Почему целина остается самым неоднозначным и противоречивым советским проектом
Освоение целины было одним из самых масштабных проектов СССР. Послевоенный дефицит продовольствия и нажим Хрущева ради объединения страны вокруг большой идеи обеспечили советские республики хлебом. Однако эта программа остается спорной. Некоторые считают, что целина оставила за собой километры мертвой земли, шла во вред интересам народов, была нерентабельным проектом. Другие уверены, что были только плюсы: вместе с хлебом на целине выросли новые села и города, был реализован плодородный потенциал залежных земель.
Чтобы разобраться, каким в действительности был этот проект, какое у него наследие и как вообще осваивалась целина, корреспондент «Новой» отправился в бывший Целинный край СССР в Казахстане.
Эшелонами на степь
27 марта 1954 года Совет министров СССР и ЦК КПСС приняли постановление «Об увеличении производства зерна за счет освоения целинных и залежных земель». Программа охватила 42,5 млн гектаров степей Поволжья, Сибири, Урала, Дальнего Востока и Казахстана.
Больше половины от этой территории пришлось на казахстанские степи — 25 млн гектаров. Позднее северные области республики, где шло наиболее активное освоение целины, были объединены в Целинный край. Это образование появилось 26 декабря 1960 года. Оно находилось в составе Казахской ССР, но подчинялось напрямую Москве со столицей в Целинограде (ныне Нур-Султан.— Ред.).
Освоение целины началось весной 1954 года с создания совхозов (государственное сельхозпредприятие в СССР. — Ред.).
Оно проходило без подготовки и при отсутствии инфраструктуры. Элементарно не было дорог, зернохранилищ. Первые целинники жили в дырявых палатках, сараях и бараках. Зимой их одолевали бураны, а летом — степные суховеи, пыльные бури и жара.
На казахстанскую целину в первые годы программы приехали сотни тысяч человек, которые освоили десятки миллионов гектаров новых земель.
Ехали эшелонами. На железнодорожных станциях комсомольцев встречали с цветами, песнями и благодарностью. Это были новые советские герои.
— Ехали весело, хохотали до потери пульса. Было большое воодушевление. Хотелось распахать побольше земли, чтобы потом собирать большие урожаи и ими накормить семью и всю голодающую страну, — с настроением рассказывает Николай Барабанов, житель Костаная.
После ранения на фронте и труда в тылу во время Великой Отечественной войны Николай вернулся в Семипалатинск, откуда быстро уехал из-за ядерных испытаний на полигоне. Мужчина решил, что жить рядом с опытными площадками небезопасно, и перевез семью в Керчь. Но там было неспокойно: нередко дети подрывались на оставленных в земле немецких боевых гранатах и минах. Николай боялся за сына.
— Сын таскал гранаты домой. Чтобы обезопасить его, надо было уезжать, — вспоминает Николай. — Как раз объявили целину, я подумал: семью выращу там, государству помогу — и поехал в Казахстан. Много нас было в эшелоне, москвичей и крымчан. Приехали в совхоз Орджоникидзевский Кустанайской области, будущий поселок назвали Крымским. Это в 1955 году было.
Кустанайщина по-крымски
В 1954 году Костанайская область (ранее — Кустанайская. — Ред.) имела 6105 гектаров пригодных для пахоты земель, из которых засевалось менее четверти. В следующие годы область становится одним из крупнейших зерновых районов СССР. Подъем целины сделал плодородными более 5 млн гектаров земли, которая дала государству 4,4 млрд пудов хлеба. Производство зерна в области увеличилось в 5 раз, продажа — в 6,5 раз.
Только с 1954 по 1957 годы на Кустанайщину переселилось более 150 тысяч человек 40 национальностей. Было построено свыше 100 новых совхозов и населенных пунктов со школами и культурно-бытовыми объектами. Далее появились новые города, железные и шоссейные дороги, сети водопроводов и линии электропередач. Но советская жизнь в степи начиналась с палаток и сараев.
