«Журналисты потеряли чувство сопричастности с тем, что происходит в стране»

Радио Азаттык про­дол­жа­ет про­ект к 25-летию неза­ви­си­мо­сти Казах­ста­на под назва­ни­ем «Неза­ви­си­мые люди». Это серия интер­вью с извест­ны­ми людь­ми — поли­ти­ка­ми, музы­кан­та­ми, жур­на­ли­ста­ми, эко­но­ми­ста­ми, арти­ста­ми, — кото­рые явля­лись мораль­ны­ми авто­ри­те­та­ми и лиде­ра­ми обще­ствен­но­го мне­ния, а так­же извест­ны­ми медиа­пер­со­на­ми с нача­ла 90‑х годов и до сего­дняш­них дней. Герои про­ек­та рас­ска­зы­ва­ют, какие цели они ста­ви­ли перед собой и перед сво­ей про­фес­си­ей в новой стране и к чему в ито­ге они лич­но и их дело при­шли в 2016 году.

В седь­мой серии про­ек­та жур­на­лист Сер­гей Дува­нов рас­ска­зы­ва­ет, как казах­стан­ские СМИ про­шли путь от пол­ной сво­бо­ды и при­гла­ше­ния пер­вых лиц госу­дар­ства в эфир до полу­под­поль­ных газет и «масте­ров­щи­ны».

«НЕФОРМАЛЫ» ВЫХОДЯТ НА СЦЕНУ

Вяче­слав Поло­вин­ко: Где и как вы встре­ти­ли рас­пад СССР?

Сер­гей Дува­нов: Не помню.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Вы были в Алматы?

Сер­гей Дува­нов: Да. Види­те ли, это не было празд­ни­ком, что­бы этот день запо­ми­нать. Это было чем-то обы­ден­ным, рутинным.

Петр Тро­цен­ко: Предсказуемым?

Сер­гей Дува­нов: Это был свер­шив­ший­ся факт. Про­сто всё про­изо­шло юри­ди­че­ски. Основ­ная мас­са людей это­го даже не заме­ти­ла. Отре­а­ги­ро­ва­ли толь­ко жур­на­ли­сты и поли­то­ло­ги: рабо­та такая. А вот стра­на это­го не почув­ство­ва­ла. Это про­шло неза­мет­но. Поэто­му я и не могу вспом­нить этот день: где я был, что делал и прочее.

Вяче­слав Поло­вин­ко: А что в это вре­мя дела­ла стра­на? Выжи­ва­ла? Есть нече­го было?

Сер­гей Дува­нов: Дра­ма­ти­зи­ро­вать силь­но не надо. Всё было точ­но так же. И рабо­та была, и люди нахо­ди­ли себе места. Но инфля­ция сжи­ра­ла всё. Шла пого­ня за день­га­ми. Появи­лись крас­ные пиджаки…

Петр Тро­цен­ко: Они уже в 91‑м появились?

Сер­гей Дува­нов: Да. Раз­ве что без пиджа­ков. Они были уже дав­но, про­сто вылез­ли на поверх­ность, почув­ство­ва­ли, что их вре­мя насту­пи­ло. У них были день­ги, маши­ны, они зада­ва­ли уже какой-то тон для моло­де­жи: «Я такой кру­той, пой­дем ко мне рабо­тать». Это начи­на­лось уже тогда в Совет­ском Сою­зе, был гене­зис, нарас­та­ние. Люди, кото­рые могут кру­тить­ся, делать день­ги, коопе­ра­то­ры, биз­не­сме­ны были все­гда. Про­сто рань­ше их мили­ция гоняла.

Петр Тро­цен­ко: Выхо­дит, ощу­ще­ния, что жизнь кон­чи­лась с рас­па­дом Совет­ско­го Сою­за, вооб­ще ни у кого не было?

Сер­гей Дува­нов: Я не знаю, как это вос­при­ня­ли люди более стар­ше­го воз­рас­та, но я тогда был в самом рас­цве­те сил и даже отно­сил­ся к рас­па­ду с опти­миз­мом. Мы хоте­ли сде­лать стра­ну другой.

Петр Тро­цен­ко: Таких, как вы, жела­ю­щих изме­нить стра­ну, было мно­го на тот момент?

Сер­гей Дува­нов: Очень. Боль­ше, чем сей­час, в десять раз. Ситу­а­ция была такая… не знаю, какое сло­во подо­брать… ренес­санс, может быть. Я варил­ся во всём этом, поли­ти­че­ская жизнь была, мы про­дви­га­ли свои идеи, созда­ва­ли нефор­маль­ные орга­ни­за­ции. В обще­ствен­ную жизнь вхо­ди­ли все новые све­жие люди. Моло­дежь ста­ла полез­на. Был некий клуб: воз­ле глав­поч­там­та рань­ше был фон­тан, похо­жий на оду­ван­чик. Воз­ле это­го «оду­ван­чи­ка» каж­дый чет­верг соби­ра­лась либе­раль­но-демо­кра­ти­че­ская тусовка.

Петр Тро­цен­ко: Тогда сло­во «либе­раль­ный» еще не было ругательным?

Сер­гей Дува­нов: Его не было в оби­хо­де. Оно появи­лось послед­ние десять лет. А до это­го его про­сто не было. Были ком­му­ни­сты, ком­со­моль­цы и «нефор­ма­лы», кото­рые про­ти­во­сто­ят это­му все­му. Когда путч был, мы собра­лись. Пони­ма­е­те, при­шли вооб­ще все «нефор­ма­лы» горо­да! И сей­час зад­ним умом я пони­маю, что на самом деле это было герой­ство. В основ­ном это была моло­дежь от 20 до 30 лет, я был одним из самых ста­рых. В Москве путч, вла­сти Казах­ста­на при­тих­ли, никто ниче­го не зна­ет, Назар­ба­ев тре­тий день мол­чит. А мы собра­лись с тем, что мы про­тив ГКЧП, что это страш­ный пере­во­рот. Каг­эб­эш­ни­ки вокруг туча­ми, но не зна­ют, что делать: брать или не брать.

