Говорят, что правильная постановка вопроса, это уже половина его решения. В этом смысле меня лично заинтересовали две последние статьи Мухамеджана Адилова, в которых автор размышляет о будущем казахстанской демократической оппозиции и пытается найти ответ на вопрос «что делать» в условиях жестких репрессий со стороны власти. Нисколько не претендуя на истину, попытаюсь внести свои пять копеек в дискуссию.
Автор: Сергей ЗЕЛЕПУХИН
Но сначала выскажу несколько соображений для понимания масштаба и глубины возникших проблем с помощью известного американского либерального политолога. Сразу оговорюсь, я не являюсь сторонником либеральной демократии и либерализма в целом, поскольку считаю, что проблемы демократии, прав и свобод личности не могут быть полностью решены исключительно в рамках институтов народного представительства и либеральной идеологии. Более того, считаю, что в определенных случаях последние даже способны нанести им вред. Почему? Ответ на этот вопрос вы найдете ниже.
Будущее истории по Фукуяме
Вначале о масштабах. Если для казахстанской демократической оппозиции главный вопрос сегодня «что делать в условиях все более жесткого авторитарного режима», то для западной либеральной мысли, как бы это странно ни звучало, во весь рост встает другой вопрос «как не допустить в перспективе разрушения либерально-демократической формы правления».
Показательной для понимания глубины этой проблемы стала относительно новая статья Ёсихиро Френсиса Фукуямы «Будущее истории. Сможет ли либеральная демократия пережить упадок среднего класса». Да, того самого Фукуямы, американского политолога и политического экономиста японского происхождения, который написал в начале 90‑х прошлого столетия труд «Конец истории и последний человек», ставший настольной книгой для любого либерального демократа.
Напомним основной тезис Фукуямы: после падения СССР и просоветских режимов в Восточной Европе распространение либеральных демократий во всем мире может стать конечной точкой социокультурной эволюции человечества и стать окончательной формой правительства, что и будет означать конец истории.
Примечательно, что в качестве методов приближения победы либеральной демократии во всем мире Фукуяма не исключил применение силовых и военных мер против государств с другой формой правления. Но уже после начала интервенции США в Ираке он написал еще один труд «Америка на распутье», где отмежевался от политики неоконсерваторов, хотя был связан с ними с самого начала своей научной карьеры.
Причем такой демарш ученого был весьма удивителен, если учесть, что его «Конец истории» стал чуть ли не манифестом внешней политики администрации Буша-младшего, а сам Фукуяма в свое время активно выступал за свержение режима Саддама Хусейна. Однако в «Америке на распутье» он признал необходимость невмешательства в процесс демократизации обществ и тем более исключил возможность применения силы для этих целей. К чему я привожу все это? Для того, чтобы дальше нам лучше понять эволюцию взглядов одного из виднейших современных либеральных мыслителей.
Но вернемся к статье Фукуямы, увидевший свет в начале этого года. В ней политолог уже не столь оптимистичен по поводу перспектив либеральной демократии в мире, но все же считает ее лучшей формой правления. И здесь принципиально важно выделить несколько моментов, на которых акцентирует внимание ученый. Для краткости попробуем изложить их тезисно.
Во-первых, политолог пытается доказать наличие идейного тупика в западном обществе, усилившегося после начала глобального финансового кризиса в 2008 году. При этом он считает, что сам кризис «финансового капитализма» (термин Фукуямы) стал результатом политики отказа от госвмешательства в экономику и финансовый сектор — политики, проводившейся последние 30 лет в западных странах.
Добавим, что ее начало связывают с именами экс-премьера Великобритании Маргарет Тэтчер и ныне покойного бывшего президента США Рональда Рейгана. А суть ее в самых общих чертах сводилась к уменьшению влияния государства на процессы в экономике и стимулированию спроса, а через него и экономического роста путем так называемых массовых кредитов, что в итоге привело к кризису 2008 года.
Во-вторых, Фукуяма обращает внимание на возникновение ряда тенденций, угрожающих Западу потерей демократии! Об этом ученый прямо пишет в разделе, посвященном перспективам демократической формы правления.
