Разделяй и властвуй

Поли­ти­че­ские рис­ки, кото­рые про­ду­ци­ру­ет рос­сий­ская власть, дела­ют эли­ты бед­нее. Но эли­ты не объ­еди­ня­ют­ся для про­ти­во­сто­я­ния вла­сти. Поче­му? Ответ на этот вопрос попы­тал­ся дать про­фес­сор париж­ско­го уни­вер­си­те­та Sciences Po, эко­но­мист Сер­гей Гуриев.

Его мате­ри­ал опуб­ли­ко­вал рос­сий­ский жур­нал The New Times, а мы пред­ла­га­ем ниже нашим читателям.

…Уже оче­вид­но: нынеш­ний пре­зи­дент­ский срок Вла­ди­ми­ра Пути­на вряд ли будет успеш­ным с точ­ки зре­ния эко­но­ми­ки. По про­гно­зам его мно­го­лет­не­го (2000—2011 годы) мини­стра финан­сов Алек­сея Куд­ри­на, сред­ний темп роста рос­сий­ской эко­но­ми­ки в тече­ние этих шести лет будет на уровне 1,5 % в год, тогда как миро­вая эко­но­ми­ка рас­тет на 3 % и более. И это — опти­ми­сти­че­ский про­гноз, дру­гие — хуже. Сам Путин уже два­жды за послед­нее вре­мя заяв­лял, что его май­ские (2012 года) ука­зы, преду­смат­ри­ва­ю­щие рост дохо­дов и соци­аль­ной защи­щен­но­сти граж­дан, выпол­не­ны не будут.

Это неуди­ви­тель­но — курс на изо­ля­цию, ухуд­ше­ние инве­сти­ци­он­но­го кли­ма­та, борь­ба со сво­бо­дой и кон­ку­рен­ци­ей — все это несов­ме­сти­мо с зало­жен­ны­ми в май­ских ука­зах тем­па­ми эко­но­ми­че­ско­го роста. А без эко­но­ми­че­ско­го роста нет средств и на выпол­не­ние соци­аль­ных обязательств.

Тако­го рода под­сче­ты застав­ля­ют заду­мать­ся о том, поче­му про­валь­ная эко­но­ми­че­ская поли­ти­ка не при­во­дит к поте­ре под­держ­ки Пути­на. Как пока­зал в сво­ей рабо­те аме­ри­кан­ский поли­то­лог Дэн Триз­ман, в девя­но­стых и нуле­вых пре­зи­дент­ские рей­тин­ги в Рос­сии силь­но кор­ре­ли­ро­ва­ли с эко­но­ми­че­ски­ми пока­за­те­ля­ми. Рос­сий­ские вла­сти фак­ти­че­ски заклю­чи­ли с обще­ством неглас­ный «соци­аль­ный кон­тракт»: непод­от­чет­ность вла­сти в обмен на эко­но­ми­че­ский рост. Что же при­шло на сме­ну это­му кон­трак­ту теперь, когда ста­ло понят­но, что роста нет, и нет даже ника­кой убе­ди­тель­ной эко­но­ми­че­ской стра­те­гии его возобновления?

Инфор­ма­ци­он­ная блокада

В отно­ше­нии обыч­ных граж­дан вла­сти при­бег­ли к испы­тан­ным сред­ствам — мас­си­ро­ван­ной про­па­ган­де (под­пи­ты­ва­е­мой агрес­сив­ной внеш­ней поли­ти­кой) плюс цен­зу­ре аль­тер­на­тив­ных точек зре­ния. Про­сто­му рос­сий­ско­му граж­да­ни­ну труд­но разо­брать­ся, насколь­ко эко­но­ми­че­ские труд­но­сти свя­за­ны с неспо­соб­но­стью или неже­ла­ни­ем вла­стей создать усло­вия для эко­но­ми­че­ско­го роста — или объ­яс­ня­ют­ся внеш­ни­ми про­бле­ма­ми (в том чис­ле заго­во­ром внеш­них вра­гов про­тив России).

