Предлагаем читателям вторую статью цикла известного казахстанского политолога Дастана Кадыржанова, посвященного казахам и Казахстану.
Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех,
кто во времена величайших нравственных переломов
сохранял нейтралитет.
Данте Алигьери
Зачем разбирать авторитаризм по полочкам, скажете вы? Какая в этом надобность, если каждый понимает, что суть сегодняшнего режима заложена просто в двух словах — он чудовищно несправедлив! Любой человек, обладающий простым здравомыслием, приведет вам ряд убедительных примеров. Скажем, если политический режим за смертельный исход в ДТП сажает в тюрьму правозащитника, а сынка чиновника отпускает на свободу за штраф, то у него либо произошла фундаментальная «утеря нюха», либо просто уже «не все дома».
Да, действительно, то врожденное чувство справедливости, которое присуще homo sapiens и зовется в науке естественным правом, уже давно подсказывает казахстанцам, что в родных палестинах, мягко говоря, далеко не все в порядке. Часто это выражается в тихой буре протеста, которую раньше можно было распознать лишь через стукачков-осведомителей, а теперь можно воочию понаблюдать в социальных сетях. Сегодня становится частым не только глухой протест и роптание — современный мир подсказывает много форм их публичного выражения. Это и сбор подписей под петициями, это открытые письма, информационные кампании и иногда даже робкие попытки выражения индивидуального и группового протеста.
Удивительная картина складывается вот где: увеличение протестных настроений по конкретным поводам, рост «брожения в умах» налицо. Но если подводить общеполитический итог, то власть не только не идет на попятную, но наоборот — демонстрирует все более вызывающие и чудовищные примеры своей несправедливой и более того — вероломной сути. Причем раз за разом главным рефреном этой демонстрации становится месседж: «Да нам все равно, что вы там себе думаете. Мы будем продолжать поступать так, как нам заблагорассудится. А вы умоетесь в очередной раз — у вас эта привычка уже сложилась в виде устойчивых рефлексов». Проще говоря, в вопросе отодвигания подальше «точки кипения» или «предела терпения» власть раз за разом одерживает стратегическую победу.
Как она это делает и как оказывается победителем? Вот именно с этой целью мы и должны разобрать наш режим по полочкам, чтобы понимать те винтики, которые движут победами власти и поражениями общества.
Через термины к звездам
Наука является самой лучшей, прочной,
самой светлой опорой в жизни,
каковы бы ни были ее превратности.
Тимирязев К. А.
На мой взгляд, если хочешь понять какое-то явление, то для начала попытайся его классифицировать. Причем при применении метода классификации нужно, прежде всего, подвергнуть тщательному анализу признаки, по которым мы осуществляем эту классификацию. Ведь вполне может оказаться так, что некоторые из них утверждены наукой давно и поэтому безнадежно устарели. Именно эта устарелость в какой-то момент может закрыть нам дорогу к пониманию истинного положения вещей и запутать нас еще больше.
Итак, в современной казахстанской публицистике (к которой я ни в коем случае не отношу официальные и провластные СМИ по причине отсутствия у них умения создавать дискуссионное поле, являющееся основным признаком публицистического жанра), а также в критических по отношению к политическому строю Казахстана статьях, выходящих за рубежом, часто пестрят такие определения, как «тирания», «диктатура» и «деспотизм».
Конечно, с точки зрения литературного жанра эти термины звучат весьма эмоционально, но с точки зрения классификации вряд ли они предоставят много полезного, если мы будем их применять без понимания исторического содержания.
Классическая «тирания» зародилась в Древней Греции, а сущность ее состояла в прямой узурпации власти, присвоении ее, несмотря ни на какие общепринятые правовые и этические нормы. В дальнейшем это понятие стало нарицательным, а значит, сегодня его применение, как правило, можно отнести к приблизительным или эмоциональным терминологическим определениям. Часто понятие «тиран» может означать просто жестокий способ правления, даже вне зависимости от типа государства.
Понятие «деспотическое правление» существенно отличается от «тирании» тем, что подразумевает деспотизм как вполне легальную форму власти, которой в точности соответствуют многие государства Древнего мира, в частности Древнего Востока, а также средневековые деспотии «азиатского типа». Главным признаком деспотии является то, что государь обладает безграничным правом собственности на свой народ, на своих подданных. Понятное дело, уже в условиях феодальной раздробленности и появления вассалитета (напомню, в вассалитете действует принцип: «вассал моего вассала — не мой вассал») классическое понимание деспотии начинает терять свои четкие контуры. Следовательно — это понятие также из области нарицательных определений и эмоциональных оценок.
