Кого разбудили казахские декабристы?

Ветераны МВД, КГБ и эксперты — о днях, изменивших историю СССР и карьеру Назарбаева

Декабрь­ское вос­ста­ние 1986 года в Алма-Ате повли­я­ло не толь­ко на жизнь самих демон­стран­тов, мно­гие из кото­рых ока­за­лись за решет­кой, но и на на тех, кто им про­ти­во­сто­ял — сол­дат, мили­ци­о­не­ров и сотруд­ни­ков КГБ. Кто-то из них едва спас­ся от кула­ков про­те­сту­ю­щих, кто-то чуть не замерз насмерть в оцеп­ле­нии, кто-то пере­смот­рел свои взгля­ды на совет­ские поряд­ки. Ока­зал вли­я­ние Жел­ток­сан и на эли­ты — имен­но с него начал­ся путь Нур­сул­та­на Назар­ба­е­ва к пре­зи­дент­ству. Одно­вре­мен­но собы­тия в Алма­ты ото­зва­лись ростом соци­аль­ной напря­жен­но­сти в дру­гих рес­пуб­ли­ках СССР. Во вто­рой части мате­ри­а­ла, посвя­щен­но­го Жел­ток­са­ну, «Меди­азо­на» предо­ста­ви­ла сло­во вете­ра­нам МВД, КГБ — участ­ни­кам собы­тий 1986 года, а так­же жур­на­ли­стам и политологам.

Аскар Токтамасов, сотрудник МВД

В 1986 году Ток­та­ма­со­ву было 49 лет, на тот момент он рабо­тал непо­сред­ствен­но в мини­стер­стве внут­рен­них дел, но свою долж­ность и насто­я­щее имя попро­сил не рас­кры­вать. На пен­сию ушел в зва­нии подполковника.

16 декаб­ря рано утром руко­вод­ство нача­ло спра­ши­вать: «Кто зна­ет казах­ский?» и те, кто закан­чи­ва­ли казах­ские шко­лы, нача­ли соби­рать­ся. Потом всех отвез­ли на пло­щадь и постро­и­ли. Сре­ди кол­лег не было тех, кто отка­зы­вал­ся выпол­нять при­ка­зы и ехать на пло­щадь. Хотя в мини­стер­стве внут­рен­них дел в то вре­мя были те, кто захо­ди­ли в каби­не­ты и дра­лись, каза­хи про­тив рус­ских. Оскорб­ля­ли друг друга.

Тогда всех сотруд­ни­ков МВД застав­ля­ли охра­нять город, и моло­дых, и ста­рых. Мы вме­сте с меди­ком по име­ни Ораз­бек сто­я­ли в оцеп­ле­нии. Он хоть и был в меду­прав­ле­нии, но выхо­дить при­шлось даже вра­чам. В МВД же есть все спе­ци­аль­но­сти, есть и вете­ри­на­ры, и вра­чи, и свя­зи­сты. В такой ситу­а­ции вытас­ки­ва­ли на пло­щадь вооб­ще всех. Им нуж­но было боль­шое коли­че­ство людей, что­бы постро­ить оцепление.

Нас отвез­ли и постро­и­ли око­ло доро­ги, мы сто­я­ли там сут­ки. Весь день, всю ночь — не отпус­ка­ли ни домой, ни поку­шать. Они ска­за­ли, что­бы нико­го не запус­ка­ли на пло­щадь. Со всех сто­рон, со всех улиц под­хо­ди­ли люди, что­бы прой­ти на пло­щадь, а нам ска­за­ли, что­бы мы их не запускали.

Рано утром там осо­бо нико­го и не было, толь­ко 10–20 пар­ней-про­те­сту­ю­щих. И вот эти пар­ни нача­ли спра­ши­вать меня: «Дядень­ка, ска­жи­те как есть, раз­ве это пра­виль­но? Поче­му они не могут поста­вить руко­во­дить стра­ной ни кого-то отку­да-то, а кого-то из наших?». Я отве­тил: «Доро­гой, что я могу тебе ска­зать? Ты же видишь фор­му на мне?», они отве­ти­ли: «Да, мы пони­ма­ем» и ушли. И потом все нача­ли соби­рать­ся, с одной сто­ро­ны тол­па людей, с дру­гой сто­ро­ны куча, с тре­тьей сто­ро­ны идут орут. И так вся пло­щадь заполнилась.

Все это вре­мя нас даже не кор­ми­ли — все ходи­ли голод­ные. Толь­ко на сле­ду­ю­щий день жен­щи­ны купи­ли на ули­цы ман­ты и это было един­ствен­ное, что мы поели. Рядом была пель­мен­ная, кажет­ся, там купили.

В тот же день позво­нил домой сво­ей доче­ри и попро­сил при­не­сти теп­лое белье к Цен­траль­но­му музею, мы зашли к зна­ко­мо­му, кото­рый жил рядом, и у него дома я пере­одел­ся. Толь­ко потом я еле-еле согрел­ся. Из-за холо­да руки опух­ли и очень щипа­ло их.

