Страны СНГ движутся точно не в сторону уважения прав человека. Но почему нас так тянет к «унижению человеческого достоинства» и как можно преодолеть эту «пагубную страсть»? На эти и другие вопрос мы попросили ответить почетного президента Молодежного правозащитного движения Андрея Юрова, который выступал на прошедшей недавно в Алматы [не]конференции ZhasCamp’12 с докладом «Права человека на постсоветском пространстве».
Автор: Андрей ЮРОВ
Правозащитник сразу же оговорился, что сравнивать постсоветские государства очень тяжело: ситуации сильно разнятся. Поэтому из «стран сравнения» он исключил прибалтийские республики: «там совсем другая правовая и политическая ситуация, хотя и не так уж все блестяще с правами человека».
«Препарировать» страны «СНГ плюс Грузия», по его мнению, тоже задача не из легких. Ведь эти государства «впали в крайности» — «от почти демократического устройства в Молдове при жуткой бедноте до буквально советского тоталитаризма в Узбекистане и Туркменистане, где железный занавес и люди не могут не только въехать в страну, но и выехать».
Равнодушные всегда на стороне режима
- Андрей, почему даже в странах Балтии не все блестяще с правами человека? Это родовая черта всех бывших республик Советского Союза?
- Здесь все не так просто. Я не думаю, что марш эсэсовцев — это наследие СССР, что жуткая гомофобия в Литве — наследие СССР, а не католических или националистических традиций. Понятно, что СССР актуализировал наиболее крайние взгляды — просоветские и антисоветские, из-за Союза не развивались умеренные либеральные силы, но это не только наследие СССР — это наследие ХХ века.
- Можно ли говорить о том, что ситуация с правами человека ухудшилась в странах, о которых мы говорим?
- Сложно говорить о том, что ситуация за последние 10—15 лет ухудшилась, потому что она не успела улучшиться. Это касается государств, не самых отсталых в экономическом плане, — России, Казахстана, Беларуси, Украины, Армении, Азербайджана. Пятнадцать лет назад я твердо понимал, что Россия движется к уважению прав человека, уважению правового государства, уважению закона. Я бы сказал, что изменилось направление.
- Когда же это случилось?
- В России с началом второй чеченской войны. Совершенно очевидно, когда страна вступает в войну, тем более войну гражданскую, с десятками тысяч погибших, то все меняется, риторика становится очень жесткой, расцветает ксенофобия. Понятно, что в условиях войны говорить о мирных правах человека и ценностях очень трудно.
Но в этом смысле Россия была чуть ли не единственной страной из всех, что я перечислил, которая вступила в реальную войну. В Беларуси ситуация резко изменилась примерно в 1995—1996 годах. Это не первый год прихода к власти Лукашенко, но время, когда он начал менять конституцию…
- …под себя?
- Я не думаю, что он обладал такой невероятной властью, что смог всю страну под себя прогнуть. Это сложение ответственности граждан и элит на одну какую-то персону. То, что Лукашенко поменял конституцию, означает только одно — элиты были согласны, большая часть населения была согласна или… ей было все равно. Мы же говорим, что молчание — знак согласия. Если, например, 40% населения индифферентно, то на самом деле оно на стороне правящего режима. Всегда!
- Но в демократических странах многих людей тоже не интересует, кто их президент…
- Зато они очень хорошо знают, кто их мэр, потому что от него зависят их дороги. Скажем так, связь между программой мэра и их дорогами и налогами — прямая. В России в сознании людей никакой связи нет. Мы голосуем за тех, кто всегда был у власти, при ком всегда были плохие дороги. Потому что за кого же еще голосовать?!
Логика западной демократии тоже довольно убога и, может быть, слишком рациональна. Это подход к власти как к служанке. Хорошая служанка вытирает пыль, чисто прибирает. Да, она дорого стоит, но где ты найдешь лучше? К тому же она обещала чаще убирать и не очень сильно повышать свою зарплату, поэтому мы за нее голосуем. Другая служанка пришла — в доме грязно, втридорога просит, и мы говорим: «Нет, такая служанка нам не нужна, мы лучше сами будем у себя дома убирать».
«Насилуйте меня, но с презервативом»
- Вы отношение к власти как к служанке разделяете?