«Сегодня в мире существует взаимосвязь между экономическим ростом, социальными изменениями и главенством либерально-демократической идеологии. И при этом конкурентоспособная идеологическая альтернатива не вырисовывается, — пишет он. — Однако некоторые тревожные экономические и социальные тенденции, если они сохранятся, могут поставить под угрозу стабильность современных либеральных демократий и развенчать демократическую идеологию в ее нынешнем понимании».
В‑третьих, после этого политолог акцентирует внимание на важности «среднего» класса как социальной базы для либеральной демократии, доказывая, что его существование сегодня находится под угрозой. Причем в качестве аргумента он указывает на отрицательные последствия глобализации т говорит об увеличении разрыва между богатыми и бедными.
В итоге Фукуяма приходит к выводу о необходимости идеологии будущего. Как считает он, она должна содержать «как минимум два компонента — политический и экономический». «В политическом отношении новая идеология должна подтвердить превосходство демократической политики над экономикой, а также вновь закрепить легитимность государства как выразителя общественных интересов», — заключает ученый, но не дает конкретных рецептов, как изменить ситуацию, лишь указывая на то, что проводником этой идеологии должен быть «средний» класс.
К этому принципиальному выводу мы еще вернемся.
Демсилы в тупике
Какое отношение все перечисленное Фукуямой имеет к Казахстану? Да самое прямое. Несмотря на противоположные политические условия на западе и в нашей республике, идейный багаж демсил что там, что здесь оказался пустым.
И если ученый только высказывает опасения по поводу того, что «некоторые тревожные экономические и социальные тенденции» могут поставить «под угрозу стабильность современных либеральных демократий и развенчать демократическую идеологию в ее нынешнем понимании», то в Казахстане по крайней мере на бытовом уровне она уже оказалась развенчанной, не успев состояться политически и реализоваться в полной мере в экономике.
Попытаюсь объяснить, что я имею в виду. Нисколько не претендуя на истину в последней инстанции, смею предположить, что идеи либеральной демократии на современном этапе в нашей стране постигла участь коммунистической идеологии. Почему?
Во-первых, потому что от экономических реформ в стране, проводившихся по рецептам неолиберальной теории («шоковая терапия», либерализация цен, массовая приватизация) под лозунгами свободы и демократии, выиграла ничтожная доля населения и в первую очередь правящая бюрократия, а остальные остались на обочине жизни, чувствуя себя обманутыми. Отсюда и столь распространенные клише: что «все политики одинаковые», «этот уже нахапал — пусть сидит, а то придет другой и тоже начнет воровать», «не приватизация, а прихватизация» и так далее.
Если переводить массовые стереотипы с бытового языка — это означает: либеральные реформы в экономике не оправдали ожидания значительной части населения. А поскольку они проводились под лозунгами демократии и свободы, то у населения на уровне условного рефлекса сложилась, как минимум безразличная, а то и крайне негативная реакция на сами эти понятия. Отсюда и политический индифферентизм, и, более того, ненависть к либеральным демократам, как, впрочем, равно как и к правящей бюрократии.
Причем логика таких выводов весьма проста. Судите сами. Если завтра к либералу подойдет кто-нибудь и начнет говорить о коммунизме положительно, как он на это отреагирует? Правильно, приведет множество доводов против, в том числе обязательно вспомнит о дефиците всего и вся, очередях в магазинах, советскую номенклатуру и ее методы управления. И ему будет глубоко все равно, что коммунистическая идеология на самом деле имеет множество течений и что отдельные из них также пытаются дать ответы на злободневные проблемы и имеют кране негативное отношение к советскому опыту.
Аналогичная ситуация будет, если либерал подойдет к человеку, жившему при советской власти, не думая, что называется, о хлебе насущном, но в ходе реформ потерявшему больше, чем приобрел взамен. И ему, скорее всего, будет безразлично, если либерал начнет оправдываться и говорить о том, что во всем виновата верхушка, узурпировавшая власть и не давшая до конца провести реформы; что нужна демократия, честные выборы и так далее.