— Мы жили в конюшне, — вспоминает Николай. — Нас 300 человек было. По вечерам собирались в небольшом вагончике и пели песни. Играли гармонь, гитара, девушки были голосистые. Но такие посиделки случались редко. Мы работали сутками, очень уставали и недосыпали. В совхозе Николай устроился работать трактористом.
Целинная земля была настолько крепкой, что трактор, волоча плуг, постоянно шел с перегрузкой. Траки не выдерживали объемов работ и рвались.
Трудились посменно. Рабочий день начинался в 6 утра и заканчивался в 8 утра следующего дня. Темпы были взяты ударные. Урожаи получались богатыми.
— До 1970 года собирали отличные урожаи — по 18–20 тонн зерна с гектара, — рассказывает Николай. — Разные сорта пшеницы растили. Даже себе оставляли зерно на продовольствие. Гордились работой. Гордились тем, что СССР продавал пшеницу другим государствам, которые не имели такой красоты. Наш коллектив был дружный. Если люди видели, что кто-то недоедает, делились последним хлебом. Мы были друзьями. Мы — болгары, украинцы, русские, казахи.
Барабанов с удовольствием вспоминает, как сумерки ложились над пашней. Величественные просторы степи у кромки горизонта покрывало звездное небо. Николай ложился на сухую траву, молча глядел на крупные звезды и ощущал спокойное и ровное дыхание раскаленной за день земли. На рассвете он останавливал трактор перед ярким восходящем солнцем и читал стихи о дремлющем камыше и летнем рассвете сыну.
— Утром была зорька: красная, веселенькая. Выходило солнышко — до того красиво! А птиц сколько было поющих!.. Жаворонок, караторгай — заслушаешься! Были стаи диких уток и гусей. Пашу землю трактором — и вижу гнездо. Одно гнездо, два, три. Чтобы не запахать, клал гнезда в фуражку, а потом оставлял в поле. Еду дальше — сурок. Ест траву. Он где-то вырыл себе новую норку — прискакал на пахоту в старый домик. Побудет с нами, осмотрится и убегает, — с теплотой говорит мужчина.
Поздней осенью и зимой, когда степь была в глубоком снегу, Николай Барабанов работал водителем самосвала. В первые годы целины возил картошку из Башкирии для сельчан, позже — стройматериалы, колеса, телеги, транспорт. За успехи в работе получил орден Почета. Партия премировала его новыми туфлями, валенками, полушубком и бушлатом.
Быстро рос поселок Крымский. Появились жилые дома для целинников, школа, Дом культуры. В Центральной усадьбе (управленческий центр совхоза в СССР. — Ред.) работала школа для учеников старших классов. За поселком, окруженным зеленью, мычали табуны коров.
— Не слышал, чтобы животноводы остались без пастбищ из-за целины, — делится мой собеседник. — Неправда, что после нас осталась мертвая земля. Это зависело от удобрений, погоды, урожая, агрономов. У целины не было минусов. Вот я везу зерно, ем белую булочку и сдаю хлеб государству. Это стало возможным в голодающей стране всего за два года. Целина обеспечила Родине хлебные закрома. Если где-то в Союзе неурожай, голод, вдруг война — все были уверены: дадим хлеба. Мы были одной страной с единым народом.
Целина Николая закончилась в 1984 году. В то время СССР из-за истощения почвы переживал разорительные неурожаи. С распадом страны совхозы, где Барабанов проработал от зари до зари 30 лет, были брошены и забыты.
Зауреш
— Когда составляли проекты, распахивали землю почти под поселки. Вокруг деревни должны быть пастбища. Выйдешь из дома в селе — и пашня за твердой дорожкой. Случались эрозии почвы. Много земли пустили на пахоту, а потом забросили. Виноваты в этом инженеры, но все они приехали к нам с добром. Хорошего было больше, — рассказывает Зауреш Шамамбаева, столичная жительница.
Зауреш мечтала о высшем образовании. До освоения целины в Акмолинске (первое название столицы Казахстана. — Ред.), которая напоминала маленькую деревушку с дорогами, полными грязи, были лишь техникумы. Это с целиной в городе появились вузы, и первым стал Акмолинский сельскохозяйственный институт.
