«Зашить рот» и связать по рукам и ногам. Один день безработного активиста

Вый­дя из след­ствен­но­го изо­ля­то­ра в Алма­ты почти год назад, граж­дан­ский акти­вист Аль­нур Илья­шев назвал выне­сен­ный ему при­го­вор «уза­ко­нен­ным меха­низ­мом зашить ему рот». Назна­чен­ное судом нака­за­ние — огра­ни­че­ние сво­бо­ды, обще­ствен­ные рабо­ты и пяти­лет­ний запрет на обще­ствен­ную дея­тель­ность — ста­ло еще и спо­со­бом свя­зать акти­ви­ста по рукам и ногам.

У 43-лет­не­го Аль­ну­ра Илья­ше­ва — четы­ре выс­ших обра­зо­ва­ния. Юрист, педа­гог-пси­хо­лог, рели­гио­вед, магистр дело­во­го адми­ни­стри­ро­ва­ния не может устро­ить­ся ни по одной из сво­их про­фес­сий. При­чи­на в том, что рабо­та по этим спе­ци­аль­но­стям, как счи­та­ют вла­сти, может «под­па­дать под опре­де­ле­ние доб­ро­воль­но­го обслу­жи­ва­ния поли­ти­че­ских, куль­тур­ных, про­фес­си­о­наль­ных нужд обще­ства», то есть будет обще­ствен­ной дея­тель­но­стью, зани­мать­ся кото­рой акти­ви­сту запрещено.

ДВОРНИК — ПЕРВОЕ И ПОСЛЕДНЕЕ МЕСТО РАБОТЫ ПОСЛЕ СИЗО

С Аль­ну­ром Илья­ше­вым, кото­ро­го суд назвал винов­ным в «рас­про­стра­не­нии заве­до­мо лож­ной инфор­ма­ции во вре­мя ЧП» (в осно­ву обви­не­ния лег­ли посты акти­ви­ста в Facebook’е, где он под­верг кри­ти­ке пар­тию вла­сти «Нур Отан» и меры пра­ви­тель­ства в ответ на коро­на­ви­рус­ный кри­зис), мы встре­ча­ем­ся у дома, где он живет. Типо­вая мно­го­этаж­ка в цен­тре горо­да. Утро.

Аль­нур выхо­дит из подъ­ез­да с паке­том мусо­ра и пап­кой с доку­мен­та­ми. Выбро­сив мусор в кон­тей­нер, направ­ля­ет­ся к бли­жай­ше­му тер­ми­на­лу, что­бы попол­нить баланс на телефоне.

«Не про­ще заки­нуть через мобиль­ное при­ло­же­ние?» — спра­ши­ваю я, отме­чая, что сей­час мало кто поль­зу­ет­ся тер­ми­на­ла­ми для пла­те­жа. «Да, мож­но было. Но все мои сче­та аре­сто­ва­ны», — отве­ча­ет Альнур.

Илья­шев два­жды пред­ста­вал перед судом из-за кри­ти­ки в адрес «Нур Ота­на», пар­тии быв­ше­го пре­зи­ден­та Нур­сул­та­на Назар­ба­е­ва. В пер­вый раз это был граж­дан­ский про­цесс. Осе­нью 2019 года суд удо­вле­тво­рил иск пар­тии к трем алма­тин­ским акти­ви­стам, сре­ди кото­рых был Илья­шев, посчи­тав, что они рас­про­стра­ни­ли «не соот­вет­ству­ю­щие дей­стви­тель­но­сти све­де­ния». Суд обя­зал ответ­чи­ков опуб­ли­ко­вать опро­вер­же­ние и выпла­тить по пол­то­ра мил­ли­о­на тен­ге (при­бли­зи­тель­но 3 875 дол­ла­ров) — в каче­стве воз­ме­ще­ния мораль­но­го ущер­ба четы­рем чле­нам пар­тии, оскор­бив­шим­ся поста­ми активистов.

Илья­шев с тех пор пога­ша­ет иск — когда есть финан­со­вая возможность.

