По информации силовиков, некий Рахимжан Макатов, гражданин Казахстана 1986 года рождения, отец трех дочерей и лауреат музыкального конкурса “Жас Канат” (“Молодое крыло” — каз.) — совершил “акт самоподрыва” с целью “уклонения от ответственности”, поскольку числился подозреваемым “в совершении ряда преступлений в составе организованной преступной группы”.
Взрыв прогремел утром 17 мая 2011 года в здании областного департамента Комитета национальной безопасности, где один из посетителей, по некоторым данным, привел в действие устройство, очень похожее на пояс шахида. Смертник погиб на месте, сообщается о двух пострадавших, один из которых оказался рядом случайно. К чести казахстанских силовиков, у которых, в отличие от их российских коллег, очень мало практического опыта в вопросах противодействия террористам: они отреагировали достаточно оперативно. Весь последующий день из Актобе поступала информация о спецоперации по поимке предполагаемых сообщников террориста. Впрочем, сомнений в том, что они будут пойманы в кратчайшие сроки, лично у меня нет. И вот почему.
Почти все разговоры с казахстанскими экспертами о ситуации на западе Казахстана в последние годы начинаются с двух наболевших тем: исследователи, которые хоть сколько-нибудь разбираются в предмете беседы, предпочитают говорить о жесткости местных силовиков и пестром религиозном одеяле, накрывшем регион. Адепты различных сект и движений ислама, большую часть которых трудно отнести к радикальным, достаточно уверенно проникают в страну.
Сказывается специфическая география региона: его территория представляет из себя огромный котел, расположенный между Закавказьем с запада, Узбекистаном и Туркменией с юга. Эти районы республики долгое время существовали в условиях почти прозрачных границ — да и кому в девяностые, а также в начале двухтысячных пришло бы в голову закрывать рубежи со вчера еще братскими республиками? Эта, называйте, как хотите, уверенность или невнимательность к собственным границам сыграла впоследствии злую шутку с региональными властями, когда в относительно благополучный Казахстан из сопредельных республик ринулись толпы безработных, большая часть из которых исповедовала исламские ценности.
О чем говорить, если даже в самом “богатом” во всем регионе городе Атырау (бывший Гурьев) есть целые “каракалпакские” районы, где живут, в основном, трудовые мигранты. Живут, надо сказать, в ужасающих условиях: проработав в нефтяной столице Казахстана без малого два года, я видел по 15 проживающих в стандартной однокомнатной “хрущобе” гастарбайтеров. Понятно, что силовики в этих условиях вынуждены работать крайне жестко, зачастую не считаясь с выбором мер воздействия на многочисленных мигрантов.
Это, кстати, та самая вторая наиболее обсуждаемая тема в беседах с экспертами: методы, которые используют местные специальные службы, мало чем отличаются от обыкновенных “зачисток”. Но зато они эффективны — достаточно мельком взглянуть на информационную карту региона, чтобы отметить четкую и слаженную работу по обезвреживанию тех или иных радикальных групп. И, в общем-то, на первый взгляд, ничего неожиданного в этом нет — спецслужбы по мере возможностей пытаются эффективнее отфильтровывать приток мигрантов. Но есть один тонкий нюанс, который ставит под вопрос качество этих методов.
Рассказывая о жесткой работе спецслужб, мои собеседники, а особенно те, кто имел возможность пожить на западе Казахстана, отмечают одну крайне важную деталь: под пресс силовиков попадают решительно все потенциальные радикалы. А таковых среди мигрантов немало. Безусловно, я далек от мысли, что все “понаехавшие” на запад страны несут собой опасность существующей стабильности. Вовсе нет. Но — характерная деталь: опасность они начинают представлять после того, как пообщаются… с силовиками. Даже в интернете есть немало свидетельств: местные мусульмане, мягко говоря, обижены пристальным вниманием к своему вероисповеданию.
Похожая ситуация наблюдалась, если не ошибаюсь, в Дагестане, где мусульмане становились по-настоящему радикальными в результате бессистемного, но крайне жесткого прессинга. Но в России — прессинг был хотя бы оправдан — вместе с мирными правоверными в разработки силовиков попадали и реальные боевые группы исламистов. В Казахстане же — таких случаев было крайне мало: навскидку можно вспомнить только группировку, которая собиралась взорвать нефтепровод. Зато специалисты акцентируют внимание на последствиях такой жесткой внутренней политики по отношению к мигрантам, что не в последнюю очередь способствовало радикализации настроений местной уммы.