Федор Крашенинников, российский политолог, писатель, журналист, уроженец Алма-Аты

Когда это все слу­чи­лось я был под­рост­ком. В Алма-Ате тогда было очень мно­го рус­ских, в каком-то смыс­ле это был не казах­ский город, но в совет­ское вре­мя это нико­го не сму­ща­ло. В то же вре­мя пер­вым сек­ре­та­рем ком­пар­тии Казах­ста­на был Куна­ев — друг Бреж­не­ва, этни­че­ский тата­рин, но, тем не менее, пред­став­ля­ю­щий казах­ское насе­ле­ние. Рус­ские чув­ство­ва­ли себя ком­форт­но, а как себя чув­ство­ва­ли каза­хи — никто не заду­мы­вал­ся, посколь­ку все были совет­ски­ми людь­ми. Демо­гра­фи­че­ская ситу­а­ция изме­ни­лась там уже в после­ду­ю­щие годы, когда казах­ско­го насе­ле­ния ста­ло в разы боль­ше, чем русского.

Сре­ди город­ской казах­ской моло­де­жи не поощ­ря­лось гово­рить по-казах­ски, город­ское насе­ле­ние было доста­точ­но руси­фи­ци­ро­ва­но. Вполне мож­но понять, что каза­хам это не очень нра­ви­лось, тем более, когда Гор­ба­чев при­слал абсо­лют­но чужо­го чело­ве­ка со сто­ро­ны. Это была ошиб­ка, кото­рую при­зна­ет сам Горбачев.

Ген­на­дия Кол­би­на сна­ча­ла встре­ти­ли с опти­миз­мом, посколь­ку к ста­ро­му руко­вод­ству рес­пуб­ли­ки наки­пе­ло. В самом цен­тре горо­да на пло­ща­ди Бреж­не­ва, где нахо­ди­лось зда­ние ЦК ком­пар­тии Казах­ста­на, собра­лись сту­ден­ты вузов, где было очень мно­го него­род­ской моло­де­жи, для кото­рой казах­ский язык был род­ной. Про­па­ган­да пре­под­но­си­ла все как некий бунт каза­хов, что было под­ло со сто­ро­ны совет­ской вла­сти. Что­бы про­ти­во­сто­ять вне­зап­но вспых­нув­ше­му дви­же­нию на пред­при­я­ти­ях Алма-Аты, были моби­ли­зо­ва­ны рабо­чие, воору­же­ны арма­ту­рой. Как часто быва­ло в СССР, рабо­чие на брат­ских заво­дах были рус­ско­языч­ные — укра­ин­цы, бело­ру­сы, рус­ские, нем­цы. Таким обра­зом, совет­ская власть, совер­шив ошиб­ку и спро­во­ци­ро­вав часть казах­ской интел­ли­ген­ции на воз­му­ще­ние, про­ти­во­по­ста­ви­ла им рус­ско­языч­ное насе­ле­ние, при­дав это­му кон­флик­ту совсем дру­гое измерение.

Все это быст­ро закон­чи­лось, сту­ден­тов разо­гна­ли. Их посы­ла­ли уго­ва­ри­вать Назар­ба­е­ва, как мне рас­ска­зы­вал мой дед, кото­рый ездил в ЦК ком­пар­тии с докла­дом и видел из окон, что они мета­ли кам­ни, бутыл­ки. К ним пыта­лись выхо­дить какие-то люди, в том чис­ле и Назар­ба­ев, кото­рый, по неко­то­рым све­де­ни­ям, полу­чил камне по голо­ве. В общем, его счи­та­ли за предателя.

Кто и как это все орга­ни­зо­вал — я не знаю, но пола­гаю, что не без уча­стия рес­пуб­ли­кан­ских элит. Атмо­сфе­ра в горо­де повис­ла мрач­ная, пус­ка­лись слу­хи, что могут быть погро­мы, но ниче­го это­го не было. Сей­час, огля­ды­ва­ясь назад, совер­шен­но понят­но, что это было поли­ти­че­ское выступ­ле­ние казах­ской моло­де­жи с вполне понят­ны­ми для того вре­ме­ни тре­бо­ва­ни­я­ми. Совет­ская власть попы­та­лась пред­ста­вить это неким наци­о­на­ли­сти­че­ским всплес­ком, напу­гать, ситу­а­тив­но най­ти себе рус­ско­языч­ных сто­рон­ни­ков, казах­скую часть рес­пуб­ли­ки заста­ви­ли отречь­ся от них, пре­дать. Выхо­ди­ли фелье­то­ны, разъ­яс­ни­тель­ные пере­да­чи, в кото­рых рас­ска­зы­ва­лось о раз­жи­га­нии этни­че­ско­го конфликта.

Потом Назар­ба­ев создал некий культ, был открыт памят­ник, но любо­пыт­но, что никто из этих людей нику­да в даль­ней­шем не выбил­ся, не стал руко­во­дить рес­пуб­ли­кой. Было созда­но дви­же­ние Жел­ток­сан, неко­то­рое вре­мя оно счи­та­лось сре­ди рус­ских казах­ским наци­о­на­ли­сти­че­ским, но они ниче­го не добились. 

Лич­но для меня осо­бен­но непри­ят­но в этой исто­рии то, что совет­ская власть, уми­рая, кину­ла в топ­ку имен­но рус­ских людей, не счи­та­ясь с их жела­ни­я­ми. Их целе­на­прав­лен­но стал­ки­ва­ли. Совет­ская власть сама созда­ла зача­ток меж­на­ци­о­наль­но­го кон­флик­та в стране и горо­де, где его нико­гда не было.