Око­ло 10 утра. Банк. Перед окош­ком мене­дже­ра Аль­нур доста­ет бума­ги из пап­ки и купю­ры из порт­моне. Про­тя­ги­ва­ет их под стек­ло и что-то объясняет.

— У меня такая фор­ма про­те­ста: сра­зу, как полу­чаю зар­пла­ту, отдаю «Нур Ота­ну», — гово­рит Аль­нур, вый­дя на ули­цу. — Всю первую зар­пла­ту — а это 32 тыся­чи — отпра­вил «Нур Ота­ну». Потом начал поло­ви­ну [от зар­пла­ты] опла­чи­вать. Остав­шу­ю­ся поло­ви­ну рас­пре­де­ляю. У меня по окла­ду чисты­ми на руки [полу­чал] 46 тысяч. Рабо­тал сут­ки через двое. Потом смен­щик уво­лил­ся, и я выхо­дил вме­сто него и полу­чал 69 тысяч тен­ге. Сего­дня внес 30 тысяч.

Когда будет сле­ду­ю­щая воз­мож­ность вне­сти пла­теж — неиз­вест­но. Илья­шев недав­но поте­рял рабо­ту. Был двор­ни­ком в гостинице.

— Рань­ше я хоро­шо зара­ба­ты­вал. В 2010‑х в сред­нем полу­чал чуть мень­ше двух тысяч дол­ла­ров. Рабо­тал в «неф­тян­ке». Потом я пре­по­да­вал в шко­ле, отку­да уво­лил­ся в декаб­ре 2016 года. И рабо­та двор­ни­ка — пер­вая после осво­бож­де­ния из СИЗО. И то потом при­шли люди из «кон­то­ры». И после это­го мой непо­сред­ствен­ный началь­ник позвал меня к себе. Я зашел к нему, и он гово­рит: вче­ра при­хо­ди­ли с руко­вод­ства «кон­то­ры», КНБ; пого­во­ри­ли насчет тебя, зада­ва­ли вопро­сы; ты сей­час зай­ди к руко­вод­ству. Я зашел. Дирек­тор спро­си­ла, чем зани­ма­юсь. Мне ска­за­ли, что про­бле­мы не нуж­ны. Я всё понял и спро­сил: мне напи­сать заяв­ле­ние [об уволь­не­нии]? Да, напи­ши заяв­ле­ние, отве­ти­ли мне, но до кон­ца мар­та пора­бо­тай. Вот с тех пор в актив­ном поис­ке… Рабо­ты, — гово­рит Аль­нур (Азатты­ку не уда­лось полу­чить ком­мен­та­рии в КНБ).

Де-юре запре­та на рабо­ту по про­фес­сии для Илья­ше­ва нет, но де-факто раз­ре­шен толь­ко низ­ко­ква­ли­фи­ци­ро­ван­ный труд, объ­яс­ня­ет активист.

— В цен­тре заня­то­сти при­го­вор почи­та­ли и ска­за­ли, что по спе­ци­аль­но­сти рабо­тать не имею пра­ва. Ска­за­ли, что будут подыс­ки­вать, запрос направь­те. Пред­ла­га­ли раз­но­ра­бо­чим. Недав­но я при­шел с направ­ле­ни­ем на оче­ред­ное место рабо­ты. Пре­ду­пре­дил, что осуж­ден­ный, и рас­ска­зал, за что. Полу­чил отказ. Это была типо­гра­фия, — гово­рит Аль­нур, уско­ряя шаг.

ЖИЗНЬ ПОД НАДЗОРОМ

Мы при­бли­жа­ем­ся к зда­нию управ­ле­ния поли­ции Меде­уско­го рай­о­на. Там рас­по­ло­же­на служ­ба про­ба­ции, куда ходит «отме­чать­ся» Илья­шев. «Надо купить газе­ту», — оста­нав­ли­ва­ет­ся он воз­ле лав­ки с газе­та­ми. Поку­па­ет DAT.

