Член экспертного совета Фонда спасения Каспия Серикжан Мамбеталин: «Там, где большая нефть, — всегда угроза большой войны»
Окончание. Начало читайте здесь.
Экологические риски проекта практически не застрахованы
F: Существует ли страхование Кашаганского проекта?
- К чему привела BP катастрофа в Мексиканском заливе? British Petroleum сейчас находится в шаге от поглощения другими компаниями. Возможно, ее поглотит Chevron либо ExxonMobil. ВР заплатила за ущерб от катастрофы порядка $40 млрд. Это очень большие деньги даже для такой компании. Ей пришлось продать много проектов по миру — например, ТНК-ВР, — чтобы остаться на плаву. Эта катастрофа подкосила компанию полностью. Так вот, когда я читал секретный документ под названием «Соглашение о разделе продукции» Кашаганского проекта, то очень сильно удивился, что экологические риски практически не застрахованы. Есть страхование оборудования, персонала. Есть и такие строки: в случае разлива компания ликвидирует его собственными силами. Но, согласно СРП, те деньги, которые участники консорциума потратят на ликвидацию аварии, они запишут в собственные издержки, в cost oil. То есть, они на этом ничего не потеряют. Но, даже если разлившуюся нефть соберут, кто будет возмещать ущерб, нанесенный биологической среде Каспия? Кто возместит убытки рыболовецкой отрасли Казахстана, России, Ирана? Самое интересное, что в случае большого разлива нам сразу же предъявят иски о возмещении экологического ущерба Россия, Азербайджан, Иран и Туркмения. У них хватит ума это сделать, и они будут правы. Так что Кащаган вместо прорывного проекта может превратиться в проект, который нас загонит в такую кабалу, из которой мы никогда не вылезем: всем этим странам нам придется платить из своего бюджета. Вы знаете, сколько стоят биоресурсы Каспия? Независимые экологи подсчитали – около $2 трлн! Это тюлени, килька, осетровые и т.д. И вот на одной чаше весов – порядка $200 млрд, которые теоретически оттуда можно выкачать, а на другой – два триллиона, которые стоят на кону. Мы можем оказаться в такой ситуации, когда наши дети и внуки будут выплачивать экологические компенсации.
F: Но даже если ничего страшного не случится, как промышленная добыча скажется на самочувствии Каспия?
- Не бывает нулевого сброса. Кроме негативного эффекта для морской фауны от бурения, о чем мы уже говорили, по дну моря проложены трубопроводы, а нефть – агрессивная среда: сера и меркаптан быстро разрушают любой металл, что чревато порывами трубы. Еще вопрос: где хранить серу? На Карабатане есть «завод по переработке нефти». Я беру эти слова в кавычки, потому что никакой переработки там нет, и такое название вводит в заблуждение: это всего-навсего завод по подготовке нефти к отправке на экспорт. Из нее убирают воду, примеси, серу, меркаптаны – нет никакой перегонки, только очистка: у КТК существуют жесткие условия по параметрам поступающей в трубопровод нефти. На экспорт пойдет чистая вкусная нефть. А все примеси, сера, меркаптаны, соли тяжелых металлов и прочее дерьмо будут складироваться вдоль побережья Каспия, как сейчас складирует ТШО. И мы будем всем этим дышать.
Актау мог бы стать центром по поставке овощей и фруктов на весь Казахстан
F: А в Актау можно было открыть курорт.
- Хотя бы регионального значения – для Западного Казахстана. Ведь это единственный город в стране, который стоит на море. Почему бы не построить там здравницы, детские лагеря? Можно было заставить нефтяников это сделать, и люди из Актау, Атырау, Уральск, Актобе, Кызыорды отвозили бы туда своих детей. Но нет, мы убиваем море, а сами ездим в Турцию: в Казахстане альтернативы для отдыха практически нет.
F: Раз уж мы заговорили на социальные темы, объясните: почему в нефтяных регионах самые высокие в стране цены буквально на всё, особенно на продукты питания?