«Среди милиционеров тоже были неравнодушные»

Конеч­но, сре­ди мили­ци­о­не­ров были нерав­но­душ­ные, осо­бен­но каза­хи помо­га­ли сво­им, когда кто-то падал или еще что. Был момент, когда я шел по пло­ща­ди в сто­ро­ну ули­цы Фур­ма­но­ва, уви­дел пару дев­чо­нок, кото­рые ходи­ли и пла­ка­ли. Я у них спра­ши­ваю: «Что слу­чи­лось? Ухо­ди­те, а то вас сей­час забе­рут, загру­зят в маши­ну или авто­бус». На тот момент про­те­сту­ю­щих задер­жи­ва­ли и выво­зи­ли за город на этих авто­бу­сах. И когда я про­сил их уйти, они ска­за­ли, что их подру­гу по име­ни Роза забра­ли. Они гово­ри­ли, что они были не из Казах­ста­на, а из Кара­кал­пак­ста­на. Ну, я и гово­рю им: «Может, ваша подру­га сидит дома ждет вас, иди­те дома посмотрите».

Поза­ди пло­ща­ди было место, где соби­ра­ли про­те­сту­ю­щих, что­бы гру­зить в авто­бу­сы, поэто­му я пошел туда, что­бы попы­тать­ся най­ти их подру­гу. Но там было очень мно­го людей и разо­брать, кто есть кто, было слож­но. Поэто­му я так и не смог понять, кто из них Роза. Таких исто­рий было очень много.

В целом, мы сто­я­ли где-то дня три. После это­го уже ситу­а­цию кон­тро­ли­ро­ва­ли пат­руль­ные, [они] не раз­ре­ша­ли соби­рать­ся боль­ше двух-трех чело­век. Вме­сте с нами ули­цы пат­ру­ли­ро­ва­ли сол­да­ты, кото­рые были при­ве­зе­ны из дру­гих мест. Каж­до­му опре­де­ля­ли свой участок.

Пом­ню, как уже после все­го повы­ле­за­ли рус­ские бабуш­ки и нача­ли осуж­дать про­те­сту­ю­щих: «Вот мы их накор­ми­ли, мы их научи­ли, а вот они какие». Таки­ми же они были и во вре­ме­на мое­го дет­ства — не поз­во­ля­ли на ули­це раз­го­ва­ри­вать на казах­ском, мол, «что ты бол­та­ешь, гово­ри по-рус­ски». После это­го заты­ка­ешь­ся и гово­ришь на рус­ском. Вне зави­си­мо­сти от того, зна­ешь его или нет. Да, были такие времена.

Маргарита Осипова, сотрудница КГБ

В 1986 году Мар­га­ри­те Оси­по­вой было 35 лет, она рабо­та­ла в раз­ве­ду­прав­ле­нии КГБ, но долж­ность так­же попро­си­ла не рас­кры­вать. На пен­сию вышла в зва­нии сержанта.

Мы узна­ли обо всем толь­ко тогда, когда при­шли на рабо­ту. У всех был шок. И сра­зу все-все-все собра­лись — мужи­ки все бега­ют, офи­це­ры все бега­ют. Нас всех обя­за­ли тогда, что все долж­ны быть на рабо­те, все долж­ны неукос­ни­тель­но выпол­нять при­ка­зы началь­ства — как ска­за­ли, так и делать. Где бы кто ни заво­дил раз­го­во­ры о про­ис­хо­дя­щем, что­бы никто не раз­жи­гал ника­кую меж­на­ци­о­наль­ную рознь. Про­си­ли ста­рать­ся всех успо­ка­и­вать, гово­рить, что это все вре­мен­но, что нель­зя так делать, нель­зя делить людей на наци­о­наль­но­сти. Вот была такая установка.

Пом­ню, в тот день с утра у нас один пол­ков­ник ходил и кри­чал: «Я сво­ей дуре-жене еле дозво­нил­ся, спра­ши­ваю, где доч­ка, где доч­ка?». А доч­ка у него, насколь­ко я пом­ню, в Поли­те­хе учи­лась, он же там совсем рядом с пло­ща­дью, по ули­це Сат­па­е­ва. А его жена ему отве­ча­ет: «А она ушла на пло­щадь, сего­дня же все сту­ден­ты на пло­ща­ди». Он кри­чит: «Дура ты, что ли, беги на пло­щадь, забе­ри ее. Пло­щадь сей­час нач­нет мили­ция окру­жать, там же сва­ра сей­час может начать­ся в толпе».

Тогда же нас всех, даже граж­дан­ских сотруд­ни­ков, пре­ду­пре­ди­ли, мол «будь­те осто­рож­ны, не ввя­зы­вай­тесь в кон­флик­ты, не раз­го­ва­ри­вай­те ни с кем». Дети у нас в шко­лу два или три дня не ходи­ли вооб­ще, так как все они были закрыты.

«Партбилет и удостоверение на стол»

У нас был началь­ник управ­ле­ния как раз, хоро­ший мужик, но не буду фами­лию назы­вать. Он очень муд­рый и очень гра­мот­ный был. Дай бог ему здо­ро­вья, он и сей­час живой.

Так вот, он сам вошел в тол­пу демон­стран­тов и про­шел с ними по ули­це Лени­на до пар­ка, что­бы про­сто пытал­ся понять их. Он сво­е­го води­те­ля попро­сил выса­дить его и ска­зал, что­бы тот ждал его у пар­ка. Как води­тель мне потом рас­ска­зы­вал, началь­ник до такой сте­пе­ни в этой тол­пе про­мерз, что ото­гре­вал­ся потом в машине. Когда вер­нул­ся, я как раз уже почту полу­чи­ла, и пошла к нему на доклад, теле­грам­мы ему при­шли из Моск­вы. И вот, я когда зашла, у него прям баг­ро­вое лицо было, мороз в тот день был ужасный.