— Это уже тра­ди­ция, — гово­рит он. — Где-то с осе­ни поку­паю [газе­ту], захо­жу и даю [сотруд­ни­кам служ­бы про­ба­ции]. Нуж­но инфор­ми­ро­вать, про­све­щать. Они уже при­вык­ли, ино­гда спра­ши­ва­ют: где газета?

Визи­ты в служ­бу про­ба­ции — два раза в месяц. У вхо­да в зал, где осуж­ден­ные запол­ня­ют бума­ги, обра­зо­ва­лась оче­редь. Сотруд­ник в поли­цей­ской фор­ме, зна­ю­щий «под­учет­ных» в лицо, попро­сил меня вый­ти из зда­ния, сослав­шись на каран­тин и сани­тар­ные огра­ни­че­ния. Жду Илья­ше­ва сна­ру­жи. Дру­гие осуж­ден­ные быст­ро выхо­дят, на запол­не­ние бумаг у них ухо­дит минут 10–15. Илья­ше­ва нет намно­го дольше.

— У меня допол­ни­тель­ное нака­за­ние: на один доку­мент боль­ше запол­няю, — пояс­ня­ет Аль­нур, нако­нец-то вый­дя из серо­го зда­ния. — Что за про­шед­шее вре­мя я сде­лал и не сде­лал. Это не каж­дый осуж­ден­ный пишет. Каж­дый, кто на про­ба­ции, про­сто запол­ня­ет, а у меня лише­ние пра­ва на опре­де­лен­ную дея­тель­ность, поэто­му отдель­но и по нему учет ведет­ся. Две пап­ки, в общем.

Аль­нур гово­рит, что служ­ба про­ба­ции отсле­жи­ва­ет его актив­ность в соци­аль­ных сетях, напри­мер в Facebook’е. При­хо­дят и с про­вер­ка­ми домой.

— Мини­мум раз в месяц. Вне­зап­но. Обыч­но вече­ром. Для них глав­ное, что­бы я не поки­нул пре­де­лы горо­да. Даже если соби­ра­юсь на Кок-Жай­ляу, я дол­жен пре­ду­пре­дить, что хочу поды­шать воз­ду­хом, обя­зу­юсь вер­нуть­ся до тако­го-то вре­ме­ни. Кон­троль стро­гий. В тот раз пыта­лись вве­сти жест­кие огра­ни­че­ния, что­бы я не выхо­дил из дома, кро­ме рабо­ты и боль­ни­цы. Но я дока­зал, что могу ночью выхо­дить, так как сме­на была имен­но ночью.

ВОКРУГ «НУР ОТАНА»

Направ­ля­ем­ся в Алма­тин­ский фили­ал «Нур Ота­на». Аль­нур хочет спро­сить, на что идут день­ги, кото­рые взыс­ки­ва­ют­ся с него по реше­нию суда.

— Они, когда выиг­ра­ли про­цесс [в нояб­ре 2019 года], гово­ри­ли, что все сред­ства отпра­вят на бла­го­тво­ри­тель­ность. Хочу узнать, на какую бла­го­тво­ри­тель­ность идут наши день­ги. С нас тре­бу­ют шесть мил­ли­о­нов. Мы с Сана­вар (Сана­вар Заки­ро­ва — один из трех ответ­чи­ков по иску. — Ред.) уже собра­ли свы­ше двух мил­ли­о­нов, боль­шую часть, конеч­но же, она собра­ла. Но вооб­ще общая сум­ма слиш­ком завы­шен­ная. При­том нас обя­за­ли воз­ме­стить людям, кото­рых мы даже не виде­ли, — гово­рит Аль­нур, захо­дя на КПП.

Аль­нур спро­сил о судь­бе сво­е­го запро­са «Нур Ота­ну» у вышед­ше­го к нему моло­до­го чело­ве­ка, оде­то­го в клас­си­че­ский костюм, похо­жий на буд­нич­ную одеж­ду чинов­ни­ков. Моло­дой чело­век ушел уточ­нить и вер­нул­ся при­мер­но через 20 минут. Потом еще раз ушел и вер­нул­ся через пол­ча­са. Сооб­щил, что ответ Аль­ну­ру высла­ли по почте, пись­мо ско­ро дойдет.

