Хлебное дело Надежды Атаевой

К семи годам лише­ния сво­бо­ды заоч­но при­го­во­ре­на в Узбе­ки­стане руко­во­ди­тель Ассо­ци­а­ции «Пра­ва чело­ве­ка в Цен­траль­ной Азии» Надеж­да Ата­е­ва. Что это за уго­лов­ное дело, в чем обви­ня­ют Надеж­ду Ата­е­ву и ее семью, кото­рая уже три­на­дцать лет не живет в стране, и как пре­сле­ду­ют ее род­ствен­ни­ков, она рас­ска­за­ла агент­ству «Фер­га­на».

В поне­дель­ник, 22 июля, лидер Ассо­ци­а­ции «Пра­ва чело­ве­ка в Цен­траль­ной Азии», бази­ру­ю­щей­ся во Фран­ции, сооб­щи­ла на сво­ей стра­ни­це в «Фейс­бу­ке»: «19 июля 2013 года Таш­кент­ский город­ской суд по уго­лов­ным делам при­го­во­рил меня заоч­но к семи годам лише­ния сво­бо­ды с кон­фис­ка­ци­ей иму­ще­ства. Суд про­хо­дил без меня и мое­го пред­ста­ви­те­ля, не было и адво­ка­та. Меня обви­ни­ли в хище­нии чужо­го иму­ще­ства. Моя вина дока­зы­ва­лась пока­за­ни­я­ми 69 сви­де­те­лей, ранее осуж­ден­ных и рабо­тав­ших с моим отцом. Экс­пер­ти­зы, кото­рые бы дока­зы­ва­ли сум­му при­чи­нен­но­го ущер­ба, отсут­ству­ют. Это­му реше­нию узбек­ско­го «пра­во­су­дия» пред­ше­ство­ва­ли угро­зы через онлайн-изда­ния и по элек­трон­ной почте, про­во­ка­ции и мно­го­чис­лен­ные экс­тра­ди­ци­он­ные запро­сы. Что ж, живем дальше!»

Изве­стие о заоч­ном при­го­во­ре в отно­ше­нии лиде­ра пра­во­за­щит­ной орга­ни­за­ции, кото­рая актив­но высту­па­ет про­тив пыток заклю­чен­ных в Узбе­ки­стане, про­тив исполь­зо­ва­ния дет­ско­го тру­да и так далее, было доволь­но неожи­дан­ным, и «Фер­га­на» свя­за­лась с Надеж­дой Ата­е­вой, что­бы узнать подробности.

- Отку­да взя­лось это уго­лов­ное дело?

Надеж­да Ата­е­ва: Судеб­ное реше­ние, при­ня­тое заоч­но, дей­стви­тель­но, явля­ет­ся неожи­дан­ным, хотя уго­лов­ным пре­сле­до­ва­ни­ям наша семья под­вер­га­ет­ся с мар­та 2000 года, это и ста­ло при­чи­ной нашей эмиграции.

Вся исто­рия нача­лась в 1999 году, когда мой отец, Алим Ата­ев, не захо­тел участ­во­вать в фаль­си­фи­ка­ции ста­ти­сти­ки по уро­жай­но­сти зер­на, и нам нача­ли угро­жать. В 1996 году пре­зи­дент Ислам Кари­мов объ­явил о наци­о­наль­ной про­грам­ме про­до­воль­ствен­ной без­опас­но­сти и зер­но­вой неза­ви­си­мо­сти, и в 1997 году отец засту­пил на долж­ность пред­се­да­те­ля кор­по­ра­ции «Узхле­бо­про­дукт», кото­рая объ­еди­ня­ла 400 пред­при­я­тий: мель­нич­ные, хле­бо­при­ем­ные, эле­ва­то­ры, хле­бо­пе­кар­ные, мака­рон­ные и ком­би­кор­мо­вые про­из­вод­ства. Все они рабо­та­ли на внут­рен­ний рынок, кор­по­ра­ция выпол­ня­ла гос­за­каз, отец был чле­ном пра­ви­тель­ства и сто­ял у исто­ков созда­ния Семен­но­го фон­да Узбекистана.