После воз­вра­ще­ния он тут же собрал парт­ак­тив и на засе­да­нии была ска­за­на фра­за… Я ком­му­ни­стом не была, поэто­му на собра­нии не при­сут­ство­ва­ла, потом уже узна­ла от дру­гих офи­це­ров, что там было. В общем, там были под­ня­ты вопро­сы того, что неко­то­рые сотруд­ни­ки КГБ были за тол­пу, что у демон­стран­тов пра­виль­ные пла­ка­ты, мол, кто такой Кол­бин и поче­му его назна­чи­ли. А началь­ник управ­ле­ния ска­зал: «Вот, вам дает­ся сего­дня пра­во, если вы под­дер­жи­ва­е­те тол­пу, если вы за тот бар­дак на ули­це, что сей­час может слу­чить­ся, то кла­де­те на стол удо­сто­ве­ре­ние, кла­де­те парт­би­лет, выхо­ди­те из зда­ния и иде­те вме­сте с ними пока­зы­вать свою солидарность».

Конеч­но, у нас были такие, кото­рые в душе были за эту демон­стра­цию. Неко­то­рые были из тех, кто по служ­бе не мог про­дви­нуть­ся, кто-то гово­рил, что слиш­ком мно­го рус­ских здесь. А ведь дей­стви­тель­но так, ведь тогда толь­ко 40% каза­хов было в Алма-Ате.

Но надо пони­мать, что пра­во­охра­ни­тель­ные орга­ны — это все­гда была про­слой­ка меж­ду пра­ви­тель­ством и наро­дом. И если пра­ви­тель­ство при­ка­за­ло, а ты слу­жишь в орга­нах, то ты дол­жен соот­вет­ствен­но к это­му отно­сить­ся. И все эти раз­го­во­ры о том, что кому-то не нра­вил­ся Кол­бин… Там один наш уже потом писал замет­ки, мол, «вот, я сто­ял в охране у Кол­би­на, и я мог бы его убить». Но если бы ты хотел его убить и мог его убить, то ты бы убил его, что же ты эти пустые раз­го­во­ры теперь ведешь. Зачем бро­сать­ся сло­ва­ми, пиариться.

В общем, на том парт­со­бра­нии никто из офи­це­ров не сдал свои парт­би­ле­ты и удо­сто­ве­ре­ния. Повы­сту­па­ли и все, пошли работать.

Аркадий Дубнов, российский журналист, политолог, эксперт по странам Центральной Азии

Дело не в самом Жел­ток­сане как в мас­со­вом про­те­сте, впер­вые воз­ник­шем на тер­ри­то­рии Совет­ско­го Сою­за, а в том, что он был пер­вым в цепи бифур­ка­ций, кото­рая сотря­са­ла стра­ну в те годы.

Уже потом был Кара­бах, гру­зин­ские собы­тия, не гово­ря уже о Бал­тии. Пер­во­при­чи­ной воз­му­ще­ния моло­дых каза­хов тогда было назна­че­ние Ген­на­дия Кол­би­на — рус­ско­го, кото­ро­го при­сла­ли в наци­о­наль­ную рес­пуб­ли­ку. Инте­рес­на при­чи­на его назна­че­ния — он дол­жен был стать внеш­ним пред­ста­ви­те­лем импе­рии, мет­ро­по­лии, Моск­вы, цен­траль­ной вла­сти, кото­рая долж­на была поло­жить конец внут­рен­ней рас­пре в руко­вод­стве казах­ской АССР меж­ду пред­сов­ми­ном Назар­ба­е­вым, тогда моло­дым и амби­ци­оз­ным дея­те­лем, и тогдаш­ним сек­ре­та­рем ЦК Ком­пар­тии Казах­ской ССР, за несколь­ко меся­цев до декабрь­ских событий,возглавлявшем КГБ Казах­ской ССР, Камалиденовым.

Тогда шуме­ло так назы­ва­е­мое «авто­мо­биль­ное дело», в эпи­цен­тре кото­ро­го были зло­упо­треб­ле­ния в систе­ме мини­стер­ства авто­мо­биль­но­го транс­пор­та Казах­ской ССР во гла­ве с мини­стром Кара­ва­е­вым. Это дело ста­ло для Кама­ли­де­но­ва пово­дом для ата­ки на Назар­ба­е­ва, кото­рый, как гла­ва пра­ви­тель­ства, при­кры­вал сво­е­го мини­стра, кото­рый, яко­бы, за госу­дар­ствен­ный счет отре­мон­ти­ро­вал квар­ти­ру Назарбаеву. 

Кон­фликт руко­вод­ства раз­го­рал­ся, во гла­ве рес­пуб­ли­ки сто­ял Дин­му­ха­мед Куна­ев, так ска­зать пат­ри­арх полит­бю­ро, очень авто­ри­тет­ный чело­век. Имен­но Куна­ев рука­ми Моск­вы решил поло­жить конец этой рас­пре, пред­ло­жив Гор­ба­че­ву при­слать в стра­ну рус­ско­го. Гор­ба­чев в част­ном раз­го­во­ре с одним извест­ным в Казах­стане жур­на­ли­стом озву­чил такую при­чи­ну воз­ник­но­ве­ния Кол­би­на в Казах­стане, воз­му­тив­шую каза­хов, и даль­ней­ши­ми событиями.