— Хотелось получить образование и профессию, — вспоминает Зауреш. — После казахской школы мы с сестрой поступили в сельхозинститут. Преподаватели и ректор были приезжими. Нам показали карты местностей с сельхозобъектами, и выяснилось, что мы будем составлять примерно такие. Акмола в то время стала Целиноградом, и началась большая стройка. До целины у нашей семьи была корова. Потом приехал Хрущев и велел убрать скот с улиц.
С основанием Целинного края в городе появилась большая улица Мира. Вырос театр и Дворец целинников. Целиноград застелили асфальтом и застроили жилыми домами. Связь с русской культурой у казахов стала постоянной.
Они знали русский язык, учились в школах у сосланной в годы репрессий в Казахстан русскоязычной интеллигенции и смотрели выступления артистов театра из Москвы.
— Репрессированные в АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников родины. — Ред.) еврейские балерины из Ленинграда учили нас танцам. Наши родители постоянно ходили в театр. Пугачева, Кобзон, Лещенко — все они прошли через Дворец целинников, — рассказывает моя собеседница.
С новым названием город стал еще более многонациональным и мультикультурным. Здесь было около 100 национальностей: русские, депортированные Сталиным чеченцы, ингуши, азербайджанцы, евреи, украинцы, немцы и другие.
— Казахи не конфликтовали ни с кем и были гостеприимны, — вспоминает Зауреш. — Мой папа подарил часть земли ингушу Магомеду. Рядом жили белорусы и евреи. Мы все дружили. Пошли смешанные браки. Но были целинники, которые покидали целину из-за разочарований: не устраивала работа, Родина звала к себе.
Кроме уровня образования и производства хлеба, большой поток миграции из республик повысил и уровень преступности. Вместе с кадрами в Казахскую ССР ехали солдаты-срочники и заключенные: им обещали подъемные и жилье. При этом казахи практически не занимали руководящие должности. Обычно управленцами назначали приезжих руководителей. Русский язык в советском Казахстане потеснил казахский.
— Было так: если знаешь русский язык, будешь человеком, —делится Зауреш. — На целине были приезжие русскоговорящие руководители, которые ставили своих управленцев. Это были хорошие образованные люди.
Зауреш много лет работала в секретном отделе, составляла карты для сельхозобъектов Павлодарской области. Трудилась в проектном институте в Целинограде. Она выезжала в совхозы для обозначения сельхозобъектов и границ местностей и переносила это на мензульные карты.
— Шутили, что существуют технологии, которые показывают объекты из космоса, и координаты элеваторов должны быть известны всему миру. Я отвечала, что это такая работа, ничего не поделаешь, за это деньги платят, — смеясь, вспоминает пенсионерка.
Зауреш приходилось работать на уборке. Она кидала пшеницу лопатой в закрома. Зимой машина с трудом шла по обледеневшей целине: смерзшуюся землю долбили лопатами. Для сдерживания сильных пыльных бурь Зауреш вместе с другими высаживала полосы древесных насаждений. Потом это дело бросили, и опустошенная ветром земля осталась неурожайной.
Вспоминая советское время и целину, которая определила ее судьбу, женщина рассказывает об отличных простых людях, с которыми было хорошо, и о пахучем хлебе:
— Сейчас хлеб не пахнет так, как тогда, и на вкус не тот. Может быть, это я наелась. Спасибо целине!
Жизнь с нуля
— О минусах целины говорят те, кто не знал голода, — вздыхает Валентина Черненок, жительница столицы Казахстана. — Мои родители потеряли двоих дочерей из-за голода в России и голодомора в Украине. Советскому руководству нужно было кормить страну, а в Казахстане большие природные богатства.
Валентина родилась на Брянщине. Благодаря учительнице в начальной деревенской школе и отцу, который постоянно работал в сельском хозяйстве, мечтала стать учителем и агрономом. Выбор профессий был небольшой, и в 1954 году Валентина поступила в белорусскую сельхозакадемию.
На третьем курсе студентов направили на практику на целину в Казахскую ССР. Работали на токах (площадка для обмолота зерна. — Р. Х.), помощниками на тракторе и комбайне. Сажали культуры и убирали урожай.