Нуж­но ска­зать, что до это­го, в совет­ский пери­од, зер­но в Узбе­ки­стан посту­па­ло из Рос­сии, Укра­и­ны, Кана­ды. Когда мы нача­ли выра­щи­вать оте­че­ствен­ную пше­ни­цу, то она не все­гда отве­ча­ла преж­ним каче­ствен­ным пока­за­те­лям. Отца при­нуж­да­ли при­ни­мать пше­ни­цу на зер­но­хра­не­ние пря­мо с полей: сырой и без зер­но­очист­ки, или направ­лять фураж­ную пше­ни­цу на про­до­воль­ствен­ные цели. Отцу сооб­ща­ли о слу­ча­ях, когда работ­ни­ки про­ку­ра­ту­ры сто­я­ли в местах при­ем­ки зер­на и угро­за­ми застав­ля­ли давать лож­ные циф­ры в отче­тах, напри­мер, отра­жать в ста­ти­сти­ке вес влаж­ной пше­ни­цы, и так далее. Отец изо всех сил пытал­ся это­му про­ти­во­сто­ять закон­ны­ми спо­со­ба­ми. Он писал в Ген­про­ку­ра­ту­ру, в СНБ, что­бы про­ти­во­сто­ять при­пис­кам. Часть пере­пис­ки сохра­ня­лась: один экзем­пляр был у меня, дру­гой — у отца, тре­тий — в надеж­ном месте… Мы дела­ли все, что­бы не дать втя­нуть себя в эти преступления.

Начал­ся серьез­ный кон­фликт с пре­мье­ром и вице-пре­мье­ра­ми. Я рабо­та­ла в част­ной фир­ме, зани­ма­лась биз­не­сом в сфе­ре инве­сти­ций, — и за 18 меся­цев, что шла актив­ная борь­ба, мы полу­ча­ли серьез­ные угро­зы, мне пред­ла­га­ли про­во­ка­ци­он­ные сдел­ки… Нам при­хо­ди­лось вести очень осто­рож­ный образ жиз­ни, я прак­ти­че­ски нику­да не выхо­ди­ла. Но отец искренне верил, что если обо всем узна­ет Кари­мов, то будут про­ве­де­ны рефор­мы по уче­ту зер­на, все нала­дит­ся, и поря­док будет вос­ста­нов­лен. Отец убеж­дал меня, что все эти «наез­ды» и угро­зы нуж­но про­сто выдержать.

В кор­по­ра­ции «Узхле­бо­про­дукт» был сек­рет­ный отдел СНБ, работ­ни­ки кото­ро­го очень вни­ма­тель­но отно­си­лись ко всем сиг­на­лам, кото­рые посту­па­ли от отца или его заме­сти­те­ля. Скла­ды­ва­лось впе­чат­ле­ние, что все заин­те­ре­со­ва­ны в наве­де­нии поряд­ка, и отец очень хотел дове­сти все до све­де­ния пре­зи­ден­та. У него не было пря­мо­го выхо­да на Кари­мо­ва, толь­ко через пре­мье­ра или через СНБ. Одна­ко чем бли­же мы при­бли­жа­лись к тому, что­бы Кари­мов полу­чал посто­ян­ную реаль­ную инфор­ма­цию, тем силь­нее ока­зы­ва­лось дав­ле­ние на нас.

И вот, когда в 2000 году Кари­мов объ­явил, что Узбе­ки­стан достиг зер­но­вой неза­ви­си­мо­сти, отец был вынуж­ден обра­тить­ся в СНБ с доклад­ной запис­кой, в кото­рой писал, что в эле­ва­то­рах остат­ки зер­на из госре­сур­сов исся­ка­ли, и что если мы сей­час же не нач­нем импор­ти­ро­вать зер­но, то через два-три меся­ца в стране нач­нет­ся голод­ный бунт. Он тре­бо­вал, что­бы инфор­ма­цию сроч­но доло­жи­ли Каримову.