Что каса­ет­ся само­го Назар­ба­е­ва, он высту­пил тогда перед моло­ды­ми людь­ми, вышед­ши­ми на пло­щадь в Алма-Ате, но они заки­да­ли его кам­ня­ми. Это была доволь­но опас­ная ата­ка и он сбе­жал с три­бу­ны — это про­ис­хо­ди­ло на цен­траль­ной пло­ща­ди Алма-Аты — и скрыл­ся в под­три­бун­ном поме­ще­нии. Это люди пом­нят. Спу­стя годы он напи­шет в сво­ей кни­ге вос­по­ми­на­ний «Без пра­вых и левых», что он воз­гла­вил это сопро­тив­ле­ние, после чего при­ру­чил, сле­дуя прин­ци­пу «Если не можешь сопро­тив­лять­ся про­те­сту — воз­главь его».

Подроб­но об этих собы­ти­ях рас­ска­за­но в кни­ге «Дело о 140 мил­ли­ар­дах, или 7 060 дней из жиз­ни сле­до­ва­те­ля», кото­рую напи­сал сле­до­ва­тель по осо­бо важ­ным делам при гене­раль­ном про­ку­ро­ре СССР Вла­ди­мир Кали­ни­чен­ко. Эта кни­га до сих пор не опуб­ли­ко­ва­на в Казах­стане, посколь­ку она содер­жит раз­об­ла­чи­тель­ные момен­ты по отно­ше­нию к Назарбаеву.

Даже свои назы­ва­ли его «хит­рым лисом». Он был глав­ным бени­фи­ци­а­ром, спо­соб­ным суще­ство­вать в рам­ках пар­тий­но-ком­му­ни­сти­че­ской номен­кла­ту­ры, очень рано себя про­явив себя как силь­ный мене­джер. Веро­ят­но, ему были свой­ствен­ны опре­де­лен­ные пра­ви­ла пове­де­ния в той сре­де. Без­услов­но, он обла­дал выда­ю­щи­ми­ся каче­ства­ми и умел смот­реть впе­ред, был визи­о­не­ром сре­ди про­чих лиде­ров Сред­ней Азии. Он очень точ­но пони­мал, что нуж­но Казах­ста­ну в 90‑е годы, и как мож­но вос­поль­зо­вать­ся неожи­дан­но ска­тив­шей­ся к его ногам независимостью.

Офицеры КГБ внедряются к демонстрантам

Рус­ских в те дни на пло­щадь не посы­ла­ли рабо­тать в тол­пу. Пошли толь­ко ребя­та-каза­хи. Все офи­це­ры, все-все-все. Толь­ко казахи.

Ребя­та наши внед­ри­лись в тол­пу и пыта­лись их уго­ва­ри­вать успо­ко­ить­ся, мол, давай­те все разой­дем­ся, а то спец­наз при­дет, зачем все это. Они были в граж­дан­ском, конеч­но, никто не афи­ши­ро­вал при­над­леж­ность к орга­нам. Пыта­лись тол­пу рас­чле­нить на малень­кие груп­пы и успо­ко­ить. Но никто не хотел успокаиваться.

Там почти все наши помо­ро­зи­лись. Одно­го офи­це­ра по име­ни Нура­ли вычис­ли­ли, пото­му что он гово­рил мно­го, мол, «давай­те, ребя­та, разой­дем­ся. Сей­час ночью будет спец­наз». Ему при­шлось бежать от тол­пы. Они как нача­ли кри­чать: «Ой-ой, это кэг­эб­эш­ник, бей его». А он рас­ска­зы­вал: «Я в жиз­ни так не бегал, я нес­ся вниз по Мира» — это ули­ца, кото­рая сей­час Жел­ток­сан назы­ва­ет­ся, «Я за какую-то буд­ку успел забе­жать, а тол­па с улю­лю­ка­ньем мимо меня пронеслась».

Конеч­но, были из наших офи­це­ров те, кто постра­дал, тоже каза­хи, в основ­ном. Но я не виде­ла, что­бы кто-то из них в кро­ва­вое меси­во попал. Навер­ное, ума хва­ти­ло. Пото­му что у наших все­гда была уста­нов­ка, как учи­ли: «Вот один-два чело­ве­ка к тебе подо­шли, хули­га­ны, ты зна­ешь, что ты с ними спра­вишь­ся? Тогда оста­нав­ли­вай­ся, а если их трое, то ноги в руки и беги, спа­сай­ся, если ты зна­ешь, что ты не спра­вишь­ся с ними». Как рас­ска­зы­вал Нура­ли, это был такой неглас­ный закон офи­це­ра, если ты попал­ся в такой пере­плет, то беги.

Боль­ше все­го доста­лось мен­там, кото­рые сто­я­ли в оцеп­ле­нии, они силь­но постра­да­ли. Пото­му что им деть­ся было неку­да совсем. У нас двое род­ствен­ни­ков рабо­та­ли в транс­порт­ной мили­ции, их вот тоже поста­ви­ли в оцеп­ле­ние. Они рас­ска­зы­ва­ли, что мор­ды кому-то из их кол­лег силь­но наби­ли. Дра­ки были. Рас­ска­зы­ва­ли, как про­те­сту­ю­щие про­ры­ва­лись и чуть ли не пря­мо в гла­за пал­ка­ми пыта­лись тыкать. Гово­рит, и кам­ня­ми в них бро­са­ли. Мили­ци­о­не­ры долж­ны были сдер­жи­вать эту тол­пу. А как мож­но сдер­жи­вать тол­пу, если на тебя натис­ком идут, и еще из тол­пы заост­рен­ной арма­ту­рой ширя­ют, как пиками.

