Как в «Овадан Депе» мучают заключенных

Быв­ший полит­за­клю­чен­ный турк­мен­ской тюрь­мы «Ова­дан Депе» рас­ска­зал «Азатты­ку» об усло­ви­ях содер­жа­ния в самом закры­том испра­ви­тель­ном учре­жде­нии этой стра­ны и, навер­ное, всей Цен­траль­ной Азии. 

…Если еде­те из Ашха­ба­да в сто­ро­ну Таша­у­за, что на гра­ни­це с Узбе­ки­ста­ном, то где-то через 30 кило­мет­ров ока­же­тесь у «Ова­дан Депе». С турк­мен­ско­го сло­во­со­че­та­ние пере­во­дит­ся как «Кра­си­вый холм», но имен­но там нахо­дит­ся, воз­мож­но, одна из самых закры­тых тюрем Турк­ме­ни­ста­на, а может, и всей Цен­траль­ной Азии.

В этой тюрь­ме пред­при­ни­ма­тель и поэт Акму­хам­мет Бай­ха­нов, ныне живу­щий в Тур­ции, про­был в заклю­че­нии несколь­ко меся­цев. По его сло­вам, он сидел в общей каме­ре с шестью дру­ги­ми полит­за­клю­чен­ны­ми. Сте­ны камер высо­той где-то от двух до трех мет­ров закан­чи­ва­лись узки­ми щеля­ми под потол­ком. Отту­да свет-то про­би­вал­ся еле-еле, а о све­жем воз­ду­хе при­хо­ди­лось толь­ко мечтать.

Бай­ха­нов слы­шал, что высо­та стен камер для осуж­ден­ных пожиз­нен­но была все­го пол­то­ра мет­ра. По его сло­вам, в стро­и­тель­стве исполь­зо­ва­лись толь­ко желе­зо и бетон, дере­вян­ные эле­мен­ты были под запре­том. Страш­но пред­ста­вить, како­во сидеть в таких каме­рах зимой, когда тем­пе­ра­ту­ра воз­ду­ха опус­ка­ет­ся ниже ‑25 градусов.

Как рас­ска­зы­ва­ет ныне 57-лет­ний Бай­ха­нов, что­бы попасть в «Ова­дан депе», нуж­но свер­нуть с доро­ги, и по про­ез­ду 6 кило­мет­ров прой­ти через три поста. Сама тюрь­ма нахо­дит­ся в низине, в окру­же­нии хол­мов. Ее зда­ние похо­же на бук­ву «Ж».

Начи­ная с 2000-го, Бай­ха­нов четы­ре года про­си­дел в «Ова­дан Депе» и еще трех тюрь­мах род­но­го Турк­ме­ни­ста­на за то, что не доло­жил в соот­вет­ству­ю­щие орга­ны о встре­че с оппо­зи­ци­он­ным лиде­ром в Москве.

В интер­вью «Азатты­ку» он рас­ска­зал, как попал в «Ова­дан Депе» и как все­го пару лет назад ему уда­лось вырвать­ся из сол­неч­но­го Туркменистана.

- Сна­ча­ла рас­ска­жи­те, пожа­луй­ста, за что вы туда попали?

- В нача­ле 2000‑х я зани­мал­ся биз­не­сом. Голов­ная фир­ма нахо­ди­лась в Гер­ма­нии, я же был ее пред­ста­ви­те­лем в стра­нах Цен­траль­ной Азии, СНГ и Тур­ции. Уже в 2003 году наш биз­нес поти­хонь­ку стал наби­рать обо­ро­ты. По пер­во­му кон­трак­ту с нахо­дя­ще­го­ся под Ашха­ба­дом джин­со­во­го ком­плек­са была отправ­ле­на пер­вая пар­тия това­ра, вто­рая сдел­ка — по закуп­ке авиа­ци­он­но­го керо­си­на мар­ки ТС‑1. На бир­же Турк­ме­ни­ста­на я поин­те­ре­со­вал­ся об усло­ви­ях закуп­ки. Выяс­нил, что если кто-то поку­па­ет керо­син для Рос­сии, ему надо иметь дого­вор с транс­порт­ной ком­па­ни­ей РФ с раз­ре­ше­ни­ем его транс­пор­ти­ров­ки по согла­со­ван­но­му кори­до­ру. У нас был кли­ент на закуп­ку, я и занял­ся этим делом плот­но. Мне несколь­ко раз при­шлось летать в Моск­ву, искать под­хо­ды к транс­порт­ной компании.