— Ехали битком из Беларуси в вагоне для перевозки скота, — вспоминает женщина. — В вагоне была перекладина, чтобы мы не вывалились. Внутри ни сидений, ни лежаков — только сено. И ехали вот так три недели. По приезде на место не обнаружили ни кола, ни двора. Пустота была. Степь. Жизнь на целине была диковинной.
Студенты полгода сиротливо ютились в дырявой палатке. Над степью звенели затяжные дожди, которые размывали саманные хатенки.
Стоял пузатый вагон для работы поваров, а за ним простиралась бескрайняя голая степь. На обед и ужин ели макароны с комбижиром. Чтобы разнообразить рацион, отлавливали сурков и готовили мясо. Привозная питьевая вода была мутно-белой, словно в нее добавляли скисшее молоко.
— Условий не было, — рассказывает Валентина. — Но ни стонов, ни обид, ни претензий — мы не жаловались. Понимали, что нужно поднимать жизнь, строить ее, как строился Турксиб (железная дорога из Сибири в Центральную Азию. — Р. Х.). Позже в степи появились новые села и города.
Практика кончилась осенней уборкой урожая. После сельхозакадемии Валентина поехала в совхоз «Перемога», где заболоченные леса и нет просторов целины. Поработав там некоторое время, по совету отца вернулась в Казахстан: за целиной — будущее.
— По возвращении я удивилась, увидев на целине первую электрическую лампочку, — улыбается женщина. — Цивилизация двигалась сюда. На целину ехали лучшие из лучших.
В Центральной усадьбе совхоза «Курский» Акмолинской области Валентина выяснила, что она назначена агрономом, а «Курский» находится в группе отсталых совхозов. Работа была трудной и напряженной.
— Это был 1959 год, — вспоминает Валентина. — В «Курском» меня назначили агрономом и поселили в барак. Мы грузили ЗИЛы зерном чугунными совками. Заканчивали к утру, забирались в грузовик, зарывались в это зерно и ехали так до Тобольска, чтобы не мерзнуть. Потом я стала главным агрономом. Мне очень хотелось придать форму полям, навести там порядок. Целина была чем-то неизведанным и интересным. Каждый день я открывала новое для себя. Степь необъятная.
У совхоза была площадь в 33 тысячи гектаров, 29 тысяч из них — сельхозугодья. Выращивали пшеницу, овес, кукурузу, ячмень, подсолнечник. Валентина забраковала семеноводческие посевы. Началась отвальная обработка почвы, которая была введена для борьбы с эрозиями. Но многие рабочие не понимали устройство сельхозтехники. Черненок показала колхозникам орудия для вспашки и научила управляться ими на тракторе. Она отвечала за мастерскую и снабжение совхоза, заведовала молодым персоналом. 15-летним выпускникам ФЗО (школа фабрично-заводского обучения в СССР. —Р. Х.), которые были направлены на целину механизаторами, Валентина заменила маму: рядом с ней ребята находили утешение. Совхоз начал давать отменные урожаи.
— Успех зависел от стараний, — говорит моя собеседница. — Нельзя сказать, что распахали всю землю, не оставив места пастбищам: здесь были самые крупные фермы СССР. Но пыльные бури наносили большой вред экосистеме. С этой проблемой боролись постепенно. Сначала засевали лесополосы, потом внедрили почвозащитную технологию обработки сельхозугодий. Освоение любой твердой земли начинается с работы почвоведов. Они анализируют пригодность почвы на посевы. На целине делали это, но потом
землю распахивали быстрее, чем почвоведы успевали сделать свою работу, — государство торопилось с решением хлебного вопроса. В итоге около двух миллионов гектаров земли стало неплодородными.
За успешную работу в совхозе Валентина была избрана членом президиума крайсовпрофа, депутатом облисполкома. В 1962 году была переведена в облуправление сельских хозяйств, в 1963 году стала главным агрономом Целинного краевого управления сельского хозяйства.
Имея десяток государственных наград, более 200 научных работ, Валентина сегодня — доктор сельскохозяйственных наук, работает в Казахском агротехническом университете. Она преподает студентам агрохимические дисциплины, часто вспоминая о целине.