Кстати, здесь несколько слов надо сказать о верхушке (не секрет, что практически на всем постсоветском пространстве, разве что за исключением Прибалтийских стран, ее костяк составляют «экс-коммунисты»). Вклад этой верхушки в дискредитацию либеральных идей, ничуть не меньше, чем в дискредитацию коммунистической идеологии, поскольку будучи «коммунистами» они клялись в верности заветам Ильича, а перекрасившись в «демократов», до сих пор поют оды либерализму. И люди это видят, но большинство приходит к ошибочному выводу, что любая власть в нашей стране, какой бы она не была — либеральная, коммунистическая или действующая — означала и будет означать свободу от ответственности перед народом, но не наоборот.
Другими словами, фактически обыватели не проводят никаких различий между ними. Поэтому и то, и другое в их понимании зло, предпочтение же они отдают, по их мнению, меньшему по формуле «он уже нахапал».
В этой ситуации все усилия демоппозиции привлечь внимание людей к проблемам демократии, прав и свобод, гонениям на прессу и политическим судебным процессам в стране за исключением сочувствия и поддержки мизерного меньшинства разбиваются об стену безразличия большинства. В итоге все это идейное «блюдо» демсил на современном этапе остается не востребованным среди широких масс и больше подходит для «угощения» международных организаций и западных политиков.
Естественно, что при таком отношении к власти и демоппозиции среди казахстанцев возник идеологический вакуум, который легко заполнился традиционализмом в лице национал-патриотов, либо теологическими учениями, в частности исламским фундаментализмом. Не говоря уже о том, что к этому были социально-экономические и исторические предпосылки: обнищание значительной части казахов и их традиционная религиозная идентичность с исламом в купе с ренессансом радикальных исламских течений, таких, как, например, салафизм.
Нет соцбазы — нет поддержки
Что касается проблем «среднего» класса, то она также актуальна для Казахстана, поскольку глобальный кризис ударил по этой социальной категории и в нашей республике. Но с тем отличием, что на западе экономические потрясения обрушились на уже сформированный «средний» класс, в то время как у нас в стране — на только находившийся в процессе формирования.
В результате цементирующий элемент и социальная база либеральной демократии — социальная группа со средними доходами — начала стремительно сокращаться, так и не успев, как следует подрасти и окрепнуть. Свидетельством тому стали данные, приведенные заведующим центром теории социально-ориентированной экономики Института экономики Министерства образования и науки РК Аманжолом Кошановым о том, что разрыв между богатыми и бедными в Казахстане достиг тридцатикратного размера!
Тем самым в Казахстане социальная группа, более восприимчивая к либеральным идеям, оказалась на грани вымирания. Получилось почти по Карлу Марксу, говорившему, что «и теория становится материальной силой, когда она овладевает массами», но только наоборот: так или иначе идеи-то есть, но нет тех масс, которыми они могут овладеть.
Ситуация осложняется еще и тем, что значительную долю «среднего» класса в стране, по крайней мере, по уровню доходов составляют чиновники, естественно, в первую очередь коррумпированные. Но она никак (за малым исключением) не может быть социальной подпоркой для демоппозиции, а, напротив, выступает таковой для правящей бюрократии, поскольку, ее социальное положение и доходы напрямую зависят от существующей системы власти. Именно поэтому все, с позволения сказать, кампании по борьбе с коррупцией в стране имеют (и при существующей системе будут иметь) нулевую эффективность, поскольку бороться правящей верхушке с ней — равносильно тому, что бороться против себя самой.
Есть еще один на первый взгляд незаметный, но очень существенный момент. По иронии судьбы неолиберальный экономический курс Акорды, проводимый со времен независимости, не столько способствовал формированию «среднего» класса, сколько приводил к все большему расслоению общества на бедных и богатых. При этом политический курс на монополизацию власти выстраивал и укреплял отношения между правящим классом и народом по линии господ и подданных.
А если к этому прибавить, что главной социальной подпоркой власти выступает крупный капитал (причем не всегда можно четко провести между ними грань), то в роли тех самых богатых и господ выступает правящая бюрократия и околовалстные группы. То есть, по существу, сегодня политическая надстройка Казахстана полностью отражает экономический базис и наоборот.
Другими словами, политическая власть в стране если не де-юре, то де-факто принадлежит тем же лицам, кто контролирует власть экономическую — крупную собственность. А политическая и экономическая системы страны вместе представляет собой одну большую монополию под названием ЗАО «Казахстан» со стопроцентным пакетом акций в руках правящей бюрократии. Монополию с почти неограниченными финансовыми ресурсами и послушным аппаратом принуждения и подавления — тот самый Левиафан, о котором в свое время писал английский философ Томас Гоббс.