Судя по тому, сколь­ко уси­лий управ­ле­ние внут­рен­ней поли­ти­ки Адми­ни­стра­ции пре­зи­ден­та тра­тит на про­па­ган­ду и цен­зу­ру, рос­сий­ские вла­сти пони­ма­ют, что без инфор­ма­ци­он­ной бло­ка­ды под­держ­ка боль­шин­ства может исчез­нуть очень быстро.

Конеч­но, рос­сий­ским вла­стям пока дале­ко до Китая, где толь­ко в интер­нет-цен­зу­ре заня­то око­ло двух мил­ли­о­нов чело­век. Каза­лось бы, поче­му в Китае с его впе­чат­ля­ю­щи­ми тем­па­ми эко­но­ми­че­ско­го роста вла­сти боят­ся поли­ти­че­ских сво­бод? На этот вопрос отве­ча­ет ста­тья Martinez-Bravo, Monica, Gerard Padró i Miquel, Nancy Qian and Yang Yao «Elections in China» (2014), авто­ры кото­рой пока­зы­ва­ют, что и в Китае вве­де­ние выбо­ров (на мест­ном уровне) при­во­дит к сни­же­нию кор­руп­ции и мень­ше­му нера­вен­ству в дохо­дах. В этом смыс­ле китай­ские вла­сти пони­ма­ют, что демо­кра­ти­за­ция если и не при­ве­дет к немед­лен­ной смене вла­сти, то суще­ствен­но огра­ни­чит их воз­мож­но­сти обо­га­ще­ния за счет про­стых граждан.

Цена для элиты

Но самый инте­рес­ный вопрос — это, конеч­но, пове­де­ние эли­ты. Рос­сий­ские акти­вы сего­дня оце­ни­ва­ют­ся вдвое дешев­ле, чем сопо­ста­ви­мые акти­вы в раз­ви­ва­ю­щих­ся стра­нах. Напри­мер, рос­сий­ские ком­па­нии, вхо­дя­щие в индекс MSCI Russia, тор­гу­ют­ся по пока­за­те­лю price/book (соот­но­ше­ние рыноч­ной цены акти­вов к балан­со­вой) на уровне 1,8. Такое же соот­но­ше­ние для китай­ских ком­па­ний (MSCI China) — 3,4, бра­зиль­ских (MSCI Brazil) — 3,7, индий­ских (MSCI India) — 6,6. Это зна­чит, что если бы те же самые акти­вы при­над­ле­жа­ли не рос­сий­ской, а, ска­жем, бра­зиль­ской ком­па­нии, то они сто­и­ли бы вдвое доро­же, а индий­ской — в 3,5 раза дороже.

Что озна­ча­ет такой дис­конт для бога­тей­ших рос­си­ян? В мар­те 2015 года аме­ри­кан­ский жур­нал Forbes насчи­тал 88 рос­си­ян-мил­ли­ар­де­ров. Их сум­мар­ное состо­я­ние Forbes оце­ни­ва­ет в $337 млрд, почти все эти день­ги инве­сти­ро­ва­ны в рос­сий­ские акти­вы — по сего­дняш­не­му кур­су это чет­верть годо­во­го рос­сий­ско­го ВВП. Но если бы рос­сий­ские акти­вы сто­и­ли столь­ко же, сколь­ко сто­ят, напри­мер, бра­зиль­ские, то у рос­сий­ских мил­ли­ар­де­ров было бы на $350 млрд больше.

То же самое мож­но ска­зать и о бога­тей­ших 150 тыся­чах рос­си­ян. По дан­ным World Wealth Report, при­мер­но столь­ко в Рос­сии high net worth individuals (HNWI) — людей, кото­рые име­ют сво­бод­ные сред­ства в раз­ме­ре как мини­мум $1 млн (в сред­нем — око­ло $3 млн на чело­ве­ка). Нет надеж­ных дан­ных о том, какую долю сво­их акти­вов бога­тые рос­си­яне дер­жат в рос­сий­ских акти­вах, но мож­но пред­по­ло­жить, что и они ста­ли бы бога­че на сот­ни мил­ли­ар­дов дол­ла­ров — если бы рос­сий­ские поли­ти­че­ские рис­ки были хотя бы на уровне бразильских.