— Я отдаюсь работе сполна. Не была в отпуске с 1987 года: все наука да проекты. Мне повезло заниматься любимым делом. В агрономии хотела докопаться до истины. Я добилась хороших урожаев на целине и лучших стационаров. Мне обидно, когда о целине говорят необъективные вещи. Больно видеть, как память о ней словно исчезает. Целина — это вся моя жизнь, — тихо подытоживает Валентина.
Абай на улице Ленина
За две сотни лет крепость Акмола превратилась в город, получила статус столицы и сменила несколько названий. В последний раз это случилось в 2019 году, когда Астана вдруг стала Нур-Султаном. Жители не приняли это решение сверху, но давно привыкли к большой стройке, на которую государство тратит миллиарды и которая убивает исторический город.
— Это можно как-то оправдать переносом столицы, — считает Темиртас Искаков, местный житель. — В каком-то смысле город стал лучше, и уровень жизни повысился. Но ключевые исторические точки нужно сохранять. Мы идем по бывшему проспекту Целинников. В советское время здесь был въезд в город, монумент целинникам с постаментом, на котором возвышался колесный трактор К‑701 («Кировец». — Р. Х.).
Сегодня «Кировец» работает в селе Родина, а на проспекте, который получил название «проспект Республики», многое изменилось. Здесь выстроили новые здания, рядом появилось посольство России. Жилые дома облицевали, но с фасадов считываются элементы советской архитектуры.
— Эти девятиэтажки были воротами в город, — показывает Темиртас. — Это место остается важным узлом. Если посмотреть на дом сверху, можно увидеть стилизацию под колос пшеницы. Мой гид Темиртас, архитектор и активист, популяризирует историю Астаны через свой проект Fading.TSE. Он знает каждый двор столицы и выступает за сохранение исчезающего города и природных объектов.
— Этот художник приехал на целину: кроме рабочих, на стройку отправляли художников, — увлеченно рассказывает архитектор. — Я называю эту работу «Целиноградские Адам и Ева». Мы видим на фасаде мужчину, женщину, детей, линии электропередач, колосья — мечту об обетованной земле. Люди — словно атланты, покорившие непаханую степь. Эти образы служили советской пропаганде.
Идем дальше. Темиртас говорит, что ждет, когда с домов вдоль проспекта сдерут нелепый керамогранит, чтобы горожане узнали, какой была главная улица Целинограда: людям будет с чем сравнить. Проходим бывшее кафе «Фламинго», бывшие советские рестораны «Космос» и «Золотая Нива». Раньше целинники играли здесь свадьбы. Сейчас это рестораны сетей фастфуда. За ними — пустые неуютные «коробки». Ныряем во двор. Темиртас показывает на колосья пшеницы, которые органично встроены в общую картину фасада хрущевок. В обычный день я бы этого не заметил, а жаль: детали составляют идейную архитектуру Целинограда.
Мы идем к старой городской площади Ленина. Изучаем купеческие усадьбы, футуристические советские мозаики, бывшие социалистические клубы, сталинские дома. Это противоположно помпезным бездушным новостроям Левого берега (современная часть города. — Р. Х.).
Оказываемся на бывшей площади Ленина. Раньше здесь была городская администрация, нулевой километр, Дом советов, центр старого города. Бывшее здание проектного института «Целингипросельхоз» возвышалось над Астаной и служило ориентиром для жителей, в первые годы после переноса столицы здесь заседал парламент. Напротив здания — памятник казахскому поэту Абаю. Он стоит на постаменте, который занимал бронзовый Ленин: советского вождя сменил кажущийся оторванным из-за высокой подставки памятник классику казахской литературы.
— Это навязанный и сакрализованный символ, — уверен Темиртас. Таким же был Ленин в СССР. Теперь вместо него на нас свысока смотрит Абай. Улица Ленина была переименована в проспект Абая в 1997 году. Людям нужно оставить старый центр, чтобы они могли чувствовать здесь историю. Важно сохранить старые работы. Мы можем по-разному относиться к советской истории. Но уничтожение архитектуры и искусства — мозаик, росписей, зданий — грозит тем, что пространства для обсуждения той же целины не останется. История забудется, через 30–40 лет снова придут люди, чтобы как попало вспахать землю.
