­ные 15 суток, я искренне верил, что люди вый­дут на ули­цы, тре­буя мое­го осво­бож­де­ния у зда­ния поли­ции. В каме­ре ты отре­зан от внеш­не­го мира, и мозг под­ки­ды­ва­ет иллю­зии: ты начи­на­ешь счи­тать себя геро­ем, дума­ешь, что, конеч­но, кто-то там за тебя борет­ся. Но про­хо­дит вре­мя, и насту­па­ет отрезв­ле­ние — нико­го нет, никто не дол­жен жерт­во­вать сво­им ком­фор­том ради тебя. Это был урок: я понял, что я ни герой, ни спа­си­тель. Эти испы­та­ния бро­са­ли меня из край­но­сти в край­ность: от жела­ния бро­сить всё до убеж­де­ния, что «кто, если не я». Со вре­ме­нем при­шло пони­ма­ние — это мой выбор, и за каж­дое реше­ние есть своя цена. Сидеть 15 суток, рас­тить детей на рас­сто­я­нии, под­вер­гать­ся про­фес­си­о­наль­ной дефор­ма­ции — всё это цена, кото­рую я пла­чу. И к 49 годам я понял, что этот выбор не обя­зы­ва­ет ни к чему и нико­го, кро­ме меня самого.

— Как вы отно­си­тесь к тому, что вас назы­ва­ют «оппо­зи­ци­он­ным журналистом»?

— Это часто повто­ря­ют, но я все­гда уточ­няю: я не счи­таю себя оппо­зи­ци­он­ным жур­на­ли­стом. В Казах­стане любо­му жур­на­ли­сту, кото­рый кри­ти­ку­ет власть, часто наве­ши­ва­ют ярлык «оппо­зи­ци­он­но­го», хотя это про­сто рабо­та. Жур­на­ли­сти­ка долж­на кри­ти­че­ски оце­ни­вать дей­ствия вла­сти, как бы ни назы­ва­ли нас за это. У вла­сти все­гда есть соблазн зло­упо­тре­бить сво­им поло­же­ни­ем, и имен­но пото­му жур­на­ли­сти­ку назы­ва­ют «сто­ро­же­вым псом демо­кра­тии». Мы долж­ны при­сталь­но сле­дить не толь­ко за тем, что власть гово­рит, но и за тем, что она скрывает.

Источ­ник: Новая Газе­та Казахстан