Вопрос ока­зал­ся не из лег­ких. Я сооб­щил турец­ко­му парт­не­ру из Моск­вы, что име­ют­ся такие-то про­бле­мы, тот в ответ пообе­щал, что мне пере­зво­нит его зна­ко­мый и помо­жет решить этот вопрос. Дей­стви­тель­но, вско­ре мне позво­нил чело­век и пред­ста­вил­ся Авды Кули­е­вым, быв­шим мини­стром ино­стран­ных дел Турк­ме­ни­ста­на. После мы встре­ча­лись с ним несколь­ко раз, дей­стви­тель­но он пытал­ся помочь нашей ком­па­нии, но не полу­чи­лось. У нас с ним ника­ких раз­го­во­ров о поли­ти­ке пре­зи­ден­та Турк­ме­ни­ста­на не было. Про­сто он спро­сил, как в Турк­ме­нии жизнь. И все. После, в кон­це апре­ля 2003-го, я при­е­хал в Ашха­бад, а 18 июня меня там аре­сто­ва­ли. Когда я спро­сил о при­чине аре­ста, то ответ был такой: «Вы встре­ча­лись в Москве с чело­ве­ком, кото­ро­го дав­но разыс­ки­ва­ет Мини­стер­ство наци­о­наль­ной без­опас­но­сти Турк­ме­ни­ста­на, и при­е­хав, не сооб­щи­ли нам об этом». Они назва­ли Авды Кули­е­ва. Вот за что я попал в застен­ки Мини­стер­ства Нац­без­опас­но­сти Турк­ме­ни­ста­на (быв­ший КГБ).

- По какой ста­тье вас осу­ди­ли и на какие сроки?

- Меня осу­ди­ли по ста­тье 210 ч.1 («За недо­не­се­ние») УК Турк­ме­ни­ста­на, то есть яко­бы встре­чав­шись с вра­гом наро­да Авды Кули­е­вым, я по при­ез­ду в Ашха­бад не донес об этом в КГБ.

Под след­стви­ем меня дер­жа­ли очень дол­го, до 10 сен­тяб­ря. Осу­ди­ли на 5 лет лише­ния сво­бо­ды с отбы­ва­ни­ем в коло­нии обще­го режи­ма. Поче­му так мно­го? Поз­же выяс­ни­лось, что по дан­ной ста­тье мак­си­маль­ный срок состав­ля­ет 3 года. Но пре­зи­дент Сапар­му­рат Ния­зов сроч­но созвал в горо­де Турк­мен­ба­ши (Крас­но­водск) «Халк мас­ла­ха­ты» (Народ­ный совет), кото­рый рас­смот­рел един­ствен­ный вопрос — по изме­не­нию сро­ков нака­за­ния по ста­тье 210 ч.1 УК Турк­ме­ни­ста­на. Там было еди­но­глас­но при­ня­то уве­ли­че­ние сро­ка с 3 до 5 лет. Это реше­ние было некон­сти­ту­ци­он­ным, напро­тив, это был про­из­вол дик­та­тор­ско­го режи­ма Ниязова.

На суде у меня не было адво­ка­та, пред­ва­ри­тель­но меня заста­ви­ли напи­сать рас­пис­ку, что я в адво­ка­те не нуж­да­юсь. Через сут­ки ран­ним утром меня выве­ли во двор СИЗО КГБ, зако­ва­ли в наруч­ни­ки, час вози­ли по горо­ду из одно­го кон­ца в дру­гой. Далее погру­зи­ли без наруч­ни­ков в «воро­нок» как обыч­ных зеков: воров, насиль­ни­ков и реци­ди­ви­стов. Затем нас пере­са­ди­ли в поезд и повез­ли в теджен­скую тюрь­му пред­ва­ри­тель­но­го содер­жа­ния. Еще на след­ствии в КГБ мне обе­ща­ли, что я вый­ду быст­ро, с пер­вой же амни­сти­ей. Но это­го не про­изо­шло, поэто­му через четы­ре меся­ца я ока­зал­ся в зоне обще­го режи­ма близ горо­да Сеиди Лебап­ско­го вела­я­та. Там тоже были поли­ти­че­ские заклю­чен­ные, нам всем запре­ти­ли сви­да­ния с род­ствен­ни­ка­ми и пере­да­чи от них.