- Может быть, власть должна быть более уважаемой. Может, нужно относиться к ней как к равному партнеру или старшему товарищу. Мне же, как правозащитнику, важно другое: существует ли со служанкой жесткий контракт по поводу прав человека, а точнее по поводу того, что она не имеет права никогда делать?
А она никогда не имеет права заглядывать в мою спальню, не имеет права брать мои вещи, не имеет права пускать в мой дом чужих, не имеет права пользоваться моим мобильником, не имеет права читать мои СМС. И насчет того, что она должна делать: она должна исполнять контракт, приходить и уходить в определенное время и приходить одна, а не с тремя громилами, которые меня связывают.
- Вы фактически говорите о конституциях, существующих в постсоветских странах…
- Они существуют формально. Дело в том, что их стараются не соблюдать «верхушка», другие элиты и само население. И здесь мы возвращаемся к вопросу индифферентности людей. У нас 80% денег крадутся. Мы знаем, сколько денег потрачено на дороги, мы знаем, что они не отремонтированы или отремонтированы так, что нужно снова ремонтировать. И что? Мы снимаем мэра? Что, мы его прогоняем? Нет!
Это какое-то тотальное чудовищное безразличие к своей судьбе. Я согласен буквально на все: чтобы меня насиловали черенками от лопат, только пусть презервативы надевают. Я согласен, чтоб меня вешали, но только чтобы веревку и мыло выдавали бесплатно.
- Вы можете объяснить природу этой индифферентности?
- Я думаю, что это результат колоссального опыта последних 300 лет империи, опыта несамостоятельной жизни. Нет опыта ответственности за себя, за страну. У нас не было городов с бранденбургским правом, опыта самоуправляемых городов. Люди не понимают, что такое выборы — всегда был помещик, или назначенный генерал-губернатор, или кто-то еще.
Мы унаследовали от империи неуважение к закону и отсутствие справедливого суда. Я удивился, как несколько столетий до начала XIX века называли суды, которые судили государственных крестьян, — расправы. Симптоматичное название! Сразу понимаешь, что там и речи не было о равенстве сторон, гласности, публичности процесса. Но уже в это время британские суды присяжных судили даже рабов.
Третий фактор — неуважение к личности. Личности не существует — существуют общины, институты, юрлица. Все что угодно, только не личности. Нет личности для себя самой — нет личности ни для кого другого. То есть я вообще не привык говорить о личных правах.
«Экономика подданных неэффективна»
- С этим безразличием надо смириться или нужно набираться нового опыта?
- Главная проблема наших стран в том, что у нас 90% подданных и только 10% граждан. А среди этих граждан есть, как ни странно, представители элиты, которые гнобят других граждан. Потому что настоящая идеологическая война идет как раз между гражданами и гражданами — и те и другие хотят отвечать. Но только одни хотят все контролировать и дальше такую ситуацию сохранять, а другие хотят больше справедливости, чтобы граждан становилось больше, потому что мы прекрасно понимаем, что экономика подданных неэффективна.
Если уйти от вопроса прав человека и говорить экономическим языком, то страна, где 90% подданных, просто неконкурентоспособна. Она является лишь источником быстрого обогащения. Это страна, из которой очень быстро, в течение 10–15–20 лет, выкачивается все, что только можно: деньги, ресурсы, «мозги». То есть образованные люди уезжают из страны, и граждане из элиты тоже чаще всего «там» покупают дома. Разве их дети здесь учатся?
- Тогда их нельзя считать гражданами…
- Я бы это назвал антигражданством. Но это все-таки ближе к гражданству. И в Казахстане, и в России, и в других странах олигарха можно опустить моментально. И тогда олигарх быстро превращается из антигражданина в гражданина. Это означает, что сознание у этих категорий людей одинаковое: они все понимают, они готовы отвечать, просто их все устраивает, пока они там (у власти).
- И что делать, чтобы граждан стало больше?
- Я не вижу ничего, кроме гражданского просвещения и низовых гражданских инициатив (не политических). Гражданское просвещение — это программы, семинары, тренинги, прежде всего для молодых людей. Гражданские инициативы могут быть направлены на решение экологических, молодежных и прочих проблем, когда люди берутся и самостоятельно решают какую-то проблему на каком-то небольшом участке.