Все гораздо сложнее с понятиями «диктатура» и «диктатор», поскольку, несмотря на свое древнеримское происхождение, оно успешно перекочевало в современный мир. В доримскую эпоху латинским словом dictator назывались военные вожди, аналогичные племенным вождям и князьям. В Древнеримской Республике диктаторы назначались по вполне легитимной процедуре — власть ему официально передавалась консулами, которые, в свою очередь, являлись высшими выборными сановниками. Опять же это делалось в чрезвычайных ситуациях, например, в случае военной угрозы. Такой диктатор назывался dictator rei gerundae causa, что в смысловом переводе означает «правитель военного времени». В случае внутренних неурядиц такой правитель назывался dictator seditionis sedandae — «подавитель крамолы». Таким образом, по сути, мы сталкиваемся с временным введением диктата, то есть «прямого управления», отодвигающего другие ветви власти в сторону. Мы имеем дело с тем, что в современном понятийном аппарате теперь принято называть «ручным управлением».
Видимо, с тех пор понятие «диктатура» обязательно сопровождается понятиями «чрезвычайная ситуация». Чрезвычайщина является смысловым оправданием проведения жестких, а подчас и крайне жестоких мер со стороны власти. Мы можем видеть это на примере установления во Франции в 1793 году якобинской диктатуры.
Анализ многочисленной литературы об Эпохе Террора говорит, что оценки этого периода истории Франции весьма противоречивы.
С одной стороны, мы имеем дело с беспрецедентными репрессиями, с другой — с тем, что якобинцы сумели защитить республику от интервенции. С одной стороны, историки утверждают, что именно якобинцы в кратчайшие сроки завершили задачи буржуазной революции, с другой — то, что вопросы мобилизации, крайних экономических мер вроде прямого вмешательства государства в распределение продуктов решительно ограничивали систему капиталистического накопления и функционирования рынков. С одной стороны, мы видим жесткую узурпацию власти чрезвычайными органами у народно избранного Конвента, с другой — то, что якобинская диктатура непосредственно способствовала организационной инициативе народных масс, о чем свидетельствует деятельность Парижской Коммуны и кордельеров.
Становится очевидным, что различие оценок далеко выходит за рамки чисто идеологических споров, а поднимается до уровня столкновения философских систем.
В сущности, на примере якобинцев мы можем наблюдать зарождение одного из основных ценностных конфликтов государства и общества: между гуманизмом, гражданской свободой и справедливостью — с одной стороны, и с понятием безопасности государства — с другой. Совсем рядом с этим ценностным конфликтом стоит еще один не менее важный для нас ценностный конфликт — между естественным правом народа на восстание и кровавой сущностью революции. Именно эти два перманентно продолжающихся конфликта и лежат в основе того, что архаичное понятие диктатуры далеко вышло за пределы античного мира и упорно продолжает составлять фундамент ключевых явлений уже современного мира.
Глобальный кризис ХХI века
В конце концов, когда волна отступает,
становится видно, кто плавает голым.
Уоррен Эдвард Баффетт
Мы весьма далеки от завершения классификации казахстанского политического строя, но мы будем периодически отрываться от научных и исторических определений и возвращаться к нашим реалиям современности, чтобы не утерять главной цели — анализа современной ситуации, в которой оказалась наша страна.
Сегодня на фоне процессов глобализации мы можем наблюдать следующее: в сущности, весь мир занят поиском ответа на один важнейший вопрос общечеловеческой цивилизации — о роли и функциях современного государства.
Самое интересное в этом процессе то, что какое-то время считалось — глобализация значительно отодвинула роль национального или суверенного государства на задний план. Прежде всего, речь шла о финансово-экономической и информационной глобализации, в результате которой государства теряют возможности эффективного управления финансовыми рынками и реально утрачивают рычаги экономической власти. Плюс ко всему — как и в прошлом веке, политика и интересы транснациональных корпораций, опутавшие сетями весь мир, по своей мощи значительно продолжают превосходить большинство государств мира и, что уж там, способны купить внешнюю и внутреннюю политику некоторых стран целиком.
Мировой кризис продемонстрировал, что такие внегосударственные институты, как Федеральная резервная система США или финансовая система Швейцарии, являются не менее мощными субъектами политики, нежели многие страны, напичканные военной техникой.
В международной политике также растет роль транснациональных сетей, как Аль-Каида или Хизбалла, для которых понятие границ давно является абстракцией. Самое характерное то, что такие организации, как Хизбалла, могут быть полноценными участниками военного конфликта против государства (Израиля) и, более того, даже одержать над его вооруженными силами информационно-идеологическую победу, как это произошло во Вторую Ливанскую войну.
