Многовекторность внешней политики: феномен Центральной Азии

Прин­цип мно­го­век­тор­но­сти, лежа­щий в осно­ве внеш­ней поли­ти­ки стран Цен­траль­ной Азии, про­хо­дит про­вер­ку на проч­ность. Такое мне­ние выска­за­ли в интер­вью DW веду­щие экс­пер­ты в госу­дар­ствах ЦА. При этом часть ана­ли­ти­ков пред­по­ла­га­ет, что поле для манев­ров пост­со­вет­ских рес­пуб­лик меж­ду инте­ре­са­ми круп­ных дер­жав сужа­ет­ся. Дру­гая часть заяв­ля­ет, что у стран реги­о­на еще оста­ют­ся козы­ри для актив­но­го диа­ло­га со все­ми потен­ци­аль­ны­ми партнерами.

Фено­мен Цен­траль­ной Азии

Мно­го­век­тор­ность внеш­не­по­ли­ти­че­ско­го кур­са ста­ла фено­ме­ном Цен­траль­ной Азии (ЦА). В осно­ве прин­ци­па — лави­ро­ва­ние малых госу­дарств реги­о­на меж­ду круп­ны­ми дер­жа­ва­ми. Цель — извлечь мак­си­мум поли­ти­че­ских и финан­со­вых диви­ден­дов от отно­ше­ний с каж­дой из них. Как гово­рят иссле­до­ва­те­ли, сам тер­мин впер­вые про­зву­чал из уст поли­ти­ков в Казах­стане сра­зу после рас­па­да СССР, а уже поз­же был под­хва­чен и внед­рен на прак­ти­ке эли­та­ми в осталь­ных пост­со­вет­ских странах.

“Мно­го­век­тор­ность тогда была вынуж­ден­ной необ­хо­ди­мо­стью”, — объ­яс­нил в интер­вью DW неза­ви­си­мый экс­перт по инфра­струк­тур­ным про­ек­там в ЦА из Биш­ке­ка Кубат Рахи­мов. По его сло­вам, в нача­ле 1990‑х годов была утра­че­на гла­вен­ству­ю­щая роль Моск­вы, а после обре­те­ния неза­ви­си­мо­сти рес­пуб­ли­кам ЦА в сроч­ном поряд­ке пона­до­би­лись новые парт­не­ры. Най­ти их ока­за­лось неслож­но. Стрем­ле­ние моло­дых госу­дарств к само­сто­я­тель­но­сти и неза­ви­си­мо­сти от Моск­вы под­дер­жа­ли США, а так­же евро­пей­ские стра­ны, Китай и госу­дар­ства ислам­ско­го мира, кото­рые не толь­ко ока­за­ли помощь, но и ста­ли основ­ны­ми игро­ка­ми на поли­ти­че­ском поле реги­о­на, отме­ча­ет эксперт.

“В пер­вые годы неза­ви­си­мо­сти эли­там цен­траль­но­ази­ат­ских госу­дарств был нужен мно­го­век­тор­ный внеш­не­по­ли­ти­че­ский курс для того, что­бы най­ти источ­ни­ки для сохра­не­ния в рабо­чем состо­я­нии объ­ек­тов эко­но­ми­ки в сво­их стра­нах. Поз­же он стал уже усло­ви­ем под­дер­жа­ния их поли­ти­че­ской вла­сти и богат­ства”, — отме­ча­ет Рахимов.

По его сло­вам, гово­рить о зака­те мно­го­век­тор­но­сти пока рано. Реа­лии тако­вы, что за 24 года госу­дар­ства ЦА уже созда­ли инте­рес­ные ком­би­на­ции и мно­го­пла­но­вые кон­так­ты отно­ше­ний с основ­ны­ми игро­ка­ми в реги­оне. “Южные пост­со­вет­ские стра­ны поста­ра­ют­ся и даль­ше сба­лан­си­ро­ван­но рабо­тать со все­ми парт­не­ра­ми. Попыт­ка порвать все это по живо­му ока­жет­ся чре­ва­та болез­нен­ны­ми послед­стви­я­ми”, — пола­га­ет Рахимов.

Пер­вые при­зна­ки проблем

А вот таджик­ский поли­то­лог Абдул­ло Рах­на­мо в интер­вью DW пред­по­ло­жил, что вести поли­ти­ку “откры­тых две­рей” в бли­жай­шей пер­спек­ти­ве госу­дар­ствам ЦА будет крайне слож­но. Все­му при­чи­ной, по его сло­вам, обостре­ние гео­по­ли­ти­че­ско­го сопер­ни­че­ства круп­ных дер­жав — Рос­сии, США, Евро­со­ю­за и Китая. Это про­ти­во­сто­я­ние зер­каль­но отра­жа­ет­ся и на пост­со­вет­ском юге. По мне­нию душан­бин­ско­го экс­пер­та, если преж­де в этом реги­оне основ­ные игро­ки откры­то не про­яв­ля­ли стрем­ле­ния потес­нить друг дру­га, то сей­час замет­ны дру­гие тенденции.