Причем окончательное формирование этой системы произошло не так уж и давно, фактически после того как под контроль правящего класса перешли «БТА Банк» и Казком — по сути, последние бастионы крупной собственности в стране.
Конец истории откладывается
И, казалось бы, вот тот самый момент, чтобы попытаться дать ответ на вопрос, что делать демократической оппозиции в Казахстане. Но для этого нам придется вновь отвлечься от сугубо казахстанской ситуации и вернуться к основному выводу Фукуямы.
Если читатель забыл, то напомним, что ученый призывает к разработке новой идеологии, которая «должна подтвердить превосходство демократической политики над экономикой, а также вновь закрепить легитимность государства как выразителя общественных интересов».
То есть фактически Фукуяма увидел, то, что не могут или не хотят видеть сегодня многие наши либералы. Во-первых, то, что экономические реформы в странах запада, проводившиеся последние тридцать лет, привели, к невозможности реализации демократической политики! Во-вторых, что государство перестало быть институтом, выражающим общественные интересы или, как говорили древнегреческие философы, институтом, призванным обеспечивать общее благо!
По Фукуяме получается, что современные западные правительства являются недемократичными, поскольку перестали быть проводниками общественных интересов (кстати, на Западе так думает не только он, но об этом ниже). Тем самым либеральный политолог, если не по форме, то по содержанию пришел к той мысли, которые еще более 160 лет назад в эпоху классического либерализма и свободного рынка (то есть когда не было соцгосударства) сформулировали Карл Маркс и Фридрих Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии»: «Современная государственная власть- это только комитет, управляющий общими делами всего класса буржуазии»
Так почему же либеральный мыслитель Фукуяма пришел, по существу, к созвучному с марксизмом, неутешительному и, на первый взгляд, парадоксальному для либерала выводу? Ведь рыночную экономику в западных странах никто не отменял, а институты либеральной демократии как были, так и есть?
Ларчик открывается очень просто. Дело в том, что реформы по неолиберальным рецептам — выработанные в рамках новых либеральных экономических учений, призывавшие к отказу от вмешательства государства в экономику и возвращению к классическим принципам либерализма; проводившиеся в странах запада в течение примерно последних 30 лет; провозглашенные после распада СССР чуть ли не единственно верными и возможными мерами — в итоге привели к дисбалансу сил в обществе между трудом и капиталом в пользу последнего.
Тем самым была заложена мина под социальное государство или государство всеобщего благоденствия в интерпретации англосаксов, основные принципы которого были сформулированы на Западе во время противостояния с СССР и внесшие большой вклад в победу западных стран над мировой системой «социализма». (В кавычках потому, что лично я не считаю, что в СССР был социализм, а имелись только предпосылки к нему).
Но по мере продвижения неолиберальных реформ постепенно, но планомерно сокращались социальные программы, а после кризиса 2008 года произошло то, что было немыслимо еще пять лет назад — введение мер жесткой экономии за счет урезания зарплат, пособий, пенсий и повышения налогов. Не буду говорить, можно ли их назвать правильными или нет. Сейчас не об этом. Но сделаю два принципиальных замечания.
Во-первых, проводятся они в русле все тех же неолиберальных рецептов с использованием отдельных идей, выработанных в рамках кейнсианства, но уже не работающих так эффективно в современных условиях, как это было после второй мировой войны.
Во-вторых, они ведут к уничтожению социальной демократии или иначе социального государства, поскольку в первую очередь эти меры бьют по мелким предпринимателям и трудящимся, многих из которых по докризисному уровню доходов вполне можно было отнести к «среднему» классу. Тем самым они уничтожают социальный базис представительной демократии и грозят ей институциональным кризисом. Другими словами результаты проведения неолиберальных реформ стали серьезным вызовом для самого либерализма. Подобно тому, как негативный, хотя и не во всем опыт построения коммунизма в СССР стал серьезным ударом по марксизму.