И через несколь­ко часов после пода­чи этой запис­ки Кари­мов позво­нил отцу. Во вре­мя раз­го­во­ра отец рас­ска­зал пре­зи­ден­ту, поче­му и каким обра­зом фаль­си­фи­ци­ру­ет­ся ста­ти­сти­ка и что нуж­но делать, что­бы появи­лись реаль­ные циф­ры по уро­жай­но­сти, уче­ту и хра­не­нию зер­на. Это было в пер­вых чис­лах марта.

А бук­валь­но через неде­лю мы узна­ем, что Кари­мов под­пи­сал рас­по­ря­же­ние про­ве­сти ком­плекс­ную про­вер­ку отрас­ли, и в состав комис­сии вошли как раз те люди, кото­рые боро­лись с отцом и покры­ва­ли фальсификации.

30 мар­та 2000 года было назна­че­но выезд­ное засе­да­ние Каби­не­та Мини­стров в Джи­зак­ской обла­сти, и отец был готов откры­то на нем рас­ска­зать о фаль­си­фи­ка­ци­ях. Он очень рано при­е­хал в Джи­зак, заре­ги­стри­ро­вал­ся, про­ехал по пред­при­я­ти­ям, что­бы про­ве­рить их готов­ность к прим­ке ново­го уро­жая зер­но­вых. И тут ему позво­нил дове­рен­ный чело­век и попро­сил, что­бы отец на так­си подъ­е­хал на встре­чу с ним. И там он пока­зал отцу поста­нов­ле­ние на его арест: «Алим Ата­е­вич, тебя аре­сту­ют на этом посту ГАИ, когда ты будешь воз­вра­щать­ся в Таш­кент. Доби­ва­ют­ся пока­за­ний про­тив тебя от аре­сто­ван­но­го заме­сти­те­ля (заме­сти­тель пред­се­да­те­ля кор­по­ра­ции «Узхле­бо­про­дукт» по эко­но­ми­че­ским вопро­сам был аре­сто­ван 23 мар­та). В таком же поло­же­нии твой брат (заме­сти­тель дирек­то­ра пекар­ни «Уч кахра­мон нон» Сапар­бай Ата­ев), его уже пыта­ют. Ты им пока помочь не можешь. Един­ствен­ное, что может спа­сти тебя и под­след­ствен­ных, — это твои доку­мен­ты и твоя эмиграция».

Отец дол­го не согла­шал­ся, так как счи­тал себя неви­нов­ным, но в кон­це кон­цов, этот чело­век его убе­дил, и отец в тот же день, не воз­вра­ща­ясь в Таш­кент, поки­нул тер­ри­то­рию Узбе­ки­ста­на. Он уехал в Казахстан.

А мне позво­ни­ли и ска­за­ли, что отец аре­сто­ван, веле­ли сроч­но собрать необ­хо­ди­мые доку­мен­ты и поки­нуть Узбе­ки­стан, пото­му что гото­вит­ся мой арест. Я пони­ма­ла, что это серьез­но: брат отца уже был аре­сто­ван, дело — с абсурд­ны­ми обви­не­ни­я­ми — начи­на­ли рас­кру­чи­вать, и адво­ка­ты ниче­го не мог­ли сделать.

Мама со мной не поеха­ла, ска­за­ла, что при­мет все испы­та­ния вме­сте с папой. Мы же были уве­ре­ны, что отец аре­сто­ван. Я оста­ви­ла маму в очень тяже­лом состо­я­нии, а сама с шести­лет­ней доче­рью и при­ем­ной сест­рой — ей не было и 15 лет, — уеха­ла в Чим­кент, а отту­да в Алма-Ату.