“Круп­ные дер­жа­вы посы­ла­ют стра­нам сиг­на­лы, как бы давая понять, что при­шла пора опре­де­лить­ся с глав­ным парт­не­ром. В этой ситу­а­ции поли­ти­ка мно­го­век­тор­но­сти рис­ку­ет остать­ся толь­ко в тео­рии, на прак­ти­ке же госу­дар­ства, руко­вод­ству­ясь инте­ре­сом сохра­нить суве­ре­ни­тет, ска­тят­ся к акцен­ту на более тес­ные отно­ше­ния имен­но с одним из боль­ших парт­не­ров”, — рас­ска­зал Рахнамо.

Он доба­вил, что новая ситу­а­ция гро­зит рас­ко­лоть ЦА как гео­по­ли­ти­че­скую кон­струк­цию. В усло­ви­ях, когда у стран будут про­ти­во­по­лож­ные ори­ен­ти­ры, Цен­траль­ная Азия как еди­ный реги­он оста­нет­ся, по сути, толь­ко в гео­гра­фи­че­ском пони­ма­нии. “На самом же деле про­изой­дет глу­бо­кая транс­фор­ма­ция — ЦА пре­вра­тит­ся в боль­шой узел миро­вой поли­ти­ки, такой же, как Ближ­ний Восток. А это уже не на поль­зу ста­биль­но­сти пост­со­вет­ских стран”, — отме­тил Рахнамо.

Бед­ным стра­нам сложнее

Пер­вые при­зна­ки кре­на у госу­дарств Цен­траль­ной Азии уже нали­цо, отме­ча­ет неза­ви­си­мый ана­ли­тик, заме­сти­тель дирек­то­ра кон­сал­тин­го­вой ком­па­нии Smart business solutions Central Asia Марат Мусу­ра­ли­ев. По его сло­вам, это осо­бен­но замет­но в пове­де­нии тех стран реги­о­на, у кото­рых нет запа­сов неф­ти и газа. Так, у Биш­ке­ка после вхож­де­ния в ЕАЭС стал пре­об­ла­дать век­тор в направ­ле­нии Моск­вы. У Душан­бе же на фоне уве­ли­че­ния в эко­но­ми­ке доли китай­ских инве­сти­ций и кре­ди­тов уси­ли­лись свя­зи с Пекином.

Турк­ме­ни­стан пока при­дер­жи­ва­ет­ся мно­го­век­тор­но­го ней­тра­ли­те­та, кото­рый поз­во­лил в свое вре­мя Ашха­ба­ду создать новые про­из­вод­ства и дивер­си­фи­ци­ро­вать рын­ки сбы­та угле­во­до­ро­дов. Одна­ко все может изме­нить­ся. “В слу­чае даль­ней­ше­го обостре­ния ситу­а­ции на гра­ни­це с Афга­ни­ста­ном, Ашха­ба­ду при­дет­ся, ско­рее все­го, выбрать один из век­то­ров: Москва, Пекин или Вашинг­тон”, — пред­по­ло­жил Мусуралиев.

Лави­ро­вать в ЦА меж­ду инте­ре­са­ми боль­ших дер­жав, доста­вая каж­дый раз козы­ри, по мне­нию экс­пер­та, пока удач­но уда­ет­ся Узбе­ки­ста­ну и Казах­ста­ну. При этом Аста­на, к при­ме­ру, манев­ри­ру­ет бла­го­да­ря эко­но­ми­че­ским проектам.

“Так, Казах­стан став учре­ди­те­лем ЕАЭС, на фоне сбли­же­ния с Моск­вой сумел парал­лель­но нарас­тить тор­го­вые отно­ше­ния с КНР и раз­вить тран­с­кас­пий­ское направ­ле­ние: на Иран — постро­ив желез­ную доро­гу в эту стра­ну через Турк­ме­нию, а так­же в сто­ро­ну Запа­да — пред­ло­жив экс­порт сво­их угле­во­до­ро­дов туда через Азер­бай­джан”, — заклю­чил Мусуралиев.

This entry passed through the Full-Text RSS service — if this is your content and you’re reading it on someone else’s site, please read the FAQ at fivefilters.org/content-only/faq.php#publishers.

Читать ори­ги­нал статьи: 

Мно­го­век­тор­ность внеш­ней поли­ти­ки: фено­мен Цен­траль­ной Азии