Выхо­дим из зда­ния «Нур Ота­на» и идем в тер­ри­то­ри­аль­ную изби­ра­тель­ную комис­сию (ТИК), кото­рая нахо­дит­ся напро­тив. 7 апре­ля Илья­шев про­вел пресс-кон­фе­рен­цию, на кото­рой при­звал про­ку­ра­ту­ру про­ве­рить ито­ги выбо­ров в мест­ный пред­ста­ви­тель­ный орган. Акти­вист ска­зал, что дан­ные неза­ви­си­мых наблю­да­те­лей рас­хо­дят­ся с офи­ци­аль­ны­ми резуль­та­та­ми голо­со­ва­ния, соглас­но кото­рым побе­ду с боль­шим пере­ве­сом одер­жал «Нур Отан».

— Им на про­вер­ку пере­да­ли мате­ри­ал. Хочу узнать, когда ответ под­го­то­вят. Я сооб­щил в Ген­про­ку­ра­ту­ру о воз­мож­ном совер­шен­ном пре­ступ­ле­нии. Мы про­ве­ли ана­лиз неза­ви­си­мо­го наблю­де­ния на 66 участ­ках в Алма­ты и выяви­ли рас­хож­де­ния с офи­ци­аль­ны­ми ито­га­ми. По неза­ви­си­мым под­сче­там, «Нур Отан» полу­чил шесть лиш­них мест (в мас­ли­ха­те Алма­ты «Нур Отан» полу­чил 29 ман­да­тов, «Ак жол» — четы­ре, НПК и «Ауыл» — по три). Напи­сал пост о том, что про­ку­ра­ту­ра отпра­ви­ла пись­мо с целью, что­бы ТИК сами себя про­ве­ри­ли на нали­чие нару­ше­ний во вре­мя выбо­ров [депу­та­тов в янва­ре]. Хотя мы вопрос ста­вим, что­бы дей­ствия ТИКа про­ве­ри­ли, — объ­яс­ня­ет он.

Под­ни­ма­ем­ся на вто­рой этаж зда­ния ТИК. Аль­нур под­хо­дит к две­ри одно­го из каби­не­тов. Сту­чит­ся. Откры­ва­ет дверь и, не захо­дя, говорит:

— Здрав­ствуй­те. К вам посту­пил запрос из прокуратуры?

— По зако­ну в тече­ние… [едва слы­шен жен­ский голос].

— Хоро­шо, спа­си­бо, — Аль­нур закры­ва­ет дверь.

«НИЧЕГО ПО ПРОФЕССИИ». ОБЩЕСТВЕННЫЕ РАБОТЫ 

Идем в центр заня­то­сти. Вре­мя 13 часов. Аль­нур дожи­да­ет­ся оче­ре­ди и обра­ща­ет­ся к сотруд­ни­ку цен­тра, сидя­ще­му за ком­пью­те­ром. Рас­ска­зы­ва­ет о реко­мен­да­тель­ном пись­ме от гости­ни­цы, послед­не­го места работы.

— Это, ско­рее все­го, к про­ба­ци­он­щи­кам, что­бы поло­жи­тель­ные отзы­вы они же порт­рет фор­ми­ру­ют. У нас по кво­те 200 с чем-то рабо­чих мест. Кво­ту по необ­хо­ди­мо­сти уве­ли­чи­ва­ют. Запрос дела­ли в служ­бу про­ба­ции. Дали инфор­ма­цию, что из всех состо­я­щих в про­ба­ции нуж­да­ет­ся в рабо­те столь­ко-то чело­век. И на них фор­ми­ро­ва­ли кво­ту. Сда­ли в юсти­цию. Там долж­ны под­пи­сать. Ждем, — объ­яс­ня­ет спе­ци­а­лист Альнуру.

