Последние два года оказались для свободы слова не лучшим временем, пишет в своей статье на сайте Рroject-syndicate Аня Шиффрин — директор по технологиям, медиа и коммуникациям Школы международных и общественных дел Колумбийского университета.
Правительства Польши, Венгрии и Турции, как и руководители балканских стран, а также Китая и России, всё активней стремятся поставить под контроль дискуссии в обществе. В США же президент Дональд Трамп занят непрерывными попытками дискредитации СМИ, а его администрация беспрецедентно закрыта от прессы.
Ниже предлагаем читателем перевод этой статьи на русский язык.
Эпоха цензоров, которые физически редактировали газеты (я видела это во Вьетнаме и Мьянме), по большей части канула в лету. Но, как показывают последние события, свобода прессы по-прежнему крайне уязвима, поскольку правительства и «корыстные интересы, переплетённые с политикой» (как выразилась политолог Алина Мунджиу-Пиппиди), приступили к установлению своеобразного мягкого контроля, который можно назвать «захватом СМИ» («media capture»).
Экономисты использовали термин «захват» после финансового кризиса 2008 года для описания ситуации, когда регуляторы оказались не способны к надлежащему надзору за своими отраслями: зачастую их сотрудники приходили из отрасли, которую они должны были контролировать, а затем возвращались в неё. Захват СМИ во многом происходит так же: политические лидеры либо напрямую владеют средствами массовой информации (вспомните Сильвио Берлускони в Италии), либо добиваются лояльного отношения к себе лидеров СМИ с помощью коррумпированных «друзей» или методами преследования.
Одним из первых решений польского ультраправого правительства, неофициально возглавляемого Ярославом Качиньским, стало принятие нового закона о СМИ, который позволяет властям нанимать и увольнять руководителей сетей общественного вещания. В Турции правительство президента Реджепа Тайипа Эрдогана отправляет за решётку критически настроенных журналистов, например, знаменитого колумниста Ахмета Алтана и его брата, профессора Мехмета Алтана, а также закрывает или устанавливает контроль над медиа-компаниями, влияя на работу журналистов путём запугивания.
В менее экстремальной версии подход Эрдогана использует Трамп, третируя своих критиков, например, CNN и The New York Times, и стимулируя других, например, Wall Street Journal, писать о себе позитивно. В других страна преследованием СМИ занимаются «друзья» власти: в Южной Африке политически влиятельная семья Гупта выбрала своей мишенью бывшего редактора изданий Business Day и Financial Mail Питера Брюса, который критиковал президента Джейкоба Зуму. Власти могут также пытаться контролировать СМИ, отказывая потенциально критически настроенным медиа-организациям в аккредитации, как это случилось в США и (в более агрессивной форме) в охваченной кризисом Венесуэле, возглавляемой президентом Николасом Мадуро.
Подобные захваты СМИ критически важны для власти, потому что позволяют ей сохранять поддержку общества, особенно тем правительствам, которые принимают потенциально непопулярные решения. Кампания Трампа против «СМИ, публикующих фейковые новости», помогла ему сохранить лояльность основной части своей избирательной базы, даже несмотря на разоблачения, которые уже давно похоронили бы любого другого американского политика.
Практика захвата СМИ влияет не только восприятие событий обществом, но и на экономические показатели. Экономист Мария Петрова полагает, что захват СМИ может способствовать росту неравенства, особенно в тех случаях, когда захват производится богачами (а не политиками, которые могут лишиться своей выборной должности). Джакомо Корнео из Свободного университета Берлина считает, что рост уровня экономической концентрации повышает вероятность предвзятости СМИ.
Захват СМИ не является новым феноменом. Ранее предполагалось, что нас освободит от него интернет, по крайней мере, в тех странах, где нет откровенной онлайн-цензуры. Считалось, что, поскольку стоимость выхода на рынок падает, увеличение количества СМИ сделает маловероятным их полный захват. Даже если какие-то отдельные СМИ окажутся захвачены, в целом они всё равно будут оставаться эффективным инструментом надзора за властью, по крайней мере, пока сохраняется их достаточное разнообразие. Такие ожидания подкреплялись мнением, что рост конкуренции приведёт к повышению качества новостей.
Но, видимо, произошло нечто прямо противоположное. Расцвет цифровых медиа уничтожил бизнес-модель традиционных СМИ. Рекламодатели мигрировали в Интернет, где слоты стоят дёшево, а потребители стали с меньшей готовностью платить за контент, потому что у них появилась масса бесплатных опций. В результате, традиционные СМИ переживают резкий спад доходов и массовые сокращения.
Уменьшение ресурсов негативно повлияло на качество журналистской работы, в том числе и потому, что (и об этом пишет Жулиа Кажэ из Science Po) многие издания, страдающие от нехватки денег, попытались апеллировать к максимально широкой аудитории. Необходимость охоты за кликами на сайтах, подобных Facebook, Twitter и Google, подорвала способность владельцев старых СМИ выполнять свою традиционную роль гарантов подотчётности.
Снижение доходов СМИ способствовало их захвату и ещё по одной причине: изменились стимулы к владению СМИ. Если не ожидается, что газета принесёт большую экономическую отдачу, тогда главным стимулом к покупке и управлению этой газетой становится влияние. Например, владелец казино, американский миллиардер Шелдон Адельсон купилThe Las Vegas Review-Journal в 2015 году и установил контроль над израильской газетой не ради денег.
Медиа-ландшафт становится всё более податлив для захвата, поэтому уровень политической и корпоративной подотчётность будет только падать. Именно поэтому «Центр помощи международным СМИ» только что опубликовал новый доклад, который проливает свет на данное явление – и призывает к решению этой проблемы.
Свободные и здоровые СМИ критически важны для нормального функционирования демократии. Если мы хотим защитить второе, тогда любой ценой мы должны защищать и первое.