Впро­чем, дело не толь­ко в оцен­ке акти­вов. Непред­ска­зу­е­мость пове­де­ния вла­сти из коли­че­ствен­ной кате­го­рии пере­шла в каче­ствен­ную. У актив­но­го клас­са фак­ти­че­ски укра­ли буду­щее. Вла­сти пере­ста­ли даже делать вид, что у них есть дол­го­сроч­ная стра­те­гия раз­ви­тия стра­ны. О той же «Стра­те­гии-2020» (раз­ра­бо­тан­ной в 2011 году) никто не вспо­ми­на­ет — и о новых стра­те­ги­че­ских доку­мен­тах речи даже не идет. Такой уро­вень неопре­де­лен­но­сти не поз­во­ля­ет зани­мать­ся дол­го­сроч­ны­ми про­ек­та­ми, что, в свою оче­редь, под­ры­ва­ет воз­мож­но­сти не толь­ко для зара­ба­ты­ва­ния денег, но и для само­ре­а­ли­за­ции актив­но­го класса.

Это осо­бен­но обид­но имен­но сей­час, когда гло­баль­ная эко­но­ми­ка рас­по­ла­га­ет огром­ны­ми, бес­пре­це­дент­но деше­вы­ми инве­сти­ци­он­ны­ми ресур­са­ми. Нуле­вые про­цент­ные став­ки в Аме­ри­ке и Евро­пе застав­ля­ют капи­тал искать новые воз­мож­но­сти. Напри­мер, в апре­ле Мек­си­ка (стра­на с ана­ло­гич­ным Рос­сии уров­нем раз­ви­тия) раз­ме­сти­ла евро­об­ли­га­ции со сро­ком пога­ше­ния сто лет. Если бы не поли­ти­че­ские рис­ки, у Рос­сии были бы все шан­сы на эко­но­ми­че­ское чудо.

Страх пере­мен

Абсо­лют­ное боль­шин­ство пред­ста­ви­те­лей рос­сий­ской эли­ты пони­ма­ет, что без поли­ти­че­ских изме­не­ний не будет ни реформ, ни эко­но­ми­че­ско­го роста. С дру­гой сто­ро­ны, мно­гие из них счи­та­ют, что сме­на режи­ма будет тур­бу­лент­ной и будет сопро­вож­дать­ся серьез­ны­ми эко­но­ми­че­ски­ми потря­се­ни­я­ми, вклю­чая, воз­мож­но, и экс­про­при­а­цию сего­дняш­них собственников.

Тех, кто боит­ся сме­ны режи­ма, мож­но раз­де­лить на две груп­пы. Во-пер­вых, это сто­рон­ни­ки тео­рии «мень­ше­го зла» — пред­став­ле­ния, что в Рос­сии не най­дет­ся ком­пе­тент­ной заме­ны сего­дняш­ней вла­сти. Во-вто­рых, это те, кто пони­ма­ют, что сего­дняш­ние вла­сти доб­ро­воль­но не уйдут и будут при­ме­нять наси­лие для защи­ты сво­их интересов.

Пер­вая груп­па боит­ся сме­ны режи­ма пото­му, что не пони­ма­ет, что имен­но про­изой­дет в слу­чае сме­ны вла­сти — с какой про­грам­мой высту­па­ет оппо­зи­ция и какие люди будут реа­ли­зо­вы­вать эту про­грам­му. Вот поче­му так важен не толь­ко резуль­тат, но и сам про­цесс объ­еди­не­ния демо­кра­ти­че­ских сил — ведь в про­цес­се объ­еди­не­ния будут опре­де­ле­ны общие прин­ци­пы раз­ви­тия стра­ны и про­ве­де­ны прай­ме­риз лиде­ров оппо­зи­ции. В любом слу­чае тео­рия «мень­ше­го зла» теря­ет сто­рон­ни­ков по мере того, как ста­но­вит­ся все яснее: сего­дняш­ние вла­сти не хотят или не могут зани­мать­ся эко­но­ми­че­ски­ми рефор­ма­ми — зато регу­ляр­но пред­при­ни­ма­ют контр­про­дук­тив­ные с эко­но­ми­че­ской точ­ки зре­ния дей­ствия (напри­мер, эмбар­го импор­та про­до­воль­ствия или кон­фис­ка­цию нако­пи­тель­ных пенсий).