Спе­ци­а­лист пока­зы­ва­ет спи­сок. Око­ло 70 ком­па­ний, в основ­ном производственные.

— Нет ниче­го по моей про­фес­сии, есть толь­ко низ­ко­ква­ли­фи­ци­ро­ван­ный труд, напри­мер рабо­та груз­чи­ка, — гово­рит Аль­нур, пока­зы­вая мне список.

Акти­вист счи­та­ет, что госу­дар­ство заин­те­ре­со­ва­но давать рабо­ту осуж­ден­ным и жела­тель­но, что­бы труд был не интеллектуальным.

— Осуж­ден­ным по уго­лов­ным пре­ступ­ле­ни­ям нахо­дят рабо­ту для соци­а­ли­за­ции, что­бы вста­ли на путь исправ­ле­ния, госу­дар­ство заин­те­ре­со­ва­но в том, что­бы они тру­до­устро­и­лись. А насчет осуж­ден­ных по поли­ти­че­ским осно­ва­ни­ям, судя по тому, что я вижу, они так­же заин­те­ре­со­ва­ны в том, что­бы они были заня­ты. Но вопрос: чем заня­ты? Про­сто рутин­ным мало­про­дук­тив­ным тру­дом. Лишь бы я был чем-то занят, при­хо­дил домой уби­тым после тяже­ло­го тру­да и не было вре­ме­ни и сил, что­бы посты писать, к при­ме­ру. Такое ощу­ще­ние скла­ды­ва­ет­ся, — раз­мыш­ля­ет Альнур.

Выхо­дим из цен­тра заня­то­сти. Пока идем по ули­цам, Аль­нур успе­ва­ет поздо­ро­вать­ся с раз­ны­ми людь­ми. Они узна­ют его изда­ле­ка даже в маске.

— Пока искал рабо­ту, регу­ляр­но при­хо­дил сюда [в центр заня­то­сти], брал направ­ле­ния. Про­хо­дил собе­се­до­ва­ния. Из четы­рех в трех слу­ча­ях отка­за­ли. Во всех слу­ча­ях я все­гда зара­нее опо­ве­щаю, что судим. И как раз, когда узна­ва­ли, за что был судим и чем зани­ма­юсь, отка­зы­ва­ли, — кон­ста­ти­ру­ет активист.

Схо­ди­ли к судеб­но­му испол­ни­те­лю, что­бы согла­со­вать гра­фик выпла­ты сум­мы взыс­ка­ния в поль­зу «Нур Ота­на». Его не ока­за­лось на месте.

— После обе­да, если ника­ких дру­гих дел нет, я все­гда дома. Читаю кни­ги, про­смат­ри­ваю мате­ри­а­лы в интернете.

Илья­шев живет с роди­те­ля­ми, они пен­си­о­не­ры. Сво­е­го жилья нет: когда раз­вел­ся с женой, квар­ти­ру оста­вил дочери.

— То, что я с семьей живу, облег­ча­ет: роди­те­ли полу­ча­ют пен­сию и на жизнь пока хва­та­ет. Если бы я отдель­но жил, то, конеч­но, было бы тяже­лее. Конеч­но, кро­ме еды, есть и дру­гие рас­хо­ды. За собой сле­дить надо в любом слу­чае, даже если нет рабо­ты. Я регу­ляр­но про­фи­лак­ти­че­ски хожу к зна­ко­мо­му сто­ма­то­ло­гу, кото­рый дела­ет мне скид­ку. Поез­док для отды­ха пока нет. Един­ствен­ное, не оста­ет­ся денег на то, что­бы поку­пать кни­ги, как раньше.

Акти­вист не ищет рабо­ту в интер­не­те. Гово­рит, что с его при­го­во­ром луч­ше тру­до­устра­и­вать­ся от госу­дар­ства. Рабо­тать в ком­па­нии род­ствен­ни­ков не стре­мит­ся — что­бы не созда­вать им проблем.