К сло­ву, в реги­о­нах сра­бо­та­ли немно­го ина­че, тогда началь­ник КГБ Тал­ды­кор­ган­ской обла­сти, кото­рый поз­же при­шел к нам началь­ни­ком управ­ле­ния, дал при­каз закрыть город, что­бы из Тал­ды­кор­га­на не выпус­кать авто­бу­сы с моло­де­жью. В десять утра там уже собра­лось нема­ло про­те­сту­ю­щих на пло­ща­ди, но пло­щадь окру­жи­ли и брандс­пой­та­ми разо­гна­ли всю тол­пу. Ему потом за это дали орден, яко­бы он пра­виль­нее всех отреагировал.

Спецназ, БТРы и сожженная скорая

С утра 17 декаб­ря уже бэт­э­э­ры сто­я­ли вдоль всех улиц, а гру­зо­вы­ми КАМА­За­ми пере­кры­ва­лись доро­ги, что­бы демон­стран­там слож­нее было про­хо­дить. Уже тогда были гото­вы, что­бы сме­сти всех с пло­ща­ди — хотя вче­ра еще пыта­лись уго­ва­ри­вать, что­бы разошлись.

В этот же день моя род­ствен­ни­ца пыта­лась бук­валь­но про­рвать­ся на рабо­ту в дом пра­ви­тель­ства, что сто­ял пря­мо на пло­ща­ди. Это она мне уже потом рас­ска­зы­ва­ла. Там мили­ция созда­ла кори­дор, что­бы работ­ни­ки ЦК мог­ли прой­ти. И когда она про­хо­ди­ла, тол­па нача­ла сжи­мать­ся, пошли кри­ки «Бей их, бей!», а мили­ция еле сдер­жи­ва­ла тол­пу. Она рас­ска­зы­ва­ла: «Меня прак­ти­че­ски выдер­ну­ли из тол­пы, я с таки­ми сле­за­ми в зда­ние зашла, дума­ла, боже мой, что я пере­жи­ла». Ее вооб­ще там чуть не уби­ли, если бы не два сотруд­ни­ка, кото­рые смог­ли ее выта­щить. У них из окна было вид­но всю пло­щадь, поэто­му им даже запре­ща­ли под­хо­дить к окнам, не дай бог, стре­лять там нач­нут, мало ли что у кого.

Я же была сви­де­те­лем, как вверх по Дзер­жин­ско­го шла вот эта тол­па с колья­ми, с пла­ка­та­ми. Я сама все это виде­ла из окна наше­го зда­ния. Наши офи­це­ры тогда выстро­и­лись тоже с черен­ка­ми пря­мо вдоль все­го зда­ния МВД и КГБ. Никто не хотел ни жертв, ни драк, ни кро­во­про­ли­тия. Но когда ночью нача­лась там дра­ка на пло­ща­ди… И мили­цию били, и всех, кто хоть сло­во про­тив сказал.

В этот вечер и ско­рую же сожгли, выта­щи­ли отту­да ране­но­го мили­ци­о­не­ра. Все вре­мя гово­рят, что в эти дни почти никто не погиб, но там были погиб­шие, про­сто эту ста­ти­сти­ку никто не стал опубликовывать.

Уже на сле­ду­ю­щий день при­ле­тел спец­наз. Там уже нача­лись погро­мы, дра­ки, бит­ва насто­я­щая. Род­ствен­ни­ца вот виде­ла из окна дома пра­ви­тель­ства, как окру­жа­ли про­те­сту­ю­щих и гру­зи­ли в авто­бу­сы, а потом выво­зи­ли на ста­ди­о­ны и закры­ва­ли их там.

Спец­наз был не наш — рос­си­яне, Совет­ский Союз же все-таки. Отту­да вэд­э­вэш­ни­ки. Десант­ни­ков при­гна­ли, выда­ли им сапер­ные лопат­ки, ска­за­ли, ника­ко­го ору­жия. Там толь­ко топот, визг и кри­ки были. Ну, с несо­глас­ны­ми там, конеч­но, дра­ка была. Но, вооб­ще, мас­су наро­да может и затоп­та­ли в тол­пе из-за того, что бежа­ли так.

Одна из наших маши­ни­сток, она как раз жила на ули­це Мира рядом с пло­ща­дью, и все это виде­ла. Ночь, гово­рит, мы с бабу­лей так и сиде­ли на бал­коне, чуть не обмо­ро­зи­лись там, пока смот­ре­ли, как спец­наз их гонит. Гово­рит, такой гро­хот, такой шум, там их колош­ма­ти­ли так, что они бежа­ли вовсю. Ну, пред­ставь, спец­на­зов­цы, сра­зу все гонят эту тол­пу с пло­ща­ди. Свист, крик, улю­лю­ка­нье, плач, писк — все там было.

Кабинеты, заваленные фотографиями демонстрантов

Потом у нас в управ­ле­нии нача­лась рабо­та по тому, что­бы выявить самых актив­ных демон­стран­тов, кото­рые дра­лись с мили­ци­ей и кида­лись на людей. Их фото­гра­фи­я­ми у нас были усе­я­ны все каби­не­ты. Вот так вот захо­дишь, напри­мер, к началь­ни­ку, а там стол длин­ный-длин­ный сто­ит на весь каби­нет и фото­гра­фии-фото­гра­фии-фото­гра­фии на нем с лица­ми протестующих.