Вто­рая груп­па исхо­дит из того, что власть будет исполь­зо­вать наси­лие, даже когда всем будет ясно, что она непо­пу­ляр­на и долж­на уйти. В этом слу­чае сме­на режи­ма может очень доро­го обой­тись и стране в целом, и эли­те в част­но­сти. Но из это­го одно­знач­но сле­ду­ет и то, что чем ско­рее насту­пят изме­не­ния, тем мень­ше будут поте­ри. И, напро­тив, чем доль­ше про­су­ще­ству­ет режим, чем боль­ше пре­ступ­ле­ний он совер­шит, тем более оже­сто­чен­но он будет сопротивляться.

Что делать?

Вла­сти, без­услов­но, оза­бо­че­ны неиз­беж­ной поте­рей под­держ­ки сре­ди элит и исполь­зу­ют стан­дарт­ные инстру­мен­ты «раз­де­ляй и власт­вуй». Рос­сий­ские эли­ты неод­но­род­ны. Раз­лич­ные их пред­ста­ви­те­ли дей­ству­ют по-раз­но­му. Их выбор хоро­шо опи­сы­ва­ет­ся в рабо­те зна­ме­ни­то­го эко­но­ми­ста Аль­бер­та Хир­шма­на «Exit, voice and loyalty» — «Эми­гра­ция, про­тест, лояльность».

Лояль­ность как выбор

Часть чле­нов эли­ты выби­ра­ет лояль­ность. Это может объ­яс­нять­ся тем, что у них нет обрат­но­го пути — напри­мер, пото­му, что они совер­ши­ли серьез­ные пре­ступ­ле­ния и вряд ли могут остать­ся на сво­бо­де после сме­ны режима.

Дру­гое объ­яс­не­ние — у тех, кто непри­ча­стен к пре­ступ­ле­ни­ям режи­ма, — вполне раци­о­наль­ное. Рабо­тая сей­час в госу­дар­ствен­ном или око­ло­го­су­дар­ствен­ном биз­не­се, они могут нако­пить серьез­ные ресур­сы, кото­рые при­го­дят­ся в буду­щем — напри­мер, для того, что­бы при­нять уча­стие в при­ва­ти­за­ции, неиз­беж­ной после сме­ны режима.

Про­тест и его последствия

Вто­рая — совсем немно­го­чис­лен­ная — часть эли­ты пред­по­чи­та­ет актив­но участ­во­вать в оппо­зи­ци­он­ной дея­тель­но­сти. Их роль крайне важ­на — ведь они могут вне­сти вклад в фор­му­ли­ров­ку про­грам­мы реформ после сме­ны режи­ма и тем самым сни­зить неопре­де­лен­ность для дру­гих чле­нов элиты.

Для тех, кто сотруд­ни­ча­ет с оппо­зи­ци­ей, у вла­стей есть несколь­ко инстру­мен­тов. Во-пер­вых, это репрес­сии — с тем, что­бы запу­гать дру­гих. Во-вто­рых, это цен­зу­ра — с тем, что­бы про­де­мон­стри­ро­вать оппо­зи­ци­о­не­рам бес­по­лез­ность их дея­тель­но­сти. В‑третьих, это «эко­но­ми­че­ские санкции».

Про­ве­ден­ная во вто­рой поло­вине нуле­вых годов наци­о­на­ли­за­ция при­ве­ла к тому, что госу­дар­ство сего­дня кон­тро­ли­ру­ет все команд­ные высо­ты в эко­но­ми­ке — и исполь­зу­ет свой кон­троль над эко­но­ми­кой в поли­ти­че­ских целях. Поэто­му любой биз­нес­мен пони­ма­ет: если он зани­ма­ет­ся оппо­зи­ци­он­ной поли­ти­кой, он рис­ку­ет поте­рять биз­нес, ста­вя под удар не толь­ко свои дохо­ды, но и рабо­чие места сво­их сотрудников.