— В апре­ле 2020 года меня задер­жи­ва­ли [после были СИЗО и суд] в офи­се мое­го род­ствен­ни­ка. Забра­ли всю тех­ни­ку, доку­мен­та­цию, кото­рые там были. Пока суд не начал­ся, род­ствен­ник сидел без ком­пью­те­ра, рабо­та вста­ла. Про­во­ди­ли опе­ра­тив­но-разыск­ные меро­при­я­тия. Меня нашли в том офи­се по наруж­но­му наблю­де­нию. Даже когда я рабо­тал двор­ни­ком, и туда при­хо­ди­ли [люди из органов].

С мая Илья­шев отра­ба­ты­ва­ет назна­чен­ные судом обще­ствен­ные рабо­ты. Парал­лель­но он ведет сво­е­го рода днев­ник в Facebook’е. 7 мая он напи­сал, что «очи­щал клум­бу с роза­ми от сор­ня­ков». Пост изоби­лу­ет мета­фо­ра­ми: «Кор­руп­ция и вред­ные для обще­ства нур-поли­ти­че­ские идеи как сор­ные тра­вы при бла­го­при­ят­ству­ю­щих усло­ви­ях (власт­но­го покро­ви­тель­ства) очень быст­ро рас­про­стра­ня­ют­ся, захва­ты­вая сво­бод­ные тер­ри­то­рии; что­бы изба­вить­ся от них надол­го, нуж­но лишать их кор­не­вой системы/фундаментальной осно­вы (кор­руп­ци­он­ной и дик­та­тор­ской идеологии)».

Аль­ну­ру Илья­ше­ву оста­лось отра­бо­тать еще 84 часа из 100.

При­го­вор по делу Илья­ше­ва рас­кри­ти­ко­ва­ли Госу­дар­ствен­ный депар­та­мент США и несколь­ко меж­ду­на­род­ных пра­во­за­щит­ных орга­ни­за­ций, в том чис­ле Amnesty International и Human Rights Watch. Они при­зва­ли отме­нить «неспра­вед­ли­вое» реше­ние суда и вос­ста­но­вить граж­дан­ские пра­ва активиста.

За делом Илья­ше­ва вни­ма­тель­но сле­дит пра­во­за­щит­ная орга­ни­за­ция «Фонд Клу­ни за спра­вед­ли­вость» (CFJ), осно­ван­ная гол­ли­вуд­ским акте­ром Джор­джем Клу­ни и его женой юри­стом Амаль Клу­ни. Фонд заявил, что при­го­вор акти­ви­сту содер­жит «рас­плыв­ча­тые усло­вия», а «чрез­мер­но широ­кое» огра­ни­че­ние пра­ва Илья­ше­ва на обще­ствен­ную дея­тель­ность нару­ша­ет «сво­бо­ду выра­же­ния мнения».

Пра­во­за­щит­ни­ки не раз наста­и­ва­ли на разъ­яс­не­нии судом харак­те­ра и сфе­ры дей­ствия при­го­во­ра Илья­ше­ву, отме­чая, что «кри­ти­ко­вать власть — это не пре­ступ­ле­ние». Евге­ний Жовтис, дирек­тор Казах­стан­ско­го бюро по пра­вам чело­ве­ка, счи­та­ет, что суд дол­жен чет­ко ука­зать, на какие имен­но виды дея­тель­но­сти рас­про­стра­ня­ет­ся запрет.

— Это зло­упо­треб­ле­ние, клас­си­че­ское зло­упо­треб­ле­ние пра­вом в поли­ти­че­ских целях. При­ме­ня­ет­ся это в 99 про­цен­тах слу­ча­ев в отно­ше­нии граж­дан­ских акти­ви­стов. [Поли­ти­че­ские ста­тьи] исполь­зу­ют­ся для нака­за­ния и даль­ней­ше­го пре­сле­до­ва­ния поли­ти­че­ских оппо­нен­тов, — гово­рит Жовтис.

Ори­ги­нал ста­тьи: Казах­стан — Радио «Сво­бод­ная Европа»/Радио «Сво­бо­да»