Из Казах­ста­на я позво­ни­ла руко­во­ди­те­лю ком­па­нии, в кото­рой рабо­та­ла, и она ска­за­ла: «Нико­гда не воз­вра­щай­ся. Задер­жа­ли наше­го бух­гал­те­ра, и нас застав­ля­ют давать пока­за­ния, что мы отмы­ва­ли день­ги вашей семьи». Мы арен­до­ва­ли два каби­не­та в зда­нии, где рас­по­ла­га­лась кор­по­ра­ция, кото­рую воз­глав­лял отец. Но зда­ние при­над­ле­жа­ло хоки­ми­я­ту, и мы опла­чи­ва­ли арен­ду и все сче­та, офи­ци­аль­но, через банк. Одна­ко нашу ком­па­нию обви­ни­ли в том, что мы ни за что не пла­ти­ли, поль­зу­ясь слу­жеб­ным поло­же­ни­ем отца, а все кон­трак­ты и пла­теж­ки, как мне рас­ска­за­ли, сило­ви­ки, при­шед­шие с обыс­ком, рва­ли на гла­зах сотруд­ни­ков. И тогда я ска­за­ла: «Девоч­ки, если вам будут угро­жать, под­пи­сы­вай­те что угод­но. Этот пери­од прой­дет, а я буду писать жалобы».

Через несколь­ко дней я добра­лась до Моск­вы, вошла в аме­ри­кан­ское посоль­ство и попро­си­ла поли­ти­че­ское убе­жи­ще. Но с этим все затя­ну­лось, и мне с детьми при­шлось пере­ехать в Тольят­ти, и толь­ко через два года дове­рен­ные люди пере­вез­ли нас на авто­мо­би­ле во Фран­цию. В 2002 году я, брат и отец попро­си­ли во Фран­ции поли­ти­че­ско­го убе­жи­ща, и в 2005 году мне его дали, Фран­ция взя­ла на себя обя­за­тель­ства по обес­пе­че­нию нашей без­опас­но­сти. Узбе­ки­стан объ­явил нас тро­их в розыск по линии Интер­по­ла, в нару­ше­нии ста­тей 2 и 3 Уста­ва Интер­по­ла, и во Фран­цию при­мер­но раз в пол­го­да при­хо­дят экс­тра­ди­ци­он­ные запросы.

Все эти годы я, защи­щая инте­ре­сы и чест­ное имя сво­ей семьи, непре­рыв­но писа­ла жало­бы, обра­ща­ясь во все инстан­ции Узбе­ки­ста­на и за его пре­де­ла­ми, вплоть до ООН и меж­ду­на­род­ных пра­во­за­щит­ных орга­ни­за­ций. Так я позна­ко­ми­лась с меха­низ­ма­ми защи­ты прав чело­ве­ка — и после ста­ла зани­мать­ся правозащитой.

- Что с вашим отцом?

- С 2000 до 2002 года я ниче­го о нем не зна­ла. И толь­ко когда мы ока­за­лись во Фран­ции, в тот же день мне устро­и­ли с ним встре­чу. Ока­за­лось, что те же люди, что спас­ли меня, помог­ли и ему при­е­хать в Евро­пу. Мама сей­час тоже живет во Франции.

После нашей встре­чи я боль­ше ста­ла пони­мать в этой исто­рии. Теперь, когда я зани­ма­юсь пра­во­за­щит­ной дея­тель­но­стью и знаю, как фаб­ри­ку­ют обви­не­ния, я поня­ла, что наше дело — это одно из тысяч подобных.

- В чем вас обвиняют?

- Я узна­ла, что суд над Ата­е­вы­ми про­хо­дил под гри­фом «Дело осо­бой госу­дар­ствен­ной важ­но­сти», и дело зани­ма­ет 79 томов по 150 листов каж­дый. Меня и мое­го бра­та Кахра­мо­на при­го­во­ри­ли заоч­но к семи годам заклю­че­ния с кон­фис­ка­ци­ей иму­ще­ства, отца — к девя­ти. Нас при­зна­ли винов­ны­ми по ст.167 (хище­ние чужо­го иму­ще­ства в осо­бо круп­ных раз­ме­рах) и ст.205 (зло­упо­треб­ле­ние слу­жеб­ным поло­же­ни­ем). Все обви­не­ния абсурдны.