С другой стороны, надо отдавать себе отчет в том, что “бархатными” методами такая работа не делается никогда — и если смотреть на ситуацию в целом, то жесткие действия силовиков в ряде случаев имеют практический смысл. Особенно, если учесть, что по многочисленным свидетельствам, на западе Казахстана появились “инструкторы” — выходцы с Кавказа, в результате чего — казахстанские радикалы демонстрируют отличную подготовку.
За доказательствами — далеко ходить нет надобности. 22 июня 2010 года в Мангистауской области группа заключенных совершила дерзкий побег с применением огнестрельного оружия из колонии строгого режима. Данные о том побеге разнятся до сих пор, однако известно, что почти сразу местная газета “Лада”, сославшись на “источник в комитете уголовно-исполнительной” системы, опубликовала такие данные: “сбежавшие заключенные были представителями нетрадиционной мусульманской секты”.
Впоследствии эта информация “утонула” в деталях произошедшего — многие СМИ, а в Казахстане они в подавляющем большинстве аффилированы с близкими к властям людям, поспешили дезавуировать “исламский след”. Однако есть два факта, которые дают право не исключать эту версию. Первый — один из сбежавших, Даурен Алимбетов, 1976 года рождения, был осужден за “разжигание межрелигиозной вражды и терроризм”. И это вполне официальная информация.
Другое свидетельство выложили неизвестные авторы на сайте одной из региональных газет: видео задержания преступников, где силовики “допрашивают” одного из раненых беглецов, широко разошлось по Казахстану. В выложенном клипе ясно слышны вопросы полицейских и ответы допрашиваемых — почти все они касаются исламской проблематики. Кроме того, задержанный признает, что “воевал за Аллаха”.
Однако перечисленные факты не имели бы практической ценности, если бы большим количеством СМИ, в том числе аналитиками ИА REGNUM не отмечалась важная деталь: в последнее время участились случаи, когда в Дагестане в ходе проведения контртеррористических операций начали фигурировать боевики с казахскими паспортами. А совсем недавно и вовсе — в этой республике Северо-Кавказского Федерального округа были пойманы боевики — этнические казахи.
ИА REGNUM достаточно много писало об этом громком деле, поэтому мы сфокусируемся на другом: словах бывшего начальника отдела Управления по борьбе с организованной преступностью Департамента внутренних дел Алматы, подполковника полиции Рустама Мирзабаева, который, комментируя ИА REGNUM обострение ситуации в западном регионе Казахстана, особо отметил следующее: “Обучение на западе Казахстана может осуществляться, а вот апробация вряд ли. Ни в западном Казахстане, ни вообще в республике. Я имею в виду, что маловероятна апробация боевиков в буквальном смысле — с использованием их боевого опыта. Но вот в качестве криминальных элементов — апробация, конечно, возможна. Они всегда используют преступную деятельность: мошенничества, грабежи, разбои, убийства”. Это интервью было записано за две недели до теракта — и последующие события только подтвердили актуальность аргументации. И вот почему.
Прежде чем говорить о подробностях теракта, я хотел бы напомнить официальную позицию казахстанских властей: инцидент назван “самоподрывом” с целью “уклонения от ответственности”. Наверняка эта версия готовилась впопыхах, причем ее авторы преследовали вполне конкретную цель — не допустить массовой истерии. Иначе объяснить такой подход казахстанских силовиков не представляется возможным, потому что под видом “ценной оперативной информации” они каким-то образом выдали очевидную чушь. Мог ли быть обычным преступником человек, который пришел целенаправленно взрывать здание областного департамента Комитета национальной безопасности? Для несведущих — представьте, что нападению подверглось здание ФСБ в любом из городов России.
Почему бы такому подозреваемому “в совершении ряда преступлений в составе организованной преступной группы”, если уж ему так захотелось “уйти от ответственности” путем самоубийства — не повеситься, не утопиться, не выброситься из окна, в конце концов? Главное — сделать это по-тихому? Нет, он собирает “пояс шахида” (!) и идет взрывать департамент организации, которая как раз борется с проявлениями радикализма. Еще интереснее, что, по данным казахстанской газеты “Время”, смертник взорвал себя со словами “что же вы житья не даете мусульманам?!”.