Ирония судьбы или те же грабли
Причем Запад наступил на те же грабли, что и Советский Союз. Советская бюрократическая верхушка, огнем и железом избавившись от любого инакомыслия и оппозиции, в том числе и внутри Коммунистической партии, оказалась не способной дальше развивать марксизм и воспринимать другие идеи. Результат общеизвестен — СССР больше нет.
Но не случайно же говорят, что либерализм и социализм — это дети одной цивилизации. Запад после падения СССР впал в эйфорию и потерял способность к генерации новых идей в рамках либеральной мысли, лишь провозгласив «конец истории», уверовав в безоговорочную победу идей либерализма, а заодно придав забвению какие-либо альтернативные концепции и теории. Но правда для этого у него было одно, но достаточное основание: если распад Союза ознаменовал «конец истории», то к чему изобретать что-то еще?! И тут как назло грянул кризис.
Пока кризиса не было, неолиберальная идеология заняла монопольное положение, а все что входило с ней в противоречие отправлялось в утиль (кстати, в том числе и отдельные либеральные концепции, например, некоторые идеи либертарианства). В итоге после распада СССР все без исключения правительства в западных странах — будь то правые или левые — были вынуждены действовать в рамках единственного «руководящего и направляющего» неолиберального мейнстрима.
С тех пор принципиальные различия между господствующими политическими силами на Западе стерлись. Остались лишь противоречия тактического порядка и то во многом обусловленные электоральными циклами, то есть выборами. (Показательным в этом смысле стал раскол, произошедший несколько лет назад в Социал-демократической партии Германии, от которой откололось «левое» крыло и создало самостоятельную политическую организацию, выступив против слепого следования неолиберальным заветам. Причем опыт СДПГ повторили и ряд социал-демократий в других странах Европы, в том числе и в Швеции, где по распространенному мнению господствует шведский социализм.
Посмотрите на республиканцев и демократов в США. У них, по сути, нет принципиальных противоречий: и те, и другие говорят о необходимости проводить политику жесткой экономии и давить на другие страны отличные от них, в том числе и с помощью силы. А все их «разногласия» сводятся к вопросам, когда и как, и то в силу традиции наличия электоральных периодов, а после кризиса и в силу наличия огромного бюджетного дефицита и госдолга.
Вот как охарактеризовал эту проблему постоянный гость передачи New Hour на Progressive Radio американский политический экономист Джек Расмус. Например, он подверг критике новую антикризисную программу ФРС США, так называемое, количественное смягчение (QE 3). Напомним, ее суть сводится к печатанию новых долларов, но в отличие от предыдущей программы, предназначенных для выкупа ипотечных облигаций у финсектора в надежде на увеличение темпов роста кредитования, а через него стимулирование экономического роста и снижение безработицы.
Так вот ее эксперт назвал «субсидированием банков и инвесторов», накачкой стоимости финансовых, товарно-сырьевых и других классов активов, что, кстати, в краткосрочной перспективе на пользу Казахстану, но в долгосрочной, может иметь серьезные негативные последствия. Но это тема отдельного разговора.
При этом он считает, что «за бортом остаются простые люди». Для них, по его мнению, не предусмотрено никакой поддержки, а перераспределение богатства с помощью этой программы «в пользу сверхбогатых элит переходит уже всякие границы». В результате, как считает Расмус, свободные деньги идут «в банки и другие финансовые группы», а «всем остальным положено сокращение социальных пособий и остающихся после налогообложения доходов». Тем самым он заключает, что новая программа ФРС означает «QE для них» и «строгую экономию для нас остальных».
Для того, чтобы лучше понять то, что имеет ввиду эксперт, напомним, что с 1 января 2013 году в США должен наступить, так называемый, «бюджетный обрыв» — одновременное уменьшение госрасходов на $600 млрд и увеличение налогов. То есть согласованная в прошлом году во время баталий по уровню госдолга США демократами и республиканцами компромиссная мера в целях уменьшения дефицита бюджета. Правда, еще не факт, что она будет реализована в намеченный срок..
Все это действо американских политиков и ФРС с политической точки зрения он характеризует так: «Двухпартийное соучастие пообещало самые благоприятные времена богачам. Все остальные, независимые политики, остаются вне игры. Выборы ничего не меняют и не меняли уже десятилетиями. Можно сказать, их результат сводится к перестановке кресел».