Эми­гра­ция

Нако­нец, тре­тья груп­па выби­ра­ет «exit» — отъ­езд, уход во «внут­рен­нюю эми­гра­цию» или вывоз капи­та­ла. В первую оче­редь это дела­ют имен­но те про­фес­си­о­на­лы, чей чело­ве­че­ский капи­тал кон­ку­рен­то­спо­со­бен на меж­ду­на­род­ном рын­ке тру­да, — и имен­но те пред­при­ни­ма­те­ли, кото­рые уме­ют делать биз­нес не толь­ко в Рос­сии, но и за ее пределами.

В крат­ко­сроч­ной пер­спек­ти­ве это, без­услов­но, в инте­ре­сах режи­ма. Каза­лось бы, поте­ря кон­ку­рен­то­спо­соб­но­го капи­та­ла и чело­ве­че­ско­го капи­та­ла еще боль­ше сни­жа­ет шан­сы на воз­об­нов­ле­ние эко­но­ми­че­ско­го роста. Еще Мон­те­с­кье и Адам Смит счи­та­ли, что отток дви­жи­мо­го иму­ще­ства дол­жен огра­ни­чи­вать про­из­вол пра­ви­тельств. Но это вер­но лишь для тех режи­мов, кото­рые стре­мят­ся к эко­но­ми­че­ско­му росту (в слу­чае, напри­мер, внеш­ней воен­ной угро­зы — или в рам­ках выше­упо­мя­ну­то­го «соци­аль­но­го кон­трак­та нуле­вых годов»). Сего­дня основ­ной фронт борь­бы за выжи­ва­ние режи­ма — не эко­но­ми­че­ский, а инфор­ма­ци­он­ный. Режим уже не рас­счи­ты­ва­ет на эко­но­ми­че­ский рост. Его глав­ная зада­ча — не дать эли­те рас­ска­зать про­стым граж­да­нам о неком­пе­тент­но­сти вла­сти и выте­ка­ю­щей отсю­да необ­хо­ди­мо­сти сме­ны режима.

С дру­гой сто­ро­ны, в дол­го­сроч­ной пер­спек­ти­ве exit — это необя­за­тель­но пло­хо. Как пока­зы­ва­ет при­мер стран Восточ­ной Евро­пы и Бал­тии, силь­ная диас­по­ра с опы­том жиз­ни и рабо­ты на Запа­де может сыг­рать важ­ную роль после сме­ны режи­ма. В уже упо­мя­ну­той ста­тье Хир­шман деталь­но обсуж­да­ет сти­му­лы авто­кра­тий к вытал­ки­ва­нию несо­глас­ных, под­чер­ки­вая, что эми­гра­ция из неде­мо­кра­ти­че­ских Гре­ции, Испа­нии и Пор­ту­га­лии в кон­це кон­цов внес­ла поло­жи­тель­ный вклад в их после­ду­ю­щую демократизацию.

Как пока­зы­ва­ют совре­мен­ные эко­но­мет­ри­че­ские иссле­до­ва­ния, это не про­сто част­ный слу­чай несколь­ких евро­пей­ских стран, а зако­но­мер­ность для боль­шин­ства раз­ви­ва­ю­щих­ся экономик.

Выбор меж­ду exit, voice и loyalty как раз и объ­яс­ня­ет то, поче­му эли­ты не объ­еди­ня­ют­ся про­тив режи­ма. Хотя сме­на режи­ма — в инте­ре­сах эли­ты в целом, каж­до­му кон­крет­но­му пред­при­ни­ма­те­лю и про­фес­си­о­на­лу выгод­нее стра­те­гия loyalty или exit.

Каж­дый, кто при­со­еди­нит­ся к оппо­зи­ции сей­час, во-пер­вых, поте­ря­ет дохо­ды и богат­ство (вслед­ствие «эко­но­ми­че­ских санк­ций» режи­ма), а то и сво­бо­ду, во-вто­рых, не обя­за­тель­но смо­жет вне­сти суще­ствен­ный вклад в побе­ду оппо­зи­ции (вслед­ствие цен­зу­ры и сего­дняш­ней мало­чис­лен­но­сти оппо­зи­ции). В неко­то­ром роде речь идет об обыч­ной про­бле­ме кол­лек­тив­но­го дей­ствия («про­бле­ме безбилетника»).