Идем дальше. Серое небо превратилось в бледно-синий студень. Подул сильный вечерний ветер. Впереди главный памятник целины — заброшенный железобетонный элеватор-гигант, который был самым высоким зданием Целинограда конца 50‑х. Рядом с ним — пристроенный брат-близнец. На грязно-сером корпусе — надпись: «Целина поднята — подвиг продолжается». Сегодня благодаря целине Казахстан остается одним из крупнейших производителей пшеницы в мире.
Карта памяти
— Важно сохранить память о целине, — считает Ерлан Баренов. — Мы получили ее от старшего поколения победителей и хотим оставить детям. Ерлан — бизнесмен-энтузиаст. Он коллекционирует советские антикварные предметы и занимается восстановлением ретроавтомобилей. В автокомплексе Ерлана на окраине Астаны работает около 60 человек. Они собирают советские грузовики по частям, которые находят по всему бывшему СССР. Делают это из любви к технике и для сохранения памяти. Потом ретроавтомобили участвуют в съемках фильмов, автопробегах и выставках о целине.
— Некоторые люди еще живы той большой идеей, — делится мой собеседник. — Стараются это сохранить. Отдают даром или продают части автомобилей и старые советские вещи. Еще мы многое находим сами. Восстанавливаем.
Из цеха автокомплекса, где нас встречал грохот рабочих выкриков и гул оборудования, а провожали гостеприимные улыбки мастеров, мы выходим во двор, и там нас ожидает синий грузовик. Это советский самосвал ГАЗ-93, который выпускался в СССР с 1948 по 1976 год, работал на целине и был собран командой «Автодела» (автокомплекс Ерлана. — Р. Х.). Забираемся в кабину «газончика».
Ерлан заводит грузовик, мотор начинает по-стариковски кряхтеть, трогаемся. В кабине тесно, панель ГАЗа скудна: спидометр «без наворотов», переключатель поворотников, руль-баранка, маленький бардачок и длинный форменный рычаг коробки передач. Когда Ерлан тянет за него, грузовик начинает давиться механической отрыжкой.
— На этом месте человек работал с 8 утра до 8 вечера, — объясняет Ерлан. — В этом автомобиле минимум комфорта. Люди были с большой мотивацией, в то время это называлось настроем. Все они старались перевыполнить план на благо Родины.
Дорога внизу укрыта белым, мы поднимаемся на шоссе. ГАЗ урчит, словно танк. Перекрикивая мотор, Ерлан рассказывает о том, как, будучи первоклассником, переворачивал валки зерна в поле вместе со школьниками, студентами и рабочими. Целина касалась всех жителей, но мальчишек больше впечатляло старшее поколение.
— Они привыкли жить в режиме самоотдачи, — рассказывает Ерлан. — Сначала пять лет войны, через 8–9 лет — целина, нужно было поднимать страну. Это были железные люди. У самой целины были огромные плюсы, но минусы тоже были большие.
На шоссе оживленно. Замечаю долгие восхищенные взгляды водителей, по-ребячьи улыбающихся раритетной машине.
— Благодаря целине случилось культурное обогащение населения и интернациональное воспитание, — рассуждает Ерлан. — Казахстанские ребята ощущали себя более свободными, и мировоззрение было шире. Мы знали, кто такие армяне, азербайджанцы, грузины и другие, потому что мы жили вместе. Мы — поколение целинников, которое получило здесь хорошее образование. Это человеческий фактор, который перевешивает минусы целины.
К минусам Ерлан относит упадок животноводства и приезд на целину преступных элементов, которые воровали и грабили. Впереди, уже за городом, появляется огороженный объект автокомплекса Ерлана. ГАЗ сбавляет ход: въезжаем на территорию. Оставляем самосвал и идем по хрусткому снегу к заржавевшим автобусам, к военным, пожарным и рабочим автомобилям, которые завалены плотными сугробами. Скоро они будут восстановлены, как уже были собраны здесь остальные ретроавтомобили. Готовая техника находится в ангаре. Рассказывая об автомобилях, Ерлан вспоминает СССР как сверхдержаву:
— Мы выезжаем в автопробеги, и люди в городах принимают эти автомобили на ура. У них положительные эмоции, потому что они вспоминают то достойное стабильное время, когда, по их мнению, все было надежно и ответственно.