Например, начинают воевать за то, чтобы транспорт ходил строго по расписанию, чтобы не было пробок. Или начинают сами заботиться о своем микрорайоне и контролировать дворников, которых наняли, если они не наняты, то узнавать, почему не наняты и где деньги. То есть люди начинают заниматься бюджетом на локальном уровне.
- А активное участие в парламентских выборах поможет?
- Я считаю, очень трудно получить опыт за счет парламентской политики, так как эта вещь далека от граждан. И я бы не советовал людям вступать в какие-то партии — это тоже хорошо, но это про другое. Условно число граждан, вовлеченных в политическую жизнь, должно составлять одну сотую часть. Они должны проявлять гражданскую активность на местах, быть членами разных гражданских организаций — правозащитных, экологических, молодежных, творческих, благотворительных. То есть не всегда эти гражданские инициативы конфронтационные.
- Почему Вы так чураетесь политики?
- Потому что, как только запахнет политикой, все сразу скажут: «А, это проправительственное. А, это оппозиционное». Важно, чтобы гражданские инициативы не были ни теми, ни другими. Гражданские инициативы должны привлекать людей вне зависимости от их политических взглядов.
- Вы верите, что деятельность небольшого количества активистов увеличит число граждан?
- Я редко такое видел, и это меня печалит. Ситуация отчасти связана с «неподдержкой» со стороны власти, и это плохо, потому что во всем мире власть поддерживает такие инициативы. Но, например, прессе не интересно писать про человека, который помогает инвалиду, а вот про девчонок (Pussy Riot) — интересно. Девчонок жалко, я против того, чтобы их сажать, но и против того, чтобы из них делали героинь. Вы пишите про тех, кто детей спасает, инвалидов. Но вам ведь неинтересно про это писать.
- Вы не думаете, что про это читать не будут?
- Я, как психолог по третьему образованию, понимаю, что людей интересуют две вещи: секс и насилие. Вот про то, как волонтеры изнасиловали старушку, помогая ей, — да, это будут осуждать, читать, а про то, как изо дня в день, жертвуя своими жизнями и здоровьем, люди помогают другим людям в хосписах, — это неинтересно: здесь все по доброй воле.
Я сейчас обращаюсь к граждански озабоченным журналистам: мы чего хотим? Работать на потребителя, на подданных? Это же замкнутый круг: чем больше мы пишем про подданных, тем больше подданных. И чем больше подданных, тем больше мы про них пишем. Еще мы пишем про каких-то политиков. Но дело в том, что это не работает!
Человеку не интересно, что сказал Саркози или Путин про Назарбаева: это к жизни читателей не имеет никакого отношения. Вернусь к своей мысли: до сих пор нет критической массы граждански озабоченных активистов, журналистов, которые через новые медиа могли бы начать транслировать новые ценности.
- А движение несогласных Вы не считаете той самой критической массой?
- Нет, оно политизировано. Оно не хочет заниматься гражданскими инициативами. Оно хочет два раза выйти на площадь и все сменить. Но оно не понимает: чтобы сменилась полиция, нужно создать такие же организации, как, например, «Матери Лос-Анжелеса», которые 15 лет ломали полицию.
Никто не понимает, что полиция изменится только тогда, когда сотни граждан будут ее ежедневно контролировать, смотреть бюджет и разбираться, почему полицейские так мало получают. А для такой страны, как Россия или Казахстан, десятки тысяч граждан должны ежедневно в течение 10—15 лет контролировать полицию, тогда полиция изменится.
Сорок лет назад в США была ужасная полиция, она избивала людей, насиловала, пытала. Все изменилось, но не за год и не за два, и не с приходом прекрасного Обамы, и не с уходом ужасного Рейгана. Президент приходит и уходит, а полиция остается. Перемены были связаны только с тем, что сотни граждан сказали «Хватит!».
Подготовила Татьяна ТРУБАЧЕВА
Источник: Газета “Голос Республики” №40 (262) от 26 октября 2012 года
Taken from:
ГАЗЕТА — Перемены наступят, когда люди скажут: «Хватит!»