- В Актау не растут ни овощи, ни фрукты, на рынке на них заоблачные цены. Но рядом – Иран. Каждый день туда из Актау ходят баржи с металлом, зерном, удобрениями. А северное побережье Ирана – это главная их житница. Там выращивают всё – от мандаринов до фисташек. 80% овощей и фруктов, которые продаются на рынках Москвы под видом азербайджанских, — на самом деле иранского производства.
F: И что, наши баржи из Ирана пустые возвращаются?
- Да! Я разговаривал с акимом: «Постройте овощехранилище, договоритесь с губернаторами Мазандарана и Гелана – и они вам будут поставлять продукты. Вы можете из Актау сделать центр по поставке овощей и фруктов на весь Казахстан». Почему Жанаозен поднялся? Потому что есть нечего. А тут – практически под носом источник дешевых продуктов. Морская транспортировка копейки стоит. Зачем нам питаться китайскими ГМОшными продуктами? Или завтра Узбекистан закроет границы – мы без фруктов останемся?
Там, где большая нефть, — всегда угроза большой войны
F: Вернемся непосредственно к Кашагану. Как вы думаете, почему один из участников консорциума, Conoco Philips, решил продать свою долю в 8,4% за $5 млрд накануне промышленной разработки шельфа, не успев ее как следует монетизировать?
- У меня несколько версий. Во-первых, это может быть обычный шантаж партнеров по консорциуму. Незадолго до этого решения Conoco прошла информация, что NCOC хочет продлить СРП еще на 20 лет – к уже существующим 40 годам. Это означает еще дольше оттянуть срок получения profit oil. Вторая версия, для меня самая оптимистическая: возможно, Conoco осознала, что экологические последствия проекта могут быть такими, что она потеряет больше, чем заработает, и повторит судьбу ВР. И третий вариант: не исключено, что у Conoco появились более интересные проекты — например, разработка сланцевого газа в Америке. Не исключаю, что компания хочет инвестировать деньги, вырученные от продажи пакета в NCOC, в добычу «каменной нефти». Но меня удивила сумма, которую они попросили за свою долю — $5 млрд за 8,4%. Это значит, что весь проект компания оценила в $55–60 млрд. То есть вдвое меньше цифры, которую приводило издание Euromoney, называя Кашаган самым большим по затратам проектом в мире, с которым и рядом никто не стоял.
С одной стороны, этот проект – большой challenge для компаний, которые в нем участвуют. С другой – в нем больше рисков, чем потенциальных выгод. Если мы проведем SWOТ-анализ (strength, weaknesses, opportunities, threats – сила, слабость, возможности, угрозы. — F) и разобьем его по разным составляющим: экономическая, экологическая, техническая (а мы с вами еще не коснулись политической) – то обнаружим здесь намного больше рисков.
F: Давайте поговорим о политических рисках.
- Никому из прикаспийских стран не будет интересно увеличение присутствия США в этом регионе: они и так здесь в достаточной степени присутствуют. С введением Кашагана в эксплуатацию баланс сил нарушится, поскольку Северный Каспий будет объявлен зоной американских экономических интересов, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Вы, наверное, помните, что во времена Грибоедова, когда в 1828 году был подписан Туркманчайский трактат (договор), завершивший русско-персидскую войну, Каспий был стопроцентно российским водоемом. Граница Российской империи пролегала в 80 км от Тегерана, а в ее состав входили северные провинции современного Ирана. Поэтому Россия исторически привыкла считать Каспий своей вотчиной. И я не думаю, что Москва будет спокойно наблюдать за проектом, который находится в 300 км от ее берега. Поэтому, как мне кажется, Кашаган – это зона потенциального конфликта. Ведь почти все войны последних лет идут из-за нефти: Ирак, Ливия… Сейчас Сирия. А ведь через эту страну лежит прямой путь для иракской нефти в Средиземноморью. И я думаю, как только уберут Башара Асада, начнется строительство нефтепровода из Ирака и Курдистана на запад к морю. Вот почему где большая нефть – там всегда угроза большой войны. И мы сейчас своими руками создаем себе такую угрозу.