Идет рабо­та по фото­гра­фи­ям этим, все пол­за­ют по ним: «О, вот это­го я видел, вот этот бил посто­вых». С дру­гой сто­ро­ны: «О, вот эта, вот эта кида­лась» — и пока­зы­ва­ет на бабу какую-то, прям на фото­гра­фи­ях. Я спра­ши­ваю: «И что, она такая страш­ная?». Гово­рит: «Да, как зве­рю­га какая-то кида­лась на мен­тов». Там сра­зу несколь­ко ее фото­гра­фий было, как она сто­ит с замах­нув­шей­ся рукой и что-то кри­чит, на дру­гих фото­гра­фи­ях она уже в дру­гом месте.

 И так сли­ча­ли, где какой чело­век мельк­нул, мол, вот он. Потом с дру­го­го кон­ца каби­не­та кри­чат: «Вот он уже на этой фото­гра­фии мельк­нул». Такая ана­ли­ти­че­ская рабо­та шла.

Там фото­гра­фии и из тол­пы были, и из окон высо­ток, кото­рые на пло­ща­ди сто­ят, это вид­но было. Сня­то было со всех ракур­сов. Сей­час же корот­ко пока­зы­ва­ют эту хро­ни­ку, а тогда мы все это видели.

По фото­гра­фи­ям самых актив­ных потом иска­ли сре­ди задер­жан­ных. Там же тыся­ча­ми задер­жан­ных сво­зи­ли на эти ста­ди­о­ны и чуть ли там не мори­ли голо­дом. Все спе­ци­зо­ля­то­ры были про­сто заби­ты задер­жан­ны­ми. И там несколь­ко дней их дер­жа­ли. Конеч­но, тех, кто по дуро­сти попал, всех сту­ден­тов отпустили.

Владимир Милов, российский экономист, общественный деятель, автор программ «Обнимашки с диктаторами» и «Как разваливался СССР» на Youtube

Это собы­тие было пер­вым в заклю­чи­тель­ный пери­од суще­ство­ва­ния СССР, за ним после­до­ва­ла лави­на таких про­ис­ше­ствий, в кото­рую выли­лась меж­эт­ни­че­ская напря­жен­ность и стрем­ле­ние неко­то­рых рес­пуб­лик отде­лить­ся. Это был пер­вый сиг­нал. Нам скарм­ли­ва­ли сказ­ку, что сло­жи­лась новая общ­ность — еди­ный совет­ский народ, было табу на обсуж­де­ние наци­о­наль­ных про­блем, и люди, кото­рые в этом участ­во­ва­ли, счи­та­лись отдель­ны­ми экс­тре­ми­ста­ми. И тут вдруг выяс­ни­лось, что это боль­шая про­бле­ма, и что Казах­стан — это не одно­род­ная этни­че­ски республика.

Назна­че­ние [Ген­на­дия] Кол­би­на выгля­де­ло как назна­че­ние при­ез­же­го гау­ляй­те­ра. Поми­мо про­че­го, суще­ство­ва­ла вер­сия, что за этим сто­ял Назар­ба­ев, кото­рый хотел сам воз­гла­вить рес­пуб­ли­ку и педа­ли­ро­вал ситу­а­цию. Я думаю, что эта вер­сия име­ет под собой осно­ва­ние, более деталь­но пусть раз­би­ра­ют­ся историки.

Я не думаю, что надо рас­смат­ри­вать Жел­ток­сан как ката­ли­за­тор наци­о­наль­ных про­блем в дру­гих рес­пуб­ли­ках. Летом 1987 года При­бал­ти­ка нача­ла басто­вать. Далее к зиме нача­лось Кара­бах­ское про­ти­во­сто­я­ние. В Сред­ней Азии с тех пор все и не пре­кра­ща­лось — были фер­ган­ские собы­тия. Была Мол­да­вия, Гру­зия… Поэто­му, когда это все полу­чи­ло раз­ви­тие, мы уже не были удивлены.

Жел­ток­сан во мно­гом рас­крыл гла­за, что есть какая-то серьез­ная про­бле­ма, и реаль­ные меж­эт­ни­че­ские отно­ше­ния не соот­вет­ству­ют тому обра­зу, кото­рый был выстро­ен. После этих собы­тий ста­ло неуди­ви­тель­но, что поли­ти­ка и состав вла­сти и руко­вод­ства сред­не­ази­ат­ских рес­пуб­лик очень быст­ро нача­ли дви­гать­ся к этни­че­ской гомо­ген­но­сти — одно­род­но­сти и доми­ни­ро­ва­нию титуль­ных этно­сов в руководстве.

До это­го Сред­нюю Азию вос­при­ни­ма­ли доста­точ­но дивер­си­фи­ци­ро­ван­ной, там было очень мно­го раз­лич­ных этно­сов. В 1989 году, когда я посту­пил в гор­ный инсти­тут, при­мер­но треть пото­ка были выход­цы из уголь­ных реги­о­нов Казах­ста­на, в основ­ном — рус­ские, они были настро­е­ны уезжать.

Про­чие ана­ло­гич­ные собы­тия в совет­ских рес­пуб­ли­ках бли­же раз­ви­ва­лись более откры­то. Мно­гие рес­пуб­ли­ки тре­бо­ва­ли отде­ле­ния от СССР, в неко­то­рых слу­ча­ях это выли­лось в про­ти­во­сто­я­ния и вой­ны, напри­мер, Гру­зия с Абха­зи­ей и Осе­ти­ей, При­дне­стро­вье, Кара­бах. То есть, про­явив­шись еди­но­жды, это про­ти­во­сто­я­ние шло в пуб­лич­ном формате.

А здесь — в духе сред­не­ази­ат­ской поли­ти­ки была вспыш­ка, кото­рая запу­сти­ла некие глу­бин­ные про­цес­сы, кото­рые при­ве­ли к рез­ко­му сокра­ще­нию доли рус­ско­го насе­ле­ния как в этни­че­ском соста­ве, так и в руко­вод­стве. И во мно­гом [это] опре­де­ли­ло поли­ти­че­ский тренд в сред­ней Азии — они закры­лись в рам­ках моно­эт­ни­че­ских дик­та­тур, где нет в доста­точ­ной сте­пе­ни дивер­си­фи­ка­ции обще­ства, что­бы спо­соб­ство­вать каким-то демо­кра­ти­че­ским процессам.

Трай­ба­лист­ский под­ход, когда раз­ви­тие свя­зы­ва­ет­ся с коли­че­ством титуль­но­го этно­са во вла­сти, спо­соб­ство­вал ухо­ду от демо­кра­ти­че­ских про­цес­сов, кото­рые были в дру­гих рес­пуб­ли­ках. Демо­кра­ти­за­ция была под­ме­не­на этни­ти­за­ци­ей. К сожа­ле­нию, это был один из фак­то­ров, кото­рый прак­ти­че­ски сра­зу погру­зил Сред­нюю Азию в вол­ну рестав­ра­ции совет­ских поряд­ков и тота­ли­та­риз­ма, насту­пив­шую там еще в 90‑е — задол­го до Рос­сии, Бело­рус­сии и других.

Бывшие желтоксановцы приходят в КГБ

Потом уже года через три-четы­ре к нам при­шел на рабо­ту началь­ни­ком сек­ре­та­ри­а­та моло­дой офи­цер, кото­рый в 1986 году был одним из демон­стран­тов. И он рас­ска­зы­вал, что у него в уни­вер­си­те­те — то ли дека­нат, то ли про­фес­су­ра —ска­за­ли, мол, давай­те пиши­те пла­ка­ты. Гово­рил, что каж­дый кто что хотел, то и писал на этих пла­ка­тах. «Ой, мы там рисо­ва­ли пла­ка­ты, что сей­час всех рус­ских порвем». Он гово­рил: «Мы всю ночь потом писа­ли эти пла­ка­ты в обще­жи­ти­ях, и потом утром все на пло­щадь… А потом как уви­де­ли, что тво­ри­лось в обед, мы уже все померз­ли там, все уже домой хоте­ли, так как дума­ли, что мы прой­дем один раз мимо дома пра­ви­тель­ства, и все, на этом акция кон­чит­ся. А там как нача­лась сва­ра… Мы уже и не рады были».

Его потом отчис­ли­ли из уни­ве­ра из-за это­го. Всех самых актив­ных, кто вышел на пло­щадь, потом отчис­ли­ли. Не знаю, что там было с дека­на­том и про­фес­су­рой — уволь­ня­ли ли их, не могу ска­зать. Но, когда рас­ска­зы­вал про себя, гово­рил, что «в тече­ние полу­го­да был анти­ге­ро­ем». А потом через пол­го­да его вос­ста­но­ви­ли в уни­ве­ре и они даль­ше доучились.

При­чем, по его сло­вам, их даже не задер­жи­ва­ли, а про­сто по спис­ку всех участ­ни­ков демон­стра­ций отчис­ли­ли из инсти­ту­та и все. «Мы пол­го­да не ходи­ли на заня­тия и вооб­ще не зна­ли, что делать», — гово­рит он. Я ему в шут­ку гово­ри­ла: «Ниче­го себе, при­шел к нам тут рабо­тать наци­о­на­лист и теперь чай пьет с нами». А он: «Про­сти­те, я ж не знал, что с вами рабо­тать буду, я тогда оши­бал­ся во взгля­дах». Это уже потом мы сме­я­лись над этим. Это, навер­ное, был девя­но­стый год, еще Союз не развалился.

Но тогда, на самом деле, было страш­но. При­чем во всей этой тра­ге­дии вино­ват был имен­но Гор­ба­чев. Это непра­виль­ная поли­ти­ка, непра­виль­ное отно­ше­ние к Куна­е­ву. Куна­ев был из ста­рых дея­те­лей, счи­тай, сколь­ко лет он под­ни­мал Казах­стан. При жиз­ни Куна­е­ву долж­ны были памят­ник ста­вить. Вся Алма-Ата была в шоке: «Что, не нашлось здесь достой­но­го чело­ве­ка? Достой­но­го каза­ха? Поче­му Гор­ба­чев со всей этой пере­строй­кой при­слал како­го-то там Раз­умов­ско­го, что­бы решить про­бле­му?». Он всех рус­ско­го­во­ря­щих поста­вил в такой тупик сво­им реше­ни­ем назна­чить Кол­би­на, что… Кто такой Кол­бин?! Все зада­ва­лись вопро­сом, кто такой Кол­бин? Как мож­но было назна­чить неиз­вест­но­го нико­му чело­ве­ка… И, конеч­но, все это было очень и обид­но, и страшно.

Ори­ги­нал ста­тьи: Новая Газе­та Казахстан