- Запре­ти­ли толь­ко вам или всем? А по теле­фо­ну вы мог­ли общать­ся с близкими?

- Толь­ко полит­за­клю­чен­ным. Насколь­ко мне извест­но, тогда всех полит­за­клю­чен­ных дер­жа­ли отдель­но от основ­ной мас­сы. А по теле­фо­ну с род­ствен­ни­ка­ми раз­го­ва­ри­вать было запре­ще­но. По-мое­му, в тюрь­мах Турк­ме­нии до сих пор не раз­ре­ша­ют этого.

- А под­ку­пить тюрем­ную стра­жу? Напри­мер, пред­ло­жив день­ги или попро­сив пере­дать письмо?

- Мы вся­кий раз иска­ли такие воз­мож­но­сти. С осе­ни 2005 года дик­та­тор решил изме­нить режим наше­го содер­жа­ния с обще­го на закры­тый. В авгу­сте ожи­да­лась амни­стия, так как при­е­хал какой-то комис­сар по вопро­сам полит­за­клю­чен­ных. Но гостю пода­ри­ли поро­ди­стую турк­мен­скую лошадь и он уехал, а мы оста­лись в тюрь­ме… С декаб­ря 2005-го нача­лось такое, что в страш­ном сне не при­снит­ся. Сна­ча­ла у нас отня­ли все, что мы при­пас­ли на зиму, а потом одно­го за дру­гим отправ­ля­ли на 5 суток в кар­цер, несмот­ря на холо­да, изде­ва­лись, застав­ля­ли стричь­ся налы­со. Тогда я нашел под­ход к охран­ни­кам и пере­дал пись­мо, адре­со­ван­ное ООН, ОБСЕ, Амни­сти Интер­нэш­нл, посоль­ствам США, Англии, Фран­ции, Гер­ма­нии в Ашха­ба­де, обще­ствен­ным орга­ни­за­ци­ям Фри­дом Хаус, Хью­ман Райт-Вотч и Меж­ду­на­род­ной Хель­син­ской Феде­ра­ции по пра­вам чело­ве­ка. Пись­ма писал, нахо­дясь в карцере.

Когда меня затем­но выво­ди­ли во двор, я их зака­пы­вал воз­ле туа­ле­та в пес­ке, что­бы во вре­мя шмо­на их не нашли офи­це­ры. А как толь­ко появ­ля­лась воз­мож­ность, через охран­ни­ка пись­ма отправ­лял адре­са­там. Сей­час чер­но­ви­ки тех писем все­гда при мне, ведь бла­го­да­ря им о нас узнал весь мир, что помог­ло мое­му досроч­но­му осво­бож­де­нию. 9 авгу­ста 2007 года нас, один­на­дцать полит­за­клю­чен­ных, осуж­ден­ные по ста­тье 210, освободили.

Тех писем я мно­го напи­сал, борясь не толь­ко за свои, но и пра­ва всех, с кем вме­сте сидел, тех, кто умер в муче­ни­ях — о каж­дом поли­за­клю­чен­ном. Кро­ме писем я писал и сти­хи. Их тыся­чи — о фило­со­фии, жиз­ни, людях с раз­ны­ми харак­те­ра­ми, о люб­ви, печа­ли… В сти­хах я высме­и­вал тот режим и его вас­са­лов. Так­же мною напи­са­но три рома­на, два о дик­та­тор­ском режи­ме, тре­тий — о сего­дняш­нем мракобесии.

Спу­стя три меся­ца после смер­ти Ния­зо­ва нас из тюрь­мы «Авды­шу­кур» в Чар­джоу (Турк­ме­на­бат) пере­ве­ли в «Ова­дан Депе» под Ашха­ба­дом. Имен­но отту­да я и осво­бо­дил­ся через пол­го­да. Преж­де все­го бла­го­да­ря моим пись­мам и содей­ствию посольств и меж­ду­на­род­ных обще­ствен­ных организаций.

- Когда вы уеха­ли из Туркмении?