Надо быть, а не слыть нефтяной державой
F: Мы с вами не завершили тему продажи Conoco Philips своего пакета. Как вы считаете, он достанется индийской компании ONGC Videsh или все-таки КазМунайГазу, который уже высказал намерение его приобрести?
- Есть такое понятие – preemptive right, право первого выкупа. То есть продавец своего пакета должен сначала предложить его государству, затем членам консорциума. И если ни те, ни другие не согласны покупать, тогда он выставляется на продажу уже третьей стороне.
F: Но у КМГ свободных денег сейчас нет, и под покупку этого пакета нацкомпания собирается брать кредит.
- Опять же – какой это будет кредит? Они наверняка возьмут связанный кредит у китайцев. Которые с удовольствием его дадут. Но получится, что фактически китайцы зайдут на Каспий. В этом надо полностью отдавать себе отчет. Китай просто так КМГ денег не даст. Это будет примерно та же схема, что по «Каражанбасмунаю» и «Мангистаумунайгазу». Доля КНР в казахстанской нефти составляет 30%, ваш сайт писал, что даже 40%. С этим кредитом она начнет приближаться к «контрольному пакету». А это уже угроза национальной безопасности.
Хотя, если разобраться, что такое сейчас КазМунайГаз? В России есть частная компания – «Русснефть», добыча у нее примерно такая же, как у КМГ, и она занимает 7 место по этому показателю среди российских компаний. А тот же «Лукойл» сегодня производит 114 млн тонн углеводородного сырья в год — это больше, чем вся добыча Казахстана.
Еще пример: есть госкомпания PetroVietnam, она добывает порядка 15–18 млн тонн. И получается, что в Казахстане государство добывает меньше, чем во Вьетнаме. Хотя мы себя считаем нефтяной державой Numero Uno.
Я согласен с тем, что надо заводить иностранные компании, инвестиции и с их помощью добывать нефть.
Но, во-первых, надо добывать там, где можно, — ни в коем случае не в заповедниках!
Второе – добывать без нарушений экологического законодательства. На Тенгизе сейчас под открытым небом – горы серы. Так нельзя! Сера в тенгизской нефти отличается от канадской: в той нет токсичного меркаптана.
Третье – нужно с этой нефти грамотно получать налоги.
И, конечно, необходимо, чтобы в разработке нефтяных проектов участвовали казахстанские специалисты. Чтобы на буровых были заняты казахстанские рабочие, а к нам не привозили бы малайцев, индонезийцев или филиппинцев. Мы своих не можем трудоустроить, а тут гастарбайтеров везут. Ситуацию можно ведь законодательно поправить. Если государство не может решить проблему оралманов, то, скажем, если оно отдает месторождение китайцам, пусть внесет в контракт, чтобы те за свой счет обучили, перевезли сюда и дали работу 10 тыс. казахам из Синцзяня. Они знают наш государственный язык и, по сути, потенциальные граждане Казахстана.
Вот и всё. Про соблюдении этих несложных условий наша страна получит все выгоды от своих недр и по праву сможет называться нефтяной державой, а не окажется в западне политических, экономических и политических рисков.
Смогла же Норвегия, которая до начала добычи нефти была рыболовецкой страной и славилась только треской и селедкой, аккумулировать нефтяные сверхдоходы в Пенсионном фонде. На конец 2010 года там было $525 млрд — 1 процент от мирового фондового рынка! И сейчас у правительства основная головная боль – как справедливо распределить эти деньги среди 5‑миллионного населения. Представьте – больше, чем по $100 тыс. на человека, включая стариков и грудных детей.
Справка
Обнаруженное в 2000 году месторождение Кашаган стало самым большим по запасам месторождением, открытым за последние 30 лет. Его коммерческие ресурсы, по оценкам специалистов, находятся в пределах от 9 млрд до 13 млрд барр. нефти.
Участниками Кашаганского проекта в настоящее время являются компании Eni, Royal Dutch Shell, Exxon Mobil, Total и «КазМунайГаз», которые владеют равными долями (по 16,81%), а также американская ConocoPhillips с 8,4% и японская Inpex с 7,55%. Проект управляется совместной операционной компанией North Caspian Operating Company B.V.