Но самое важное — любой, даже самый невнимательный обыватель скажет, что за терактом любого уровня — стоит определенная, порой серьезная подготовка. Подойти к зданию департамента Комитета национальной безопасности, не проявляя нервозности. Обязательно успеть сказать ключевую фразу перед взрывом. Наконец, привести взрывное устройство в действие — и все это на глазах профессиональных борцов с терроризмом — согласитесь, такой человек должен быть, как минимум, хорошо подготовлен психологически. Чтобы точнее оценить ситуацию, провести рекогносцировку местности, необходим ряд мероприятий: наблюдение, выявление слабых мест, режим охраны. Я не говорю уже о производстве пояса шахида — его изготовление также требует очень внимательного отношения к деталям, не говоря уже о необходимости минимальных знаний в области взрывного дела.
Поэтому — можно с большой долей уверенности говорить: акция готовилась довольно скрупулезно. Обращает на себя внимание время ее осуществления: у чекистов шли утренние планерки, то есть в здании было необходимое для достижения максимального эффекта количество людей. Значит, не совсем дилетантами были люди, которые подготовили, спланировали и совершили этот, безусловно, дерзкий террористический акт? И единственный просчет, если можно будет так выразиться, заключался в том, что мощность взрывного заряда оказалась относительно слабой. Это может говорить… о малом боевом опыте работавшей группы. В этом контексте — слова подполковника Мирзабаева об осуществлении исключительно “теоретической подготовки” боевиков на территории Казахстана, выглядят попаданием “в яблочко”.
И все-таки, кем же были люди, имеющие отношение к первому в истории независимого Казахстана террористическому акту? И сумеет ли дать ответ на этот вопрос следствие? Все ведущие региональные эксперты говорят о радикальном исламе, как средстве, при помощи которого сторонними силами “раскачивается” вся Средняя Азия. В региональном тигеле происходят бурные процессы — и совсем нет гарантии, что власти Казахстана совершенно четко отдают себе отчет об их сути. Во всяком случае, участие государства в афганской кампании — это ведь тоже некий показатель политического восприятия ситуации на сопредельных территориях?
Не добавляет оптимизма и анализ внутренних процессов — в частности, крайне важное замечание в интервью ИА REGNUM еще до латентного усиления радикалистских тенденций в этом регионе, сделала казахстанский социолог Гульмира Илеуова: “Для региона вообще очень характерны сильные внутриродовые связи — это сильно отличает ситуацию от других регионов Казахстана. В Мангистау, например, большинство составляет род “адай”. В некоторых регионах живут только адайцы. Теперь давайте посмотрим, как выглядит эта проблема применительно к родовой системе отношений. Есть лидер рода, вокруг него собираются родственники. Но родовые группы — очень замкнутые, и поэтому если туда внедряется еще и религиозный момент, это очень сильное дополнение для консолидации”. Также она отмечает еще один важный момент: “например, в Атырау очень сильное недовольство. Уровень жизни там, может быть, выше, чем, скажем, в Чимкенте, но при этом он низкий для Атырауской области. Где нет этой разницы в доходах, там нет радикалов”.
Применительно к словам социолога, хотелось бы добавить, что важно осознавать: родовая и социальная структуры в административных центрах запада Казахстана существенно разнятся. Тезис банальный, но о нем иногда забывают, оценивая и анализируя происходящие здесь процессы. К примеру, Атырау очень сильно отличается от Актобе даже по этническому составу. Но раз налицо общность процессов, происходящих в “западном котле”, значит, они имеют некую общую природу? А если вспомнить, что автохтоны Казахстана никогда не были приверженцами радикальных форм ислама, то процессы, наблюдаемые в западных регионах республики, выглядят вообще из ряда вон выходящими.
Между тем, 1 июля 2011 года между Казахстаном, Россией и Белоруссией в рамках Таможенного союза откроются границы. Российская сторона уже выражала озабоченность по поводу не повсеместно контролируемых рубежей Казахстана с сопредельными республиками Средней Азии. Правда, эта тревога выражалась, в основном, по поводу наркотрафика, который может принять еще больший масштаб в результате закрытия пунктов таможенного контроля. Но кто знает, какие еще негативные процессы может актуализировать интеграция? Ведь, в конце концов, еще одно государство, с которым граничит ставший неожиданно взрывоопасным запад Казахстана — это Российская Федерация, соприкасающаяся с РК не самыми благополучными своими районами.
Источник: ИА REGNUM
More:
ТС соединит бурлящий запад Казахстана с российским Кавказом