- После осво­бож­де­ния еще пять лет я был невы­езд­ным. Спец­служ­бы за мной вели слеж­ку. Писал пись­ма с прось­бой выехать за пре­де­лы стра­ны, но каж­дый раз полу­чал ответ: «Ваша прось­ба остав­ле­на без удо­вле­тво­ре­ния». Так более деся­ти лет был лишен обще­ния с семьей. В кон­це нояб­ря 2012 года меня вызва­ли в мигра­ци­он­ную служ­бу, вели со мной бесе­ды, что­бы я не встре­чал­ся с людь­ми, не угод­ны­ми стране, вновь пере­пи­са­ли име­на всех моих близ­ких и род­ствен­ни­ков. А 12 декаб­ря я смог выле­теть в Москву.

Вер­нув­шись в Турк­ме­нию, я застал снос посел­ка Бер­зен­ги, где имел боль­шой дом. Пред­ста­ви­те­ли вла­стей потре­бо­ва­ли доб­ро­воль­но сне­сти мое жили­ще. Ника­кой ком­пен­са­ции за дом мне не полагалось.

6 мар­та 2013 года я забрал свою соба­ку по клич­ке Друг и на сво­ем джи­пе пере­сек пост на гра­ни­це Турк­ме­ни­ста­на с Ира­ном, далее чет­ве­ро суток ехал по бере­гу Сре­ди­зем­но­го моря в Анта­лию. Сей­час я нахо­жусь под защи­той ООН, рядом со мной брат, кото­рый из-за мое­го ста­ту­са полит­за­клю­чен­но­го поте­рял рабо­ту в ТРТ (Турец­кий ТВ канал).

- Мы не зна­ем судеб дру­гих участ­ни­ков пере­во­ро­та 2002 года. А вас выпу­сти­ли. Мож­но ска­зать, вам повез­ло или идет смяг­че­ние режима?

- У меня ста­тья была полег­че. С дру­гой сто­ро­ны, я не отно­сил­ся ни к одной груп­пе оппо­зи­ци­о­не­ров. Как бы не ста­ра­лись сле­до­ва­те­ли КГБ при обыс­ке мое­го дома, они не обна­ру­жи­ли ни листо­вок, ни денег, а об ору­жии и речи нет. А тех, яко­бы напав­ших на пре­зи­дент­ский кор­теж 25 нояб­ря 2002 года, задер­жа­ли с ору­жи­ем. Но я счи­таю, что это все было орга­ни­зо­ва­но с уча­сти­ем само­го дик­та­то­ра Ния­зо­ва. Для чего? Про­сто, что­бы кого-то закрыть, при­чем надол­го, что­бы дру­гим было непо­вад­но… А затем, уже­сто­чив режим, ото­мстить всем, кто не согла­сен с его «башиз­мом».

- Сколь­ко вам лет? Чем вы зани­ма­лись с совет­ское время?

- Мне 57 лет. После окон­ча­ния Харь­ков­ско­го инже­нер­но-эко­но­ми­че­ско­го инсти­ту­та в 1979 году при­е­хал в Турк­ме­ни­стан и тру­до­вую дея­тель­ность начал в сфе­ре пище­вой про­мыш­лен­но­сти, от про­сто­го инже­не­ра вырос до гене­раль­но­го дирек­то­ра Ашха­бад­ско­го кон­ди­тер­ско­го ком­би­на­та «Удар­ник» (поз­же пере­име­но­ван в «Гун­до­гар»). Сей­час ком­би­на­та нет, его снес­ли, тем самым лик­ви­ди­ро­ва­ны тыся­чи рабо­чих мест.

- Зна­чит, вам извест­ны хоро­шие рецеп­ты восточ­ных сладостей?

- Да, конеч­но, были, ведь тогда там рабо­та­ли хоро­шие спе­ци­а­ли­сты, окон­чив­шие цен­траль­ные вузы Совет­ско­го Сою­за. Из-за хоро­ше­го каче­ства про­из­во­ди­мой про­дук­ции нас назы­ва­ли «сни­кер­са­ми». В 1995 году я защи­тил дис­сер­та­цию по теме совер­шен­ство­ва­ния сырье­вой базы того ком­би­на­та, кото­рый про­из­во­дил пре­крас­ные восточ­ные сла­до­сти. Сей­час живу в горо­де Кеме­ре, что в про­вин­ции Анталия.

Источ­ник: «Азаттык»