Очевидно, что последний вывод Расмуса созвучен с главным выводом Фукуямы о потери превосходства демократичной политики западных стран над экономикой, но уже в категоричной, а не в политкорректной форме. Но Расмус оказался не единственным, кто критически подошел к анализу ситуации в стране. Например, одним из них стал президент Федерального резервного банка Сан-Франциско Джон Уильямс.
«Потребители попросту не могут сводить концы с концами, — характеризует он ситуацию в США. — В среднем реальный, с поправкой на инфляцию доход домохозяйств падал четвертый год подряд, рухнув на самый низкий уровень с 1995 года. Уменьшенные на CPI‑U (индекс потребительских цен для городских жителей) цифры 2011 года находились даже ниже уровней, зафиксированных в конце 1960‑х и начале 1970‑х годов. В то же время, несмотря на существующую природу кризиса экономики и платежеспособности системы, а также последствия финансовой паники 2008 года, разброс доходов — их движение от середины в сторону крайних, как низких, так и высоких, значений — побил рекорд, вместо того, чтобы смягчиться, как можно было бы ожидать в периоды финансовых невзгод».
То есть и представитель ФРС пришел к тому же выводу, что и политолог Фукуяма: кризис ведет к уничтожению «среднего» класса. Причем наглядным примером этого стало движение «Захвати Уолл-стрит». А последние массовые выступления в Испании и Греции, по сути, — это «бунт» средних слоев населения и молодежи против проводимых неолиберальных реформ. Западное общество, говорит: «Хватит!».
Другими словами и Фукуяма, и Расмус и Уильямс указывают на то, что перед Западом вновь стал актуальным вопрос, решенный в свое время в рамках соцгосударства: как обеспечить оптимальное соотношение между свободой (либеральной демократией) и равенством (социальной демократией), поскольку уже очевидно, что дальнейшее проведение неолиберальных реформ разрушает фундамент политической стабильности либерализма — социальное государство, а с ним и «средний» класс, тем самым угрожая обернуться катастрофой для свободы. Фукуяма это понял, а способны ли это понять наши либералы?
Примечательно в СССР этот принцип реализовался, но только с другой стороны: условно говоря, стремление к равенству и социальной справедливости уничтожило свободу, в результате чего равенство превратилось в «уравниловку» для всех и в привилегию для советской бюрократии. В итоге плановая экономика оказалась в тисках несвободы, что, в конченом счете, привило к уничтожению стимулов, тормозило инновационное развитие и приводило к товарному дефициту. Правда, последний никак не касался советской номенклатуры, в итоге угробившей коммунистический проект, а после удивительного превращения в «демократическую элиту» с тем же успехом дискредитирующей либеральные идеи.
Возвращаясь к Фукуяме следует отметить, что он хорошо понял глубину и остроту проблемы «свобода-равенство» на современном этапе развития западных стран, и это понимание заставило его пересмотреть свое отношение к внешней политике США (в том числе и к военному вмешательству в дела других стран) и разрыву с неоконсерваторами, о чем было сказано в начале статьи.
Логика ученого здесь выглядит вполне понятной. Ведь если национальные правительства оказались неспособными проводить демократичную политику в интересах всех групп общества внутри страны, а не в интересах только богатых (крупного капитала), то логично сделать вывод, что оно не может проводить и демократичную внешнюю политику, ведь, как мы все хорошо знаем, последняя есть продолжение политики внутренней.
А значит, неизбежно приходится сделать вывод, что все действия США по отношению к неугодным им режимам и другим странам сегодня, какими бы благими намерениями они не оправдывались — это возрождение колониальной и империалистической политики! Не этот ли вывод заставил Фукуяму отказаться от некоторых своих взглядов, высказанных им в труде «Конец истории»?
К слову, без преувеличения можно сказать: кто сумеет предложить удовлетворительное решение главной антиномии демократии — противоречия свободы и равенства — вполне достоин Нобелевской премии в области социальных наук и может претендовать на звание Эйнштейна в социологии.
В качестве исторической справки заметим, что первыми эту проблему сформировали не либералы и даже не марксисты, а анархисты в лице Михаила Бакунина, говорившего, что «свобода без социализма — это привилегия и несправедливость, социализм без свободы — это рабство и животное состояние».