Петр Тро­цен­ко: При­ка­за никто не дает?

Сер­гей Дува­нов: Да! Мы геро­я­ми от это­го не ста­ли, но по край­ней мере себя ими чув­ство­ва­ли. Мы и обра­ще­ние посла­ли в Моск­ву со сло­ва­ми под­держ­ки [Ель­ци­ну]. Нам повез­ло. Если бы чаша весов скло­ни­лась в дру­гую сто­ро­ну, то сро­ки бы полу­чи­ли хорошие.

Петр Тро­цен­ко: Воз­мож­но, даже без жертв бы не обошлось.

Сер­гей Дува­нов: Какие там жерт­вы, про­сто повя­за­ли да отпра­ви­ли бы. Да и кого там раз­го­нять, нас 40 чело­век было. Это неболь­шая ком­па­ния, но вся пло­щад­ка перед фон­та­ном была запол­не­на. Это было как на рау­тах: тут куч­ка из пяти чело­век, там кучка.

КОММЕРЦИАЛИЗАЦИЯ НА МАРШЕ

Жур­на­лист Сер­гей Дува­нов. Алма­ты, 13 октяб­ря 2016 года.

 

Вяче­слав Поло­вин­ко: Вас в ком­мер­цию кач­ну­ло самого?

Сер­гей Дува­нов: Кач­ну­ло. Это же 90‑е. В 92‑м году я, Воло­дя Лит­ви­нов, Женя Быч­ков втро­ем созда­ли первую в Казах­стане радио­стан­цию «Радио Maximum». Сна­ча­ла это был сов­мест­ный про­ект вме­сте с мос­ков­ским радио Maximum. Бук­валь­но меся­ца три-четы­ре мы счи­та­лись парт­не­ра­ми, потом у нас разо­шлись пути-дорож­ки, и мы ста­ли про­сто радио «Макс». Мы от них отре­за­лись таким способом.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Где вы день­ги-то на радио взяли?

Сер­гей Дува­нов: О, это отдель­ная исто­рия. Денег-то не было, в том-то и дело. Чет­вер­тым с нами был одно вре­мя Сер­гей Бас­кин. Он был инже­не­ром, началь­ни­ком цеха на заво­де. И он дого­во­рил­ся со сво­им руко­вод­ством, нам дали авто­бус, в кото­ром радий­щи­ки ездят на запи­си. Этот авто­бус под­ка­ти­ли пря­мо к выш­ке, поса­ди­ли туда Женю Быч­ко­ва, кото­рый при­та­щил все свои запи­си, и пошел эфир. Через месяц во всех при­ем­ни­ках слу­ша­ли толь­ко нас. Сна­ча­ла это была толь­ко музы­ка, но через вре­мя мы нача­ли делать и новости.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Эти ново­сти были похо­жи на то, что дела­ет­ся сейчас?

Сер­гей Дува­нов: Слы­ша­ли о такой про­грам­ме в Алма­ты — ТНН («Теле­ви­зи­он­ные неофи­ци­аль­ные ново­сти»)? Это мы с Воло­дей Лит­ви­но­вым в 91‑м году как раз их и созда­ли. Мы при­шли на теле­ка­нал КТК — а они гна­ли филь­мы, про­грамм­ки при­ми­тив­ные, но ново­стей у них не было — и ска­за­ли, что у нас есть идея. Давай­те, мол, мы сде­ла­ем инфор­ма­ци­он­ную про­грам­му, но не такую, как все дела­ют, а теле­ви­зи­он­ные неофи­ци­аль­ные ново­сти. Мы не будем гово­рить о визи­те пре­зи­ден­та куда-то, а будем гово­рить о делах обыч­ных людей. Напри­мер, кош­ку где-то зада­ви­ли. Был уго­вор: мы дела­ем про­грам­му пол­го­да и потом соби­ра­ют­ся дан­ные — если ее рей­тинг будет выше 50 про­цен­тов, нам ком­пен­си­ру­ют наши затра­ты на про­грам­му. Опрос пока­зал рей­тинг в 80 про­цен­тов, но денег нам никто не дал, конечно.

Для ново­стей про­грам­ма была очень необыч­ная. Сто­ял ком­пью­тер. Веду­щий рас­ска­зы­вал новость и сра­зу нажи­мал кноп­ку Enter. На экране заго­ра­лась циф­ра. После сле­ду­ю­щей ново­сти еще одна. И к кон­цу инфор­ма­ци­он­ной про­грам­мы наби­рал­ся теле­фон­ный номер. Если чело­век, чей номер высве­тил­ся, тут же зво­нил в редак­цию, он полу­чал приз. Нам же нужен был рей­тинг, мы на этом людей ловили.

Петр Тро­цен­ко: Не жало­ва­лись люди, что там всё под­та­со­вы­ва­ет­ся и так далее?

Сер­гей Дува­нов: Нет. Толь­ко ино­гда люди зво­ни­ли на сле­ду­ю­щий день и гово­ри­ли, что это их теле­фон вче­ра высве­тил­ся. Но надо было зво­нить в тече­ние деся­ти минут. Это зна­чит, что чело­век дей­стви­тель­но смот­рит программу.

Теле­ве­ду­щая Дина­ра Аргин в эфи­ре пере­да­чи “Насто­я­щее Вре­мя — Азия”.

