В минувшую субботу в иранском парламенте был приведен к присяге новый президент страны – Хассан Роухани, неожиданный и никем не предсказанный победитель предвыборного марафона. Чего ждать от него, учитывая, что в Иране президент не первый, а всего лишь второй человек в государстве после духовного лидера аятоллы Али Хаменеи?
Согласно Конституции Исламской Республики Иран, президентом этой страны может стать любой гражданин, если он «религиозный, политически активный мужчина». Именно такой ключевой параметр вписан в Основной закон — «рийяль» (это слово происходит из арабского языка и означает именно «мужчина»).
Все попытки заменить это слово, к примеру, определением «личность» чтобы дать возможность выдвигать свои кандидатуры также и женщинам, до сих пор терпели фиаско. По этому поводу известный итальянский юморист (ныне скоропостижно ушедший в политику) Бепе Грилло в свое время даже посоветовал иранскому избиркому завести у себя копию знаменитого «папского стула» с дыркой посреди сиденья — с его помощью, как известно, конклав католических кардиналов по традиции проверяет мужской пол кандидата в папы римские.
Впрочем, с проверкой или без, а в том, что новый президент Ирана, 64-летний священнослужитель Хассан Роухани — мужчина, никто не сомневается. Кроме того, его избрание соответствует и еще одному параметру, не вписанному в Конституцию, но сформулированному устно примерно 30 лет назад лично вождем исламской революции, аятоллой Хомейни: «Чтобы защитить ислам, у нас должен быть президент, верящий в ислам и связанный с исламом. Мы не должны выбирать никого, кто повел бы нас к американцам или убрал религию из политики».
Роухани гарантированно не поведет Иран ни в сторону Америки, ни в сторону принятия принципа лаицизма, то есть отделения церкви от государства. Но куда же он намерен вести свою страну?
Ни шагу без аятоллы!
Впрочем, для начала, пожалуй, следовало бы задаться вопросом — а что может президент Ирана вообще? Ведь, если ориентироваться все на ту же иранскую Конституцию, он не первый, а всего лишь второй человек в своей стране. Первым всегда был и остается духовный лидер — аятолла
Этот пост вот уже 25 лет принадлежит Али Хаменеи. Именно его слово является решающим во всех важнейших вопросах — неважно, идет ли речь о ядерной, внешней или внутренней политике. Президент несет ответственность за добросовестное проведение в жизнь «великих директив» Хаменеи, а также за текущие политические вопросы. У него есть определенное поле для маневра, однако оно строго ограничено рамками, за соблюдением которых внимательно следят консервативные власть имущие.
В Иране в качестве политической основы всего действует принцип «Велайят э‑факих» — то есть, «власть духовенства». Этот принцип абсолютно неприкосновенен. Введен он был также аятоллой Хомейни после победы исламской революции в Иране.
Али Хаменеи также был утвержден в качестве его наследника не народным голосованием, а Высшим духовным советом — то есть, по сути, в практикуемой в Иране «исламской демократии», в которой, по сути, отсутствует основной принцип этой самой демократии. А значит — как бы ни утверждали аятоллы обратное, демократии в Иране нет.
Более того, как заявил в свое время один из членов этого самого Высшего духовного совета Хасан Махмуди, духовный лидер Ирана определяется «непосредственно Аллахом». Выходит, у Ирана есть свой «помазанник божий», объединяющий в своих руках абсолютную религиозную и светскую власть — какая уж тут демократия?
Что же общего имеется у «выбора Аллаха» с «выбором народа»? Если народ Ирана кого-то выбирает — этот выбор должен быть утвержден духовным лидером. Если лидер его не утвержит — народ ничего возразить уже не сможет.
Как подчеркнул аятолла Месбах, руководитель исследовательского центра имени имама Хомейни в Гхоме, духовный лидер Ирана считается наместником «имам э‑замана», «скрытого имама», который, согласно шиитским верованиям, должен вернуться в конце времен, чтобы спасти правоверных и покарать всех остальных. Пока он не вернулся — за него правит Али Хаменеи, причем делает это единолично, так что его воля в любом случае считается важнее воли каких-то там иранских избирателей.
В случае с Роухани, впрочем, Али Хаменеи утвердил кандидатуру нового президента — похоже, несмотря на свою неожиданность, она вполне устроила «помазанника».
«Опосредованное одобрение имам э‑замана дает новому президенту божественную легитимацию и обязывает граждан к подчинению ему, — поясняет аятолла Месбах, — а это даже важнее, чем ежедневная молитва. Тот, кто обладает поддержкой всего народа, но не имеет поддержки имама, — не имеет права управлять».
Спрашивается — зачем вообще устраивать выборы? Все равно ведь решающее слово у аятоллы Хаменеи. Тем не менее сам он перед выборами неоднократно подчеркивал, насколько важно принять участие в голосовании. «Наша задача и наш долг — принять участие в определении судьбы страны. Каждый из нас обязан прийти и проголосовать. Выборы — это символ права граждан на участие в управлении государством», — заявлял Хаменеи.