«Целина — неоднозначное явление»
Галья Алпыспаева — доктор исторических наук, профессор Казахского агротехнического университета имени Сакена Сейфуллина — согласилась ответить на наши вопросы о целине.
— Можно сказать, что идея Хрущева о целине преобладала над здравым смыслом?
— Идея целины вполне вписывалась в концепцию развития СССР, которая была в середине 1950 годов. Освоение целины — это многоаспектное явление, и просто так нельзя сказать, плохой была эта программа или хорошей.
Когда принималось решение, единого мнения о целине не было. Ученые были против распашки залежи, потому что целина была научно необоснованным проектом. Это самое печальное. Идея о распашке земли на Востоке была не новой. Впервые о ней заговорили в XIX веке. Потом в 1920‑е и 1930‑е годы. Но это случилось лишь в 1950‑е годы при Хрущеве, и ученые считают, что целина была нужна этому руководству, чтобы в том числе объединить страну вокруг грандиозной задачи и отвлечь население от социальных проблем. Кстати, сестра Хрущева была в ссылке в Казахстане. Она писала брату, что здесь много земли для пшеницы, овощных культур. Видимо, это запало в голову будущему секретарю ЦК.
— Почему целина была научно необоснованным проектом?
— По своей сути целина была большой экономической реформой экстенсивного характера. При таком подходе нужно было предварительно изучить составы почв, определить, какие сорта пшеницы выращивать. Это начали делать в Казахстане только в 1961 году, и специалисты рекомендовали необходимые технологии для обработки земли только через пять лет после начала самой целины. То есть с 1954 года здесь работали с землей так, словно это черноземная полоса России, хотя у нас совершенно другая почва. Это негативно сказалось на нашей экосистеме и животноводстве.
Поголовье скота резко уменьшилось из-за ликвидации пастбищ. На февральско-мартовском пленуме 1954 года были определены конкретные цифры по освоению целины. Предполагалось распахать 13,2 млн гектаров (6,3 млн гектаров в Казахстане) залежных земель СССР, а распахали 42 млн, из которых 25 млн гектаров пришлось на республику. Причина — в советском подходе, который утвердился в 1920–1930 годы, — это перевыполнение плана.
К осени 1954 года из-за стараний чиновников на местах положенное количество земли уже было вспахано, и министр сельского хозяйства поручил ввести в хозяйственный оборот новые миллионы гектаров. В начале 1960 годов Павлодарскую область охватили страшные пыльные бури. Они появились во всех целинных областях. Бури вредили здоровью людей и животных, засыпали реки и озера, разрушили экосистему. В степи много водных объектов было, но вспахали русла, и они исчезли. Также пропали некоторые виды животных и рыб. Кроме ветровых эрозий случались водные. Кроме того, некоторые совхозы строились прямо на территориях заповедников. Беда была в том, что руководители хозяйств не несли ответственности за это, потому что в то время не было правовой базы по экологии.
— Почему все было так губительно и непродуманно?
— Пятидесятые годы — это расцвет советской командно-административной системы. Все распоряжения, указы шли сверху. Люди не имели самостоятельности. Например, пока наверху не примут бумагу о сборе урожая, он не начнется, даже если зерно созрело и пора бы его убрать. Когда руководство спускало план, его исполнители должны были во что бы то ни стало выполнить нормы. В таких условиях вопросы экологии не учитывались: нужно было показать цифру и отчитаться по ней. Проблема была в самой системе, которая отторгала разумные решения.
Но, конечно, дать однозначную оценку целине невозможно. Если судить о программе как об общесоюзной реформе, то экономически она была неэффективной. С каждого вложенного рубля целина давала стране всего 13 копеек. Коллеги-ученые подсчитали, что если бы на землях, которые имелись в сельхозобороте Союза до программы