Потом мы взя­ли Дина­ру Еге­уба­е­ву (ныне — Дина­ра Аргин, извест­ная казах­стан­ская теле­ве­ду­щая, рабо­та­ет в Чехии в инфор­ма­ци­он­ном про­ек­те “Насто­я­щее Вре­мя”. — Азаттык) к себе в коман­ду, поса­ди­ли ее на рекла­му — и пошла рекла­ма. Ко все­му осталь­но­му кана­лу не идет, а к нам идет, представляете.

Вяче­слав Поло­вин­ко: А что за реклама?

Сер­гей Дува­нов: Про­дам шифер, про­дам аккумуляторы.

Петр Тро­цен­ко: То есть Дина­ра чита­ла это?

Сер­гей Дува­нов: Да! Была застав­ка «Рекла­ма» — и появ­ля­лась Дина­ра и чита­ла. Это была пер­вая звез­да наше­го эфи­ра. Имен­но звез­да, пото­му что ино­гда ей при­хо­ди­лось с рабо­ты ухо­дить, за ней кав­каз­цы на маши­нах приезжали.

НА ПРЕЗИДЕНТСКОЙ ВЫСОТЕ

Вяче­слав Поло­вин­ко: Как вы про­де­ла­ли путь от таких неофи­ци­аль­ных ново­стей в само­лет президента?

Сер­гей Дува­нов: Мы ушли с КТК, а потом, через вре­мя, у нас вме­сте с радио появи­лось и соб­ствен­ное теле­ви­де­ние — ТВМ. На каком-то эта­пе я сам созрел для того, что­бы вести свою про­грам­му. Она назы­ва­лась «Откры­тая зона». Пря­мой эфир, собе­сед­ник, теле­фон. Вопро­сы задаю не толь­ко я, но и теле­зри­те­ли. Голос выво­дил­ся в сту­дию, и при этом — пара­док­саль­но! — мы рабо­та­ли без пред­кон­тро­ля. Сей­час так уже никто не работает.

Про­грам­ма года два шла. И тут ко мне нача­ли при­хо­дить Маса­нов, Коса­нов, Сво­ик, Нур­ка­ди­лов — послед­ний при­шел, когда ушел в оппо­зи­цию. Был даже Каже­гель­дин в быт­ность пре­мье­ром: теле­фон рас­ка­лял­ся аж, это же самый раз­гар кри­зи­са, все хоте­ли ска­зать, что жрать нече­го, лич­но пре­мье­ру. И вот я поста­вил себе цель: у меня в эфи­ре дол­жен быть Назар­ба­ев. Я дол­го обха­жи­вал его пресс-сек­ре­та­ря. Он всё отне­ки­вал­ся, а потом гово­рит, что у пре­зи­ден­та рабо­чий визит в Моск­ву и что я могу в их само­лет сесть.

Петр Тро­цен­ко: У вас отдель­ный отсек был?

Сер­гей Дува­нов: Конеч­но. Он сидел в биз­нес-клас­се, а жур­на­ли­сты отдель­но. И вот он вышел, мы его окру­жи­ли и раз­го­ва­ри­ва­ем. Я гово­рю: Нур­сул­тан Аби­ше­вич, вот Каже­гель­дин же был в пря­мом эфи­ре у меня — и вы при­хо­ди­те. Пока­жи­те всем, что не бои­тесь ниче­го. Он гово­рит: не про­бле­ма, решай­те по вре­ме­ни с Дула­том, пресс-сек­ре­та­рем. Но ни фига. Побо­ял­ся он в ито­ге прийти.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Раз уж в само­лет-то сели с пре­зи­ден­том, был соблазн стать побли­же к власти?

Сер­гей Дува­нов: Нет. Во-пер­вых, это не мое. Я нико­гда к это­му не стре­мил­ся, я не карье­рист. Во-вто­рых, мы уже были побе­ди­те­ля­ми: по рей­тин­гам мы даже «Хабар» «дела­ли». К тому вре­ме­ни наше радио уже веща­ло в шести обла­стях стра­ны. Теле­ви­де­ние, прав­да, толь­ко в Алма­ты было, но шла речь о том, что­бы мы вышли на бан­ки­ра из Кали­фор­нии, и он бы в нас вло­жил огром­ную по тем вре­ме­нам сум­му — несколь­ко мил­ли­о­нов дол­ла­ров. Дру­гое дело, что вза­мен он хотел что-то вро­де «кон­троль­но­го паке­та акций», а мы не хоте­ли его отдавать.

Петр Тро­цен­ко: То есть пер­спек­ти­вы были?

Сер­гей Дува­нов: Конеч­но. И зачем нам власть? Мы сами были чет­вер­той вла­стью. Серьез­но. И власть это пони­ма­ла. То, что я летел в само­ле­те, что Каже­гель­дин при­шел на эфир, — это всё признание.

ТЕЛЕВИДЕНИЕ СВОИМИ РУКАМИ

Вяче­слав Поло­вин­ко: Сколь­ко вооб­ще жур­на­ли­сты в 90‑х зара­ба­ты­ва­ли в среднем?

Петр Тро­цен­ко: И сколь­ко нуж­но было зара­ба­ты­вать, что­бы жить более-менее достойно?

Сер­гей Дува­нов: Сей­час и не пом­ню, но думаю, что про­фес­сия была сред­не­опла­чи­ва­е­мой — в диа­па­зоне от 500 до тыся­чи дол­ла­ров, если счи­тать по сего­дняш­ним меркам.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Это­го хва­та­ло на жизнь?

Сер­гей Дува­нов: Сей­час тоже за 700 дол­ла­ров мож­но про­жить в Алма­ты, не обе­дая в ресто­ра­нах. На бен­зин, так ска­жем, хватит.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Было так, что день­ги не выдавали?

Сер­гей Дува­нов: Меся­ца­ми. Но все всё пони­ма­ли, пото­му что всё было откры­то. Была команда.

Жур­на­лист Сер­гей Дува­нов. Алма­ты, 13 октяб­ря 2016 года.

 

Вяче­слав Поло­вин­ко: Тогда появи­лась фор­му­ла вза­и­мо­за­че­та? Вы дае­те рекла­му, а вам вме­сто денег дают что-нибудь из гото­вой продукции?

Сер­гей Дува­нов: У нас это бар­те­ром назы­ва­лось. Я дачу себе отстро­ил так. При­хо­ди­ли рекла­мо­да­те­ли и гово­ри­ли: денег нет, есть товар.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Денег нет, но вы держитесь.

Сер­гей Дува­нов: Да. Денег нет, но есть кир­пи­чи, бло­ки, ван­ны, уни­та­зы, кни­ги для детей. Всё что угод­но. Захо­жу в редак­цию и гово­рю: ребя­та, кому надо? И пере­чис­ляю по спис­ку. Кто-то гово­рит: ну, давай там вот это, я теще обе­щал. Окей, я став­лю «птич­ку». У этих берем рекла­му. Выжи­ва­ли как-то. Но еще Булат Аби­лов — моло­дец, он нам помо­гал, боль­шие сум­мы давал, мы их потом дол­го отрабатывали.

Вяче­слав Поло­вин­ко: А где вы тех­ни­ку для эфи­ра брали?

Сер­гей Дува­нов: Были бы день­ги, а купить всё мож­но. Мы начи­на­ли с Госте­ле­ра­дио, со спи­сан­ной аппа­ра­ту­ры. А суф­лер мы вооб­ще сде­ла­ли из дет­ской коляс­ки: два коле­са, на них кле­и­лась лен­та, на кото­рой печа­та­ли текст круп­ны­ми бук­ва­ми, и эта лен­та тяну­лась. Всё Госте­ле­ра­дио чита­ло с листа, а мы смот­ре­ли зри­те­лю в гла­за. Потом я под­смот­рел, как суф­лер устро­ен, мы пере­вер­ну­ли теле­ви­зор, поста­ви­ли зер­ка­ло, а каме­ра оста­лась за стек­лом. Чело­век смот­рит в каме­ру, а у него перед гла­за­ми текст. При­ми­тив­но, но мы это делали.

Вяче­слав Поло­вин­ко: В про­грам­му «Очу­ме­лые руч­ки» пора.

Сер­гей Дува­нов: Когда есть драйв, когда есть жела­ние, отсут­ствие зар­пла­ты и тех­ни­ки — не про­бле­ма, даже инте­рес­но. Меж­ду нами гово­ря, это был самый счаст­ли­вый пери­од моей жизни.

ЗАТУХАНИЕ СИГНАЛА

Петр Тро­цен­ко: Когда вы и дру­гие жур­на­ли­сты нача­ли чув­ство­вать, что начи­на­ет­ся что-то не то? Какие-то зво­ноч­ки были?

Сер­гей Дува­нов: Конеч­но. До опре­де­лен­но­го эта­па их [власть] не инте­ре­со­ва­ло инфор­ма­ци­он­ное поле: они дели­ли нефть. И на каком-то эта­пе, году в 95‑м, власть поня­ла, что про­мор­га­ла инфор­ма­ци­он­ное поле, там уже дру­гие посе­ли­лись и кача­ют свои права.

Вяче­слав Поло­вин­ко: К вам на теле­ка­нал когда в пер­вый раз при­шло госу­дар­ство с «мяг­кой силой»?

Сер­гей Дува­нов: Дав­ле­ние со сто­ро­ны вла­сти озву­чил Ерму­ха­мет Ерты­с­ба­ев со свой­ствен­ной ему болт­ли­во­стью. Он мне зво­нит и гово­рит пря­мым тек­стом: «А чего ты свою пози­цию заяв­ля­ешь в эфи­ре? Ты же зна­ешь, что есть неглас­ные пра­ви­ла». А я уже всё пишу [на дик­то­фон]. «Вот ты бы на их месте как посту­пил? Точ­но так же. Так что тебя закро­ют», — ска­зал Ерты­с­ба­ев. То есть сдал всю кон­то­ру. Я беру и несу дик­то­фон­ную запись в «Кара­ван». А у «Кара­ва­на» тогда 350 тысяч экзем­пля­ров был тираж, это самый вли­я­тель­ный еже­не­дель­ник был. С тех пор Ерты­с­ба­ев про меня всё вре­мя гово­рит, что я непорядочный.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Это были пря­мые угро­зы. А до это­го что-нибудь было? Напри­мер, на каком-нибудь меро­при­я­тии подой­дут и ска­жут: «Ну хва­тит уже! Ну сколь­ко можно?»

Сер­гей Дува­нов: В тот пери­од тако­го не было. И потом: всё-таки давят на мяг­ких. За всё вре­мя не было тако­го слу­чая, что­бы гово­ри­ли: вот это в эфир не давай. Был слу­чай: зво­нил чинов­ник из аки­ма­та, но един­ствен­ное, что я не послал его на три бук­вы, а так ска­зал: «Луч­шее, что я могу сде­лать, — не дать в эфир этот теле­фон­ный раз­го­вор. А если хоти­те, могу и дать».

Петр Тро­цен­ко: Как слу­чи­лось так, что веща­ние ваше­го теле­ка­на­ла пре­кра­ти­ли в пря­мом эфире?

Сер­гей Дува­нов: Там уже пошел общий наезд. Я так понял, что при­шла общая уста­нов­ка — мочить. И власть ста­ла думать, что и как. И там были раз­лич­ные спо­со­бы вста­вить нам пал­ки в коле­са. Сна­ча­ла ска­за­ли, что наш сиг­нал меша­ет работ­ни­кам аэро­пор­та. Но мы через пол­ча­са уже име­ли дока­за­тель­ство, что это ложь, и в аэро­пор­ту об этом даже не слы­ша­ли. Потом при­ду­ма­ли, что выш­ка, где у нас нахо­дит­ся сту­дия, — это режим­ный объ­ект и туда мож­но при­хо­дить толь­ко с раз­ре­ше­ния КНБ. Нуж­но оформ­лять допус­ки, про­пус­ка, а это дол­гие процедуры.

Но это всё было про­сто запу­ги­ва­ни­ем. Потом нас про­сто отклю­чи­ли. Мы ведем эфир по теме тен­де­ров на теле­ча­сто­ты. Глав­ные редак­то­ра собра­лись в сту­дии и ста­ли решать, что делать. И тут захо­дит охран­ник. Ребя­та из пра­ви­тель­ства, навер­ное, позво­ни­ли началь­ни­ку охра­ны Кузе­то­ву и ска­за­ли: «Э, кон­чай этот базар!» Тот не нашёл ниче­го луч­ше, как позво­нить охран­ни­ку и ска­зать: сде­лай так, что­бы они закон­чи­ли. А охран­ник вме­сто того, что­бы кому-то что-то ска­зать, само­му в кад­ре не появ­лять­ся, захо­дит в сту­дию сам и гово­рит: «Кузе­тов позво­нил». Мужик-то он хоро­ший, испол­ни­тель­ный, всё сде­лал, как его попросили.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Вы же тогда были не един­ствен­ным неза­ви­си­мым теле­ка­на­лом. Поче­му все редак­то­ры вот так мол­ча про­гло­ти­ли всё это? Пошу­ме­ли пару меся­цев — и всё.

Сер­гей Дува­нов: Поче­му? Всё было. И суды были, и попыт­ки отсу­дить всё обрат­но. Но в судах про­сто тупо не при­ни­ма­ли дела. И потом, какие мог­ли быть пре­тен­зии? К закры­тию теле­ка­на­ла — да: когда выру­би­ли свет, еще мож­но посу­дить­ся. А что ты насчет тен­де­ра ска­жешь? Госу­дар­ствен­ная комис­сия засе­да­ла, теле­ка­нал «Шахар», кото­рый стал вещать на нашей часто­те, пред­ло­жил луч­шую про­грам­му. Ниче­го хоро­ше­го они, конеч­но, не пред­ло­жи­ли, но как я это дока­жу? Вот и всё: с точ­ки зре­ния того зако­на, кото­рый вла­стью был при­ду­ман, всё было законно.

Это не зна­чит, что мы совсем ушли с инфор­ма­ци­он­но­го поля. Мы ста­ли про­дакшн-сту­ди­ей, дела­ли мас­су про­грамм, кото­рые раз­ме­ща­ли на тех кана­лах, кото­рые оста­лись. Потом и их ста­ли закрывать.

Петр Тро­цен­ко: Полу­ча­ет­ся, ваши пере­да­чи пере­ста­ли при­ни­мать теле­ка­на­лы, кото­рым вы их продавали?

Сер­гей Дува­нов: В том чис­ле и это, да. Это дела­ет­ся так: мы с тобой дого­во­ри­лись, ты при­ни­ма­ешь про­грам­му, а потом при­хо­дишь и гово­ришь: денег нет — и всё. Мы дол­го сиде­ли на тер­ри­то­рии «31 кана­ла» у Арма­на Бай­та­со­ва. Отлич­ный про­дю­сер, отлич­ный спе­ци­а­лист. Он пре­крас­но пони­мал наш потен­ци­ал, поэто­му при­гла­сил нас, и мно­гие про­грам­мы мы дава­ли в его эфи­ре, это было выиг­рыш­ным для всех. Но на каком-то эта­пе и там нача­лись про­бле­мы, он тоже пере­стал поку­пать наши про­грам­мы. Что я могу тут сделать?

ПЕРЕХОД НА ДРУГУЮ СТОРОНУ

Вяче­слав Поло­вин­ко: Вот в этот момент мож­но было перей­ти на госу­да­ре­ву службу.

Сер­гей Дува­нов: Нет. С тем бэк­гра­ун­дом, кото­рый у меня был, с тем ими­джем. Во-пер­вых, со мной бы никто не стал работать.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Да лад­но, с кем толь­ко не работают.

Сер­гей Дува­нов: Нет. Суще­ству­ют прин­ци­пы, кото­рые я нико­гда не мог преступить.

Вяче­слав Поло­вин­ко: И на вас никто не выходил?

Сер­гей Дува­нов: Конеч­но, нет. Я ушел в жур­на­лист­скую оппо­зи­цию. Это сов­па­ло со вре­ме­нем, когда Каже­гель­дин стал предъ­яв­лять пре­тен­зии на власть, и он пред­ло­жил пора­бо­тать в его коман­де. Это был 1998 год. Он стал играть в серьёз­ную поли­ти­ку и при­гла­сил доста­точ­но извест­ных людей — меня, Вита­лия Воро­но­ва, Асыл­бе­ка Кожах­ме­то­ва, Нур­бо­ла­та Маса­но­ва, что­бы мы пора­бо­та­ли в его коман­де. Я лич­но согла­сил­ся на таких усло­ви­ях: «На дру­гой день, как толь­ко вы побеж­да­е­те, пер­вое, что я сде­лаю, — напи­шу ста­тью про­тив вас». Он ска­зал: окей.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Не помор­щил­ся он при этом?

Оппо­зи­ци­он­ные газе­ты, выпус­ка­е­мые Сер­ге­ем Дувановым.

 

Сер­гей Дува­нов: Да нет. И я стал рабо­тать с печат­ны­ми СМИ. У нас была пер­вая газе­та — «451 гра­дус по Фарен­гей­ту». Это на самом деле была оппо­зи­ци­он­ная газе­та, она это­го не скры­ва­ла, но при этом плю­ра­лизм сохра­нял­ся. И мне нра­ви­лось, что Каже­гель­дин, кото­рый, по сути дела, её финан­си­ро­вал, ни разу не позво­нил и не выра­зил недо­воль­ства. Там даже были мате­ри­а­лы, невы­год­ные для него.

Вяче­слав Поло­вин­ко: То есть власть за газе­та­ми при­шла позже?

Сер­гей Дува­нов: Они по Лени­ну рабо­та­ли — поч­та, теле­граф. Всё было очень гра­мот­но: сна­ча­ла вычи­сти­ли теле­ви­зи­он­ное поле, как самое вли­я­тель­ное, а потом уже заня­лись газет­ным биз­не­сом. У нас была газе­та «Евразия.орг.ру». Мы печа­та­ли ее в Биш­ке­ке, при­во­зи­ли сюда под­поль­но и тира­жи­ро­ва­ли. При­чем это был доста­точ­но нала­жен­ный меха­низм. Мы в Казах­стане мог­ли выпу­стить толь­ко 99 экзем­пля­ров, 100 экзем­пля­ров уже счи­та­лось СМИ, кото­рое нуж­но было реги­стри­ро­вать. Мы шли в типо­гра­фию, дела­ли 99 экзем­пля­ров, полу­ча­ли кви­тан­цию. А всё осталь­ное при­во­зи­лось транс­пор­том: попро­буй посчи­тай. К нам при­хо­дят с пре­тен­зи­я­ми, но ребя­та, какие про­бле­мы? Ну вот вы 300 штук нашли, а у нас по доку­мен­там — 99. Так раз­би­рай­тесь с теми, кто нашу газе­ту печа­та­ет. Мы-то здесь при­чем? Может, вы сами ее за углом перепечатали.

Вяче­слав Поло­вин­ко: А вы через тре­тьих лиц печатали?

Сер­гей Дува­нов: Есть спе­ци­аль­но обу­чен­ные люди, кото­рые… Ребя­та, ну это уже вопрос кон­спи­ра­ции. Нуж­но про­сто, что­бы их не отсле­жи­ва­ли. Всё, что нуж­но, — это отдать флеш­ку с маке­том. А это несложно.

Петр Тро­цен­ко: Вы про­да­ва­ли газе­ту или рас­про­стра­ня­ли ее бесплатно?

Сер­гей Дува­нов: Это был не биз­нес-про­ект, это был убы­точ­ный про­ект, но мы дава­ли рас­про­стра­ни­те­лям пра­во зара­ба­ты­вать. Про­дашь или отдашь — это твои про­бле­мы. И они, есте­ствен­но, пыта­лись про­дать. Мы с это­го ниче­го не имели.

Вяче­слав Поло­вин­ко: А на что же вы жили в это время?

Сер­гей Дува­нов: Как на что? Были спон­со­ры, кото­рые были заин­те­ре­со­ва­ны, что­бы эта газе­та выхо­ди­ла. В тот момент в стране были люди, заин­те­ре­со­ван­ные в том, что­бы была альтернатива.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Все ваши полу­под­поль­ные газеты…

Сер­гей Дува­нов: «451 по Фарен­гей­ту» был вполне офи­ци­аль­ным изда­ни­ем. Его закры­ва­ли три раза, но мы зна­ли, что его закро­ют, поэто­му у нас лежа­ло еще три лицен­зии — на газе­ты «Коле­со», «Город. Утро» и «Иртыш». Вот пред­ставь­те себе: закры­ва­ют «Фарен­гейт» и выхо­дит сле­ду­ю­щий тираж — «Коле­со», но боль­ши­ми бук­ва­ми свер­ху — «451 гра­дус по Фарен­гей­ту». На все пре­тен­зии мы гово­рим: это наш девиз. 451 гра­дус по Фарен­гей­ту — это тем­пе­ра­ту­ра, при кото­рой горит бума­га. Это наш девиз: такие ста­тьи, что даже бума­га вос­пла­ме­ня­ет­ся. Нам гово­ри­ли: ну здесь же заго­ло­вок пишет­ся! А пока­жи­те в законе, где заго­ло­вок дол­жен быть свер­ху, а не сбо­ку, сза­ди или сни­зу? Нет этого!

Потом про­хо­дит три-четы­ре тира­жа — и закры­ва­ет­ся «Коле­со». Раз — и появ­ля­ет­ся «Город. Утро». Вла­сти через три номе­ра нашли вла­дель­ца, он со сле­за­ми на гла­зах при­бе­жал: ребя­та, у меня биз­нес, они меня убьют, закрой­те газе­ту, я вер­ну вам день­ги. Ну лад­но, уби­ра­ем «Город. Утро». Выхо­дит «Иртыш». Жизнь под­ска­зы­ва­ла, что нуж­но кру­тить­ся, ина­че прикроют.

Петр Тро­цен­ко: Но все-таки потом настал тот момент, когда газе­ты закончились.

Сер­гей Дува­нов: А там Каже­гель­ди­на отстра­ни­ли до такой сте­пе­ни, что его уже не было в стране. Воз­ник­ли про­бле­мы, ока­зы­ва­лось более силь­ное дав­ле­ние, дру­го­го пла­на, политического.