Ну что ж, подобное многие, пожалуй, помнят еще из советских времен, только в СССР это называлось «нерушимым блоком партийных и беспартийных». Массовое (пусть и нарисованное) участие в выборах как бы демократизировало всю систему, а в реальности получалось, как в старой поговорке: «Голосуй — не голосуй, все равно получишь шайбу-шайбу».
Поэтому, как бы кто ни судил о новом президенте Ирана, как бы ни толковали его выступления и заявления, не следует забывать одного: он — не власть. По крайней мере, не определяющая власть. Никакие поставленные им политические цели не могут быть достигнуты без согласия Хаменеи. Это не удалось президенту-реформатору Мохаммаду Хатами, это не получилось у президента-«ястреба» Махмуда Ахмадинежада. И у Роухани это тоже не выйдет.
Всего лишь только шанс
Впрочем, по оценкам большинства экспертов, Хассан Роухани — не реформатор и не возмутитель спокойствия. Он — человек системы. Он не станет переворачивать Исламскую Республику с ног на голову, так как сам является частью существующего в Иране политико-религиозного истеблишмента. Ни словом, ни намеком он до сих пор не ставил под сомнение имеющуюся систему власти.
Почему же столь многие связывают сегодня с ним столь большие надежды? Возможно, все устали от «ястреба» Ахмадинежада, героя взятия заложников в американском посольстве и громогласного борца со всем, что только носит на себе хотя бы легкий отпечаток «тлетворного влияния Запада»?
Или потому, что Роухани — это наименьший общий знаменатель между устремлениями большинства иранцев, желающих перемен, и правящим духовенством, которое привело Иран в нынешнее плачевное состояние, но, тем не менее, отвергающим любые основополагающие изменения?
Беспрецедентная политика конфронтации со всем миром, которую проводил его предшественник, привела к почти полной внешнеполитической изоляции страны, хуже того — она расколола иранское общество на враждующие между собой лагеря. Экономику Исламской Республики правление Ахмадинежада едва не убило, население — ввергло в нищету. Количество бедных растет не по дням, а по часам, государственная социальная система не справляется — что в свою очередь приводит к росту недовольства режимом.
В таких условиях «духовным лидерам» волей-неволей приходится задумываться о переменах, даже если они их не желают. Либо так, либо устраивать у себя в стране кровавую реакцию, массовые расстрелы и прочие прелести «суверенной иранской демократии». Может, это и можно проделать во имя Аллаха, но история учит, что подобные действия все равно рано или поздно ведут к новой революции.
Роухани пока выступал с трибун, проводя свою предвыборную кампанию, успел многое пообещать. Гражданские свободы, ослабление контроля над интернетом, освобождение политзаключенных, смягчение непримиримой позиции страны во внешней политике. Вполне возможно, что он и в самом деле желает все это сделать — только вот в каких объемах это произойдет, решать не ему, а Хаменеи. Если он этого, паче чаяния, еще не понимает, то скоро вынужден будет понять. Он — «номер второй», а не первый. Как решит наместник «скрытого имама» — так и будет.
Без перезагрузки никак
Таким образом, вывод следующий: Иран, пожалуй, и в самом деле ожидают реформы, но не радикальные и не сразу. Проявляться они будут медленно и, возможно, даже слишком медленно для нашего быстро меняющегося мира. Главной задачей нового президента, скорее всего, станет чистка заржавевшей экономики — без этого невозможно ни умаслить правящую верхушку, ни утихомирить голодное и обозленное население.
Однако же эта задача неразрывно связана с другой — с изменениями в атомной политике. Без этого никуда не пропадут международные экономические санкции, не исчезнет запрет на торговлю нефтью — а именно это и является основной причиной экономического упадка. Если санкции останутся в силе или, чего доброго, будут ужесточены — иранская экономика вряд ли в среднесрочной перспективе вообще окажется достойна этого названия.
С другой стороны, возможно, это и парадоксально звучит, но именно те страны, которые поддерживают в данный момент эти санкции, не заинтересованы в экономическом коллапсе Ирана. Кому, спрашивается, нужна еще одна «горячая точка» на Ближнем Востоке, когда там и без того уже есть Сирия, Ирак, Египет, Афганистан?..
Поэтому, возможно, Хасана Роухани следует считать еще и пресловутым общим знаменателем во внешнеполитическом отношении. Однако, тут возникает серьезная проблема: пока Иран строит собственную атомную бомбу — никакие «общие знаменатели» не сработают ни под каким видом.
Так что теперь, как говорится, мяч на стороне иранского руководства и нового президента. Им крайне необходимо реально продемонстрировать, что после восьми лет конфронтации, эскалации напряжения и площадной ругани во все стороны Иран готов к пресловутой «перезагрузке». И не только готов, но и в состоянии ее запустить. Иначе — никак.
Читать оригинал статьи: