В то время как взгляды международного сообщества прикованы к танцам России и США вокруг применения химического оружия в Сирии, Пекин со своим обычным прагматизмом укрепляет свои позиции в Центральной Азии. Сейчас, когда Китай рассчитывает увеличить закупки газа в Центральной Азии к 2020 году до 65 миллиардов кубометров, местные лидеры все чаще рассматривают Пекин как привилегированного экономического партнера.
Пока Соединенные Штаты и Россия продолжают в целом бесплодное обсуждение вопроса о том, как разрешить сирийский кризис, Европа все сильнее фокусируется на попытках Москвы заманить Украину и Армению в российский проект Евразийского экономического союза. На этом фоне десятидневное турне китайского президента Си Цзиньпина по Центральной Азии, закончившееся 13 сентября в Киргизии, в которой в этом году проходил саммит Шанхайской организации сотрудничества, осталось почти незамеченным. Даже российские СМИ, обычно внимательные к ключевым событиям на постсоветском пространстве, больше писали и говорили о женевской встрече между Джоном Керри и Сергеем Лавровым, чем о встречах, которые проводил в Центральной Азии Си Цзиньпин. Между тем, эти встречи могут неблагоприятным для России образом изменить стратегическое лицо региона и иметь широкие последствия для прочих региональных игроков, включая Соединенные Штаты и Европейский Союз.
Центральная Азия играет в целом небольшую роль в международной торговле вообще и в китайской внешней торговле в частности. В демографическом отношении она также не производит на фоне соседей большого впечатления — совокупное население всех пяти республик Центральной Азии, которые называют «станами», не доходит до 70 миллионов человек. Это меньше, чем население одного Ирана. Тем не менее, Казахстан, Узбекистан, Туркмения, Киргизия и Таджикистан находятся в месте, которое советник президента Джимми Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzezinski) однажды назвал «евразийскими Балканами». Это сравнение учитывает как стратегическое расположение Центральной Азии на перекрестке цивилизаций, так и присущую ей нестабильность, связанную со слабостью государственных структур и постоянной борьбой за преобладание между великими державами.
Помимо очевидных преимуществ, которые Центральной Азии обеспечивает ее промежуточное положение между Европой и Азией, этот регион также обладает обширными энергетическими ресурсами. В конце1990‑х годов госдепартамент США сравнил запасы полезных ископаемых Казахстана с ресурсами некоторых стран Персидского залива, что заставило некоторых чиновников заговорить о Казахстане как о второй Саудовской Аравии. Аналогичным образом, соседние Узбекистан и Туркмения привлекли к себе внимание крупных международных нефтяных и газовых компаний, как только провозгласили в 1991 году свою независимость от Советского Союза. Даже Таджикистан и Киргизия — самые бедные государства региона — предположительно обладают большими, но пока нетронутыми месторождениями нефти, газа и золота. В ближайшие годы обеим этим странам понадобятся серьезные инвестиции, и поэтому готовность Китая задействовать миллиарды долларов из своих гигантских валютных резервов выглядит для местных режимов особенно привлекательно.
В то время как взгляды международного сообщества прикованы к танцам России и США вокруг применения химического оружия в Сирии, Пекин со своим обычным прагматизмом укрепляет свои позиции в Центральной Азии. 4 сентября Си Цзиньпин и его туркменский коллега Гурбангулы Бердымухамедов дали старт промышленной эксплуатации второго по величине в стране газового месторождения Галкыныш, запасы которого оцениваются в 21,2 триллиона кубометров. До этого два лидера подписали официальное соглашение о строительстве расширенного трубопровода между Туркменией и китайским Синьцзяном. В декабре 2009 года предшественник Си Цзиньпина Ху Цзиньтао и президенты Казахстана, Туркмении и Узбекистана открыли газопровод Туркмения-Китай, по которому, после того, как он был расширен, могут проходить около 40 миллиардов кубометров газа в год. Сейчас, когда Китай рассчитывает увеличить закупки газа в Центральной Азии к 2020 году до более чем 65 миллиардов кубометров, местные лидеры все чаще рассматривают Пекин как привилегированного экономического партнера и считают, что он важнее как России, так и любых других иностранных игроков.
Отправившись после Туркмении в Казахстан, Си Цзиньпин заключил со своим казахским коллегой Нурсултаном Назарбаевым соглашение о приобретении Китайской национальной нефтегазовой корпорацией 8,33% нефтяного месторождения Кашаган. В прошлом августе это огромное месторождение, расположенное в Каспийском море, было признано CNN Money самым дорогим энергетическим проектом в мировой истории. На его разработку потребуется около 50 миллиардов долларов. Американская нефтегазовая компания ConocoPhillips, объявила, что она собирается продать свою долю в проекте еще в ноябре 2012 года, но Пекину еще пришлось справиться с конкуренцией со стороны индийской Oil and Natural Gas Corporation, которую долго считали наиболее вероятным покупателем. Таким образом, хотя в двух других крупнейших казахских энергетических проектах Китай не участвует, его вхождение в Кашаган стало для Пекина важной победой в борьбе, которую некоторые эксперты называют «новой Большой игрой в Центральной Азии». Дели, в конечном счете, явно проиграл — его растущие энергетические потребности по-прежнему не будут удовлетворяться, несмотря на все его заигрывание с центральноазиатскими странами.
Однако еще больше последствий жесткая игра Китая в Центральной Азии будет иметь для России, Соединенных Штатов и Европы. Хотя монополии на туркменский газ Россия лишилась еще в 2009 году, когда был открыт трубопровод в Китай, ее контроль над маршрутами экспорта газа из Туркмении в Европу обеспечивал ей не только высокие доходы от транзита, но и дополнительные политические рычаги в Брюсселе. Но так как Туркмения все сильнее переориентируется на восток (в этом году ее экспорт газа в Россию составит лишь скромные 10—11 миллиардов кубометров в то время, как в Китай она поставит 40 миллиардов кубометров), позиции Москвы в Европе неминуемо ослабнут.
По тем же причинам, обречены и дальше ослабевать энергетические связи Европы с закрытой Туркменией. В 2008 году Брюссель и Ашхабад подписали Меморандум о взаимопонимании по энергетическим вопросам. Турция и Азербайджан неоднократно пытались лоббировать европейские интересы, убеждая Туркмению присоединиться к планируемой сети трубопроводов для поставок углеводородов в Европу из Центральной Азии и Закавказья. Однако сейчас большая часть туркменского газа перенаправилась в Китай и перспективы полноценного участия Ашхабада в проекте Транскаспийского трубопровода, на который Брюссель возлагал надежды как на средство ограничить энергетическую зависимость ЕС от Москвы, стали еще более призрачными, чем когда-либо.
Более того, укрепление энергетических связей Туркмении с Китаем может в итоге погубить проект газопровода «Туркмения-Афганистан-Пакистан-Индия» (ТАПИ), который также называют «Трубопроводом мира» и который Вашингтон лоббирует с начала 1990‑х годов. Сейчас Соединенные Штаты планируют покинуть Афганистан, и их инициатива «Новый шелковый путь», о которой в сентябре 2011 года объявила госсекретарь Клинтон, должна была стать заменой физическому присутствию Америки в Центральной Азии. Предполагалось, что она будет способствовать региональной интеграции и общему процветанию. Однако ключевым элементом этой стратегии на период после 2014 года считается ТАПИ, а его будущее остается туманным не только из-за бесчисленных противоречий, осложняющих повседневные отношения между Афганистаном, Пакистаном и Индии, но и из-за неуверенности в надежности Туркмении как единственного источника для поставок по трубопроводу. Если Ашхабад решит поставлять в Китай больше газа в обмен на стабильные контракты, ТАПИ погибнет — вместе с американскими надеждами на мир и стабильность в Центральной Азии в широком смысле.
Хотя ранее региональная дипломатия Китая ограничивалась торговыми и энергетическими вопросами, турне Си Цзиньпина придало ей новое — политическое — измерение. Следуя примеру России, США и ЕС, Пекин запустил собственную региональную инициативу под названием Великий шелковый путь. Выступая в новом «Назарбаев-Университете», китайский президент призвал своих центральноазиатских коллег укреплять международное сотрудничество, модернизировать дорожную инфраструктуру, расширять культурный обмен и вести скоординированный политический диалог. Китайская инициатива противоречит не только вашингтонской идее «Нового шелкового пути», о которой уже говорилось выше, но и европейской стратегии Нового центральноазиатского партнерства, а также давней российской традиции поддержания своего господства с помощью ряда региональных организаций. Даже если Пекин по-прежнему вместе с Москвой придерживается стратегического курса Шанхайской организации сотрудничества, он старается увеличить свое экономическое влияние в блоке, предлагая республикам Центральной Азии беспримерные программы экономической помощи, дешевые кредиты и другие формы поддержки.
Впрочем, маловероятно, что Китай перейдет границы терпения великих держав, так как сила пекинской дипломатии традиционно заключается в медленном, но упорном продвижении интересов страны, замаскированном под борьбу за общее благо. Наполеон в свое время сказал: «Когда Китай проснется, он сотрясет мир». Что ж, сейчас Китай бодрствует, и ему только нужно время, чтобы показать миру, кто здесь главный.
Георгий ВОЛОШИН — известный эксперт по Центральной Азии, сотрудничающий среди прочего с фондом Джеймстаун и Институтом Центральной Азии и Кавказа при Университете Джона Хопкинса.