Напри­мер, одно из обви­не­ний, предъ­яв­лен­ных отцу, — неза­кон­ная про­да­жа деся­ти мини­пе­ка­рен. А эти десять малых пред­при­я­тий были на тот момент на балан­се Гос­ко­ми­му­ще­ства, и госу­дар­ство объ­яви­ло тен­дер на их про­да­жу, иска­ли ино­стран­ных инве­сто­ров. Да, пекар­ни были в тра­с­то­вом управ­ле­нии кор­по­ра­ции, кото­рую воз­глав­лял отец, но назна­чен­ные дирек­то­ра не име­ли долж­ност­ных пол­но­мо­чий рас­по­ря­жать­ся иму­ще­ством, тем более их не было у пред­се­да­те­ля кор­по­ра­ции «Узхле­бо­про­дукт».

Или, напри­мер, папи­но­го бра­та обви­ни­ли, что он неза­кон­но при­ва­ти­зи­ро­вал пред­при­я­тие. Но это пред­при­я­тие уже дав­но было при­ва­ти­зи­ро­ва­но, и дядя купил его у акци­о­нер­но­го обще­ства, и есть дого­вор куп­ли-про­да­жи и дру­гие необ­хо­ди­мые для этой про­це­ду­ры документы.

И так во всем.

Все обви­не­ния, кото­рые нам были предъ­яв­ле­ны, взя­ты с потол­ка. След­ствие велось непро­фес­си­о­наль­но, все пере­пу­та­но, ско­рее все­го, по умыс­лу… Я писа­ла об этом в жало­бах и на имя ген­про­ку­ро­ра, и Сай­е­ре Раши­до­вой (омбуд­сме­ну), но все мои пись­ма игнорировались.

Нас обви­ня­ют, что мы при­чи­ни­ли ущерб госу­дар­ству в пять мил­ли­о­нов дол­ла­ров США. Как? Я рабо­та­ла в част­ной ком­мер­че­ской орга­ни­за­ции, была обык­но­вен­ным мене­дже­ром по внеш­не­эко­но­ми­че­ской дея­тель­но­сти, у меня не было ни досту­па к бан­ков­ским сче­там, ни пра­ва рас­по­ря­жать­ся иму­ще­ством нашей ком­па­нии. Мой брат рабо­тал помощ­ни­ком юри­ста, это почти сек­ре­тарь. Он тоже не имел отно­ше­ния к иму­ще­ству. Одна­ко нас с ним обви­ня­ют в пре­ступ­ном сго­во­ре с отцом на хище­ние иму­ще­ства кор­по­ра­ции «Узхле­бо­про­дукт».

- Поче­му толь­ко сей­час выне­сен при­го­вор по делу, кото­рое было заве­де­но 13 лет назад? Как думаете?

- В 2014 году исте­кал срок дела, воз­буж­ден­но­го про­тив нас. Но узбек­скую власть очень раз­дра­жа­ет то, что я делаю. После каж­до­го заяв­ле­ния «Ассо­ци­а­ции» мы ждем «отве­та» Таш­кен­та. Так, через несколь­ко дней после выхо­да наше­го сооб­ще­ния про поку­ше­ние на Обид­хо­на Кори Наза­ро­ва по узбек­ско­му теле­ви­де­нию был пока­зан абсо­лют­но про­па­ган­дист­ский фильм «Зер­но исти­ны», где нас с отцом объ­яви­ли пре­ступ­ни­ка­ми, кото­рые при­чи­ни­ли ущерб Узбе­ки­ста­ну на 13 мил­ли­он­нов США.

Как толь­ко вышла наша пети­ция по пово­ду анди­жан­ских собы­тий, на наше иму­ще­ство был нало­жен арест. Про­бле­мы воз­ни­ка­ли, когда мы нача­ли кам­па­нию с при­зы­вом объ­явить бой­котузбек­ско­му хлоп­ку из-за исполь­зо­ва­ния при­ну­ди­тель­но­го дет­ско­го тру­да. После уча­стия в суде по иску Лолы Кари­мо­вой появи­лись угро­зы на моих стра­ни­цах в соци­аль­ных сетях, а вско­ре при­шел новый запрос на экстрадицию.

А недав­но ста­ло извест­но, что мою одно­ком­нат­ную квар­ти­ру в Таш­кен­те — един­ствен­ное иму­ще­ство, кото­рое у меня оста­лось и где про­пи­са­на моя дочь, — зава­ри­ли сва­роч­ным аппа­ра­том, и в про­ку­ра­ту­ре объ­яс­ни­ли, что это сде­ла­но для того, что­бы эту квар­ти­ру не посе­ща­ли тер­ро­ри­сты. Ну, что тут скажешь?

Квар­ти­ру, где про­пи­са­ны брат и роди­те­ли, тоже попы­та­лись отнять — туда при­шла комис­сия: пред­ста­ви­те­ли про­ку­ра­ту­ры и махал­лин­ско­го коми­те­та, участ­ко­вый, еще кто-то, — и хоте­ли квар­ти­ру опе­ча­тать… Пока у них не получилось.

Недав­но мы нача­ли пуб­ли­ко­вать пись­ма заклю­чен­ных из Узбе­ки­ста­на, сде­ла­ли доклад о пыт­ках в местах заклю­че­ния. И я думаю, что про­шед­ший суд — это реакция.

Хотя может, я и пре­уве­ли­чи­ваю. Воз­мож­но, это свя­за­но и с фаль­си­фи­ка­ци­я­ми ста­ти­сти­ки уро­жай­но­сти зер­на, кото­рая сего­дня достиг­ла апо­гея. Еще в 2011 году Ислам Кари­мов объ­явил, что было выра­ще­но свы­ше 7 мил­ли­о­нов тонн зер­на. Как гово­рит мой отец, при такой уро­жай­но­сти мясо в Узбе­ки­стане долж­но быть бес­плат­ным. Учи­ты­вая огра­ни­чен­ное коли­че­ство посев­ных пло­ща­дей, это уро­жай­ность выше, чем в Рос­сии или на Укра­ине, а тако­го быть не может. Отец дума­ет, что реаль­ные пока­за­те­ли — это 2200—2400 тысяч тонн вме­сте с Семен­ным фон­дом Узбе­ки­ста­на, но никак не семь…

Мож­но мах­нуть рукой на угро­зы, кото­рые посто­ян­но посту­па­ют в мой адрес, на поте­ри иму­ще­ства, на экс­тра­ди­ци­он­ные запро­сы… Но очень труд­но жить с тем, что на тво­их род­ствен­ни­ков, кото­рые оста­лись в Узбе­ки­стане и с кото­ры­ми ради их же без­опас­но­сти я не под­дер­жи­ваю ника­ких свя­зей, — все эти годы ока­зы­ва­ет­ся очень серьез­ное давление.

Я нико­гда не писа­ла и не гово­ри­ла об этом, но никто из наших род­ствен­ни­ков в тече­ние три­на­дца­ти лет не может устро­ить­ся на рабо­ту, в том чис­ле и брат отца, кото­рый был при­го­во­рен к девя­ти годам лише­ния сво­бо­ды, но через два года осво­бож­ден по амни­стии. И сей­час ему посто­ян­но угро­жа­ют, что он может ока­зать­ся за решет­кой. Мно­гих наших род­ствен­ни­ков вызы­ва­ли в СНБ и при­зы­ва­ли отка­зать­ся от род­ства с нами.

Но я не могу пре­кра­тить делать свое дело. Мне кажет­ся, един­ствен­ное, как мы можем сего­дня повли­ять на режим в Узбе­ки­стане, — это зани­мать актив­ную граж­дан­скую пози­цию. И я бла­го­дар­на сво­им род­ным, преж­де все­го, роди­те­лям, кото­рые созда­ли для меня все усло­вия, что­бы я мог­ла делать свою работу.

 

Источ­ник: ФЕРГАНА.news

Читать ори­ги­нал статьи:

Хлеб­ное дело Надеж­ды Атаевой