Глобальные социальные сети, как Твиттер или Фейсбук, вообще способны стать решающим фактором даже в победе революций. Международные телевизионные каналы также не отстают, а, скорее, даже являются символами современной глобализации в силу того, что способны активно формировать общественное мнение по всему земному шару. И не только — «зомбоящики» способны создавать мифы и иллюзорную реальность, которые для миллионов людей могут стать реальным фактом.
А это, как мы понимаем, может подорвать основу эмпирического и позитивного знания у целых стран и народов. Искаженные картины мировосприятия становятся доминирующими утопиями, хотя только недавно технический прогресс добивался целей с точностью до наоборот — избавления от утопических теорий в пользу рационального видения мира.
И вот в условиях, когда границы вроде как начинают интенсивно стираться, приходит кризис миропорядка, который во всеуслышание заявляет о «левом повороте» в мировой политике и о возрастании роли национального государства в защите людей от катаклизмов глобального кризисного характера.
В 2009 году Фонд Эберта обратился к германским социал-демократам и английским лейбористам с вопросом — какова будущая роль государства? На основе их ответов была выпущена одноименная брошюра (Welche zukünftige Rolle für den Staat. — Friedrich Ebert Stiftung, 2009).
Спектр высказываний весьма авторитетных персон европейской политики крайне интересен. Несмотря на то, что говорили персоны, представляющие «левые силы», то есть стоящие априори на стороне усиленной роли государства, их мнения оказались противоположными собственной позиции.
Наиболее важными для нашего исследования, я считаю, являются два мнения. Одно из них высказано Дональдом Сэссоном, профессором сравнительной европейской истории Колледжа королевы Марии при Лондонском университете. В сокращенном виде оно звучит следующим образом: с одной стороны, на протяжении многих веков всеобщая теория государства уже достаточно сформировалась. Между тем «не существует теории государства, которая одинаково подходит к Люксембургу и Соединенным Штатам, к Китаю, Республике Конго, Парагваю и Ливии».
Второе — позиция Гезины Шван, кандидата от СДПГ на пост президента ФРГ, в недавнем прошлом президента Европейского университета во Франкфурте-на-Одере: «Опасность заключается … в том, что в ходе усиления роли государства существующий спорный баланс между государством, экономикой и гражданским обществом будет существенным образом нарушен.… Государственное вмешательство, связанное с преодолением кризиса, мы можем терпеть только на короткий срок. В противном случае мы совершим греховный поступок, наносящий ущерб нашему правовому и политическому устройству и подрывающий устои демократии».
Общим выводом может послужить то, что теоретические основы представления о роли государства пребывают в ситуации фундаментальной нестабильности, если не сказать растерянности. Это, собственно, представляет собой основную причину широкой популярности «ручного управления» в мире. А одна из проблем ценностного противостояния со времен якобинцев практически не изменилась: свобода против безопасности и отсутствие понимания правильного баланса между ними.
Что же в миропорядке сегодняшнего дня остается по-настоящему постоянным и незыблемым? Одна фундаментальная и наиважнейшая мотивация: корысть и жажда наживы. Причем мы не ведем речь о капиталистической прибыли, а именно о получении сверхдоходов, совершенно необоснованных денег, к числу которых можно отнести возможность торговать политическими интересами в ущерб публично декларируемых ценностей. Это — прекрасная возможность для гиффенов, тониблэров, майманов и бальцеровичей получать от диктаторов очень удобные деньги, принадлежащие какому-нибудь бедному народу, интересы которого — не их забота. Как говорится, горе той нации, которую, словно безотцовщину, грабит собственный опекун.
Итак…
Вывод первый
Чем дольше вы смотрите назад, тем дальше видите вперед. И это не политическое или философское умозаключение — всякий окулист скажет вам то же самое.
Уинстон Черчилль
Это эпиграф, а вывод таков: в современном мире главы государств, в которых слабы демократические и цивилизационные ценности, обладают самой благоприятной ситуацией, чтобы осуществлять диктаторское правление часто вполне в средневековом стиле. При этом они особо не утруждают себя поиском баланса между главными ценностными категориями, характеризующими современное эффективное и справедливое государство.
Но при этом интрига современной истории заключается в том, что эти обстоятельства являются для них не только совокупностью уникальных возможностей, но и определенной ловушкой. Почему?
Об этом, уважаемые читатели, в следующих номерах…
Источник: Страница Дастана Кадыржанова в “Фейсбуке”