В сво­ей кни­ге «Логи­ка кол­лек­тив­ных дей­ствий: Обще­ствен­ные бла­га и тео­рия групп» 1965 года Манс­ур Олсон опи­сал целый ряд ситу­а­ций, при кото­рых дей­ствия каж­до­го кон­крет­но­го чле­на груп­пы в сво­их инди­ви­ду­аль­ных инте­ре­сах, при­во­дят к тому, что груп­па в целом (и каж­дый ее член) про­иг­ры­ва­ет. В неко­то­ром роде это «закон Освен­ци­ма»: если все заклю­чен­ные вос­ста­нут, они конеч­но спра­вят­ся с несколь­ки­ми сот­ня­ми охран­ни­ков. Но пер­вые вос­став­шие, без­услов­но, погиб­нут — а ведь мизер­ные, но шан­сы дожить до кон­ца вой­ны у узни­ков Освен­ци­ма были.

Сего­дня речь не идет о поте­ре жиз­ни (хотя убий­ство Нем­цо­ва, судя по все­му, было свя­за­но имен­но с его оппо­зи­ци­он­ной дея­тель­но­стью), но и отно­си­тель­ный выиг­рыш от про­ти­во­дей­ствия режи­му не так велик. Выби­рая стра­те­гию loyalty или exit, каж­дый инди­ви­ду­аль­ный пред­при­ни­ма­тель или про­фес­си­о­нал зна­ет, что он может спо­кой­но дождать­ся сме­ны режи­ма — пусть и за счет упу­щен­ных воз­мож­но­стей для стра­ны в целом.

Чем все это кончится?

Озна­ча­ет ли это, что режим вечен или что Рос­сия нико­гда не смо­жет стать демо­кра­ти­че­ской и про­цве­та­ю­щей стра­ной? Конеч­но, нет. Все демо­кра­ти­че­ские стра­ны рань­ше были неде­мо­кра­ти­че­ски­ми. Все некор­рум­пи­ро­ван­ные стра­ны рань­ше были кор­рум­пи­ро­ван­ны­ми. Все бога­тые стра­ны рань­ше были бед­ны­ми. Напри­мер, в кон­це 1980‑х никто не думал, что гене­рал Пино­чет поте­ря­ет власть в Чили — и что после его ухо­да стра­на будет раз­ви­вать­ся еще быст­рее. И тем не менее это произошло.

В Рос­сии есть целый ряд фак­то­ров, кото­рые не спо­соб­ству­ют ско­рой демо­кра­ти­за­ции. Во-пер­вых, это отсут­ствие дове­рия друг к дру­гу — в том чис­ле и вслед­ствие опы­та репрес­сий и доно­сов при ком­му­ни­сти­че­ском режи­ме. Отсут­ствие дове­рия — это серьез­ная про­бле­ма при коор­ди­на­ции дей­ствий раз­лич­ных пред­ста­ви­те­лей элит.

Во-вто­рых, это и пло­хая репу­та­ция демо­кра­ти­че­ских и рыноч­ных реформ, про­ве­де­ние кото­рых сов­па­ло с рецес­си­ей (спад в эко­но­ми­ке начал­ся еще до нача­ла реформ) и низ­ки­ми цена­ми на нефть.

В‑третьих, это и дра­ма­ти­че­ская исто­рия ХХ века, кото­рая созда­ла очень низ­кие ожи­да­ния от вла­сти — «пусть вору­ют, лишь бы не убивали».

Но есть и фак­то­ры, рабо­та­ю­щие в обрат­ную сто­ро­ну, — высо­кий уро­вень обра­зо­ва­ния, рас­ту­щий доступ к инфор­ма­ции, осве­дом­лен­ность о дости­же­ни­ях дру­гих стран. Так или ина­че, Рос­сия ста­нет демо­кра­ти­че­ской стра­ной с насто­я­щей рыноч­ной эко­но­ми­кой — и каж­дый может решить, какой вклад он хочет вне­сти в этот процесс.