ВСЕ В ОДНОЙ КЛЕТКЕ

Вяче­слав Поло­вин­ко: В нуле­вых вы почув­ство­ва­ли, что жур­на­ли­сти­ка — всё?

Сер­гей Дува­нов: Про­ис­хо­дил про­цесс про­фес­си­о­наль­но­го вымы­ва­ния. Всё тонь­ше ста­но­вил­ся этот про­фес­си­о­наль­ный гумус. Про­фес­си­о­на­лы-то нику­да не делись — те же Туник или Баци­ев. Их про­фес­си­о­на­лизм нику­да не дел­ся, но тигр, кото­рый попал в клет­ку, уже не тигр. Он не может про­де­мон­стри­ро­вать пры­жок в сво­ей узкой клет­ке. Ощу­ще­ние такое, что они попа­ли в места, где ниче­го нель­зя. Вот когда они рабо­та­ли в «Информ­бю­ро» у Роз­ла­ны Тау­ки­ной на «Тоте­ме» — это была силь­ней­шая коман­да. А сей­час кто такой Туник? Кто о нём знает?

Вяче­слав Поло­вин­ко: Обо­зре­ва­тель в «Кара­ване».

Сер­гей Дува­нов: Ну понят­но, но что он тако­го пишет, что­бы это потом обсуж­да­ли? Он стал неза­мет­ным, блед­ным. Любо­го возь­ми, кто све­тил в наше вре­мя, они все сей­час как-то поблек­ли, потерялись.

Жур­на­лист Сер­гей Дува­нов. Алма­ты, 13 октяб­ря 2016 года.

 

Вяче­слав Поло­вин­ко: А моло­дая поросль пришла?

Сер­гей Дува­нов: Есть, конеч­но, и поросль. Но в том-то и дело, что если ста­рич­ки рабо­тать уме­ли и у них был опыт рабо­ты, стро­го гово­ря, в тот жур­на­лист­ский ренес­санс, то нынеш­ние жур­на­ли­сты даже не зна­ют, что так мож­но, — они сра­зу при­шли в эту клет­ку. Даже когда людям гово­ришь: посмот­ри­те, как ваши кол­ле­ги за рубе­жом рабо­та­ют, они отве­ча­ют: ну что вы сопо­став­ля­е­те, это раз­ное. Но жур­на­лист­ская рабо­та — она и в Афри­ке жур­на­лист­ская рабо­та: писать чест­но, инте­рес­но, захва­ты­ва­ю­ще, для сво­ей ауди­то­рии. Это твоя про­фес­сия. Они даже не могут объ­яс­нить, поче­му пишут по-дру­го­му, неже­ли их кол­ле­ги за рубе­жом. Рам­ки, они были все­гда — и в то вре­мя. Но сей­час есть еще и уду­ша­ю­щая атмо­сфе­ра — чело­век даже не хочет в этом направ­ле­нии мыс­лить. Не то что­бы страш­но ему. Ско­рее, про­сто свя­зы­вать­ся неохо­та. Жур­на­ли­сты пони­ма­ют, что если рань­ше силь­ные ста­тьи мог­ли полу­чить оглас­ку, то сей­час обще­ство уже совсем по-дру­го­му вос­при­ни­ма­ет их сме­лость. Напи­шешь кра­си­во о митин­ге — ска­жут, что раз­жи­га­тель. Обще­ство сфор­ми­ро­ва­ли таким обра­зом к вос­при­я­тию всех кри­ти­че­ских и сме­лых мате­ри­а­лов, что оно само тебя может и осудить.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Так это чья вина: вла­сти, обще­ства или журналистов?

Сер­гей Дува­нов: И тех, и дру­гих, и тре­тьих. Всех.

Петр Тро­цен­ко: Может, пери­од ренес­сан­са был слиш­ком корот­ким? Не успе­ли люди тол­ком рас­пра­вить пле­чи, как их сра­зу же загна­ли в рам­ки, и люди, соот­вет­ствен­но, не поня­ли, что мож­но дей­ство­вать по-дру­го­му, а не играть по правилам.

Сер­гей Дува­нов: Десять лет, я думаю, пери­од хоро­ший. Я не знаю, сколь­ко нуж­но, что­бы это закре­пи­лось на ген­ном уровне. Но факт в том, что в этой ситу­а­ции вла­сти сво­и­ми уси­ли­я­ми всех постро­ить достиг­ли резуль­та­та. Полу­чи­лось так, что все в строю. Я не гово­рю о тех людях, кото­рые сей­час рабо­та­ют на «Хаба­ре» и по дол­гу служ­бы долж­ны реа­ли­зо­вы­вать пози­цию [вла­сти]. С теми всё нор­маль­но, им пла­тят за инфор­ма­ци­он­ное обес­пе­че­ние это­го режи­ма, к ним у меня пре­тен­зий нет. Я гово­рю о так назы­ва­е­мых неза­ви­си­мых СМИ, о той сред­ней мас­се, кото­рая и на власть офи­ци­аль­но не рабо­та­ет, и про­тив нее не рабо­та­ет, кото­рые гово­рят: мы над схваткой.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Ну, вооб­ще-то они все­гда гово­рят, что речь идет об обще­ствен­ном запро­се, а обще­ствен­ный запрос направ­лен на кри­ми­нал, на клуб­нич­ку, на быто­вые вещи.

Сер­гей Дува­нов: Обще­ствен­ный запрос обес­пе­чи­ва­ет толь­ко жел­тая прес­са. Нор­маль­ный жур­на­лист дол­жен сам фор­ми­ро­вать обще­ствен­ный запрос. Это нор­маль­ная тео­рия жур­на­ли­сти­ки. А пол­но­стью идти в хво­сте обще­ствен­но­го мне­ния — самое послед­нее дело, несе­рьез­ная журналистика.