Что делать?
А теперь вернемся к Казахстану. Что же мы имеем, если смотреть на ситуацию в демоппозиции сквозь призму глобальных тенденций? В первую очередь то, что демократические силы оказались в идеологическом, а значит в стратегическом и тактическом застое, подобно «реальному социализму» позднего Брежнего. Но, если верить Фукуяме, в таком положении находится либеральная мысль не только в Казахстане и России, но и в западных странах.
Главное же отличие, образно говоря, заключается в том, что либеральные силы на Западе пришли к идеологическому тупику как бы сверху с вершины достигнутых успехов, тогда как наши либералы — снизу, в условиях отсутствия таковых в политической системе Казахстана. Не говоря уже о социальной демократии. Поэтому не удивительно, что в выигрыше оказалась авторитарная политсистема правоконсервативного толка, выстроенная Назарбаевым.
Во-первых, потому что уничтожены экономические основания для либеральной демократии в стране путем монополиизации крупной собственности в руках правящей верхушки, а также средней и частично мелкой — околовластными группами.
Во-вторых, потому что нет социальной базы больше всего восприимчивой для либерализма — многочисленного «среднего» класса.
И, в‑третьих, потому что либеральные идеи частично дискредитированы. Вот мы и имеем то, что имеем: политическую систему, все больше напоминающую авторитарно-бюрократические режимы, некогда существовавшие в латиноамериканских странах.
Но есть ли выход для либеральной оппозиции, а тем более возможности продолжения борьбы с Левиафаном елбасы? Безусловно, есть. Для этого в первую очередь необходимо пересмотреть и переосмыслить весь идеологический багаж и опыт либерализма со смещением акцента на социальную проблематику, то есть «влево».
В противном случае демсилы рискуют оказаться на обочине политической жизни, превратившись «в вещь в себе», то есть в тусовку, где одни и те же люди обсуждают в сотый, а то и в тысячный раз одни и те же идеи, мало волнующие общество. Не верите? Тогда посмотрите на количество и социальный состав людей, приходящие на митинги оппозиции, и вы увидите, что на манеже все те же.
Кстати, в отношении новых социальных, хотя и абсурдных идей режим идет на шаг впереди либеральной оппозиции. И программная статья президента «Социальная модернизация: двадцать шагов к обществу всеобщего труда» тому показатель. Но насколько она реалистична, другой вопрос, хотя и во многом риторический, ибо она просто не может быть реализована при сохранении прежнего экономического курса. К тому же отдельные идеи статьи входят в противоречие с политическим и экономическим положением правящей бюрократии.
Во-вторых, попытка демократических сил сотрудничать с национал-патриотами и, образно говоря, «толкать» их к демократии, к чему призывает Мухамеджан Адилов, может оттолкнуть от либералов часть и так узкой социальной базы и часть представителей не коренной национальности. Поэтому есть смысл активно работать непосредственно с казахоязычным населением, а не с лидерами «нацпатов».
Во-вторых, в условиях отсутствия мощного «среднего» класса притом, что часть его, по сути, поддерживает Акорду, а часть остается политически индифферентной, необходимо делать акцент на работе с профсоюзами, рабочим классом и молодежью. Поскольку только рабочие и молодежь на сегодня имеют наибольший потенциал для борьбы, на что указывает забастовка жанаозенских нефтяников и акции протеста рабочих в других регионах. А потом если этого не сделают либералы, сделают другие.
И еще один аргумент, почему важно обращать внимание на рабочий класс и его организации. Дело в том, что обозначившееся недовольство рабочих стало показателем того, что подконтрольный власти крупный капитал не может и не хочет создавать условия (правда, после трагических событий в Жанаозене ситуация несколько изменилась, но не кардинально) для удовлетворения его даже элементарных физиологических потребностей и потребности в безопасности — тех, которые находятся на первых двух нижних ступенях в известной «Пирамиде потребностей». А это создает предпосылки для его вполне справедливого недовольства. Как ни крути, а бытие определяет сознание.
В общем, посмею предположить, что хочет того демоппозиция или нет, а рано или поздно Маркса, Энгельса, и Ленина перечитывать ей все же придется.
Original post:
Почему либералы оказались в политическом тупике?