Интересно, если завтра я напишу, что наша власть антинародная, так как разворовывает страну, будет ли это поводом для того, чтобы власть оскорбилась и начала прессовать меня за это? Неужели в глазах общества это не будет выглядеть провокацией с моей стороны?
И разве не найдутся такие, кто скажет, мол, сам виноват, знал, на что шел, тем более что его предупреждали? И неужели никто не напишет, что такие, как я, подливают масла в огонь, сеют социальную рознь? Однозначно: скажут, напишут, обмажут, обвинят и еще потребуют наказать. Чтобы другим неповадно было.
Думаю, все уже поняли, к чему я это все говорю. Да, да — это к вопросу о вседозволенности журналистов и, естественно, к тому, как оценивать карикатуры французских журналистов, погибших от пуль террористов.
В ответ уже слышу, что не нужно путать абсолютно разные вещи. Мол, тут оскорбление власти, а там религии, веры и религиозных чувств верующих. Согласен. Разница есть, но принцип-то тот же. Для верующих пророк должен быть вне критики, для поддерживающих власть вне критики президент Назарбаев. К слову, у нас это даже законом определено. Так что параллели самые прямые.
На самом деле это вопрос свободы слова. А точнее, степени этой свободы. Когда говорят, что у свободы слова должны быть ограничения — это однозначно работает на власть, которая спит и видит, как их добавить. Здесь важно начать, сделать первый шаг. И не принципиально, что выбрать в качестве повода для закручивания гаек. Им вполне может оказаться и запрет на пророков и веру. Мол, святое трогать ни-ни. И хотя определенная логика в этом есть, тем не менее существуют приоритеты более высокого порядка, чем религиозные чувства верующих или обожание лидеров нации, — я говорю о праве человека говорить и быть услышанным.
Любые ограничения — будь то на святость религиозных чувств, на критику президента, на освещение вопросов, касающихся национальной безопасности, или огласки валютных счетов высокопоставленных персон — недопустимы. Свобода слова, как беременность, — либо она есть, либо ее нет. Во Франции она есть — в Казахстане ее нет.
Франция беременна этим давно, и результаты этой беременности налицо — страна процветает и развивается. В Казахстане беременность, обозначившаяся было в первые годы независимости, была прервана. Вместе с выкидышем мы потеряли свободу слова и, как следствие, возможность контроля общества над властью. Результатом этого является полный волюнтаризм власти, которая не учитывает интересы нации и живет своей отдельной жизнью в своем ином элитном измерении. Надеюсь, это не нужно доказывать. А отсюда и объяснение, почему мы живем не так, как французы, где эта свобода не имеет границ и граничит с вседозволенностью, которая кое-кого так пугает. Не того пугаетесь, господа, есть вещи куда более опасные!
Понятно, что причин, почему мы живем хреново, много, но одна из фундаментальных — это отсутствие свободы слова. Я убежден, что если бы казахстанские журналисты могли говорить о своей власти то, что позволено французским, то мы жили бы в другой стране. Конечно, не так богато, как французы, но зато не так плохо, как живем сегодня.
Это я к тому, что как бы ни пугала вседозволенность свободы слова, допускающая оскорбления и даже грязные инсинуации, страшнее все же является ее ограничение. Так что из двух зол нужно выбирать меньшее.