Вяче­слав Поло­вин­ко: По-мое­му, совре­мен­ные жур­на­ли­сты об этом как-то не очень думают.

Петр Тро­цен­ко: И еще в лицо плю­нут, если скажешь.

Сер­гей Дува­нов: Вот я и гово­рю тем, кото­рые не зна­ют: толь­ко пош­лый, необ­ра­зо­ван­ный жур­на­лист идет на пово­ду у обще­ствен­но­го мне­ния, а нор­маль­ный жур­на­лист это мне­ние учи­ты­ва­ет, но при этом пыта­ет­ся фор­ми­ро­вать, пыта­ет­ся про­пих­нуть что-то свое. А если он дела­ет толь­ко то, что наро­ду нра­вит­ся, какой он жур­на­лист? Это масте­ров­щи­на. Это пло­хая журналистика.

Петр Тро­цен­ко: Вы еще гово­ри­те о тех, кто яко­бы нахо­дит­ся над схват­кой. Они-то что? По край­ней мере ста­ра­ют­ся рабо­тать в рам­ках при­ли­чия, пыта­ют­ся быть объ­ек­тив­ны­ми. Слу­чи­лось собы­тие, они его опи­са­ли так, как оно и произошло.

Сер­гей Дува­нов: А как они его описали?

Петр Тро­цен­ко: «Про­шел митинг, по оцен­кам МВД, вышло десять тысяч человек».

Сер­гей Дува­нов: Пра­виль­но. Но наша жур­на­ли­сти­ка нико­гда не будет гово­рить: по оцен­кам МВД, вышло десять тысяч, а я думаю, что было пят­на­дцать. Поче­му там нет лич­ност­но­го при­сут­ствия? Выска­жи свою точ­ку зре­ния! Кто вооб­ще ска­зал, что выска­зы­вать жур­на­ли­сту свою точ­ку зре­ния — это из обла­сти субъективности?

Вяче­слав Поло­вин­ко: Толь­ко фак­ты — это запад­ный стандарт.

Сер­гей Дува­нов: Эти люди, кото­рые пози­ци­о­ни­ру­ют себя ней­траль­но, они поте­ря­ли чув­ство сопри­част­но­сти с тем, что про­ис­хо­дит в стране. Эта ней­траль­ность ста­ла срод­ни пофи­гиз­му. Они хоро­шие, а осталь­ные все пло­хие — оппо­зи­ция пло­хая, власть пло­хая, а у меня ручон­ки чистые, пото­му что я ни тех не под­дер­жи­ваю, ни этих не хва­лю. Я жур­на­ли­ста буду ува­жать, если у него есть пози­ция. Я хочу видеть в жур­на­ли­сте источ­ник инфор­ма­ции, кото­ро­му я дове­ряю. Во всем мире есть жур­на­ли­сты, кото­рым верят. Я думаю, что в Казах­стане таких людей чело­век пять — не больше.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Нам надо уже закан­чи­вать, поэто­му, под­во­дя итог тому, что вы сей­час ска­за­ли, хочу задать пря­мой вопрос: вы сей­час себя в казах­стан­ской жур­на­ли­сти­ке лиш­ним не чувствуете?

Сер­гей Дува­нов: Я не чув­ствую себя жур­на­ли­стом. Я пере­рос этот этап, когда жур­на­лист — это про­фес­сия. Это про­изо­шло при­мер­но в 2005–2006 году. Я себя всё боль­ше ощу­щаю в ста­ту­се Граж­да­ни­на. Нуж­но быть граж­да­ни­ном сво­ей стра­ны не про­сто по пас­пор­ту, а по пове­де­нию, по делам. Жур­на­лист — это тот, кото­рый пишет. А граж­да­нин — тот, кото­рый пишет кро­вью и потом, и то, что пишет, про­пус­ка­ет не через приз­му гоно­ра­ра, а через себя.

Петр Тро­цен­ко: С опти­миз­мом ли вы смот­ри­те в буду­щее? Будет ли новый ренессанс?

Сер­гей Дува­нов: Конеч­но, будет. Пред­по­сыл­ки для это­го есть. В осно­ве этих пред­по­сы­лок лежит неис­ко­ре­ни­мое чув­ство досто­ин­ства, кото­рое зало­же­но в чело­ве­ке. И окру­жа­ю­щий нас мир так устро­ен и так раз­ви­ва­ет­ся, что нику­да мы не денем­ся и всё рав­но будем дви­гать­ся в этом направ­ле­нии. Да, сей­час всех постро­и­ли, поса­ди­ли у теле­ви­зо­ра. Но этот про­цесс вре­мен­ный, жизнь про­дол­жа­ет­ся, и нику­да мы от это­го не денем­ся — люди всё рав­но вый­дут на ули­цу, как бы мы ни пуга­ли себя эти­ми митин­га­ми. Это в кавыч­ках, конеч­но, люди про­сто пере­ста­нут мол­чать. Людей, кото­рые будут про­яв­лять свою граж­дан­скую пози­цию, кото­рые будут не толь­ко жур­на­ли­ста­ми, но и граж­да­на­ми, обя­за­тель­но ста­нет больше.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Послед­ний вопрос. Вы бы хоте­ли вер­нуть 90‑е?

Сер­гей Дува­нов: На фиг?

Ори­ги­нал ста­тьи: РАДИО АЗАТТЫК – Казах­ская редак­ция Радио «Сво­бод­ная Европа»/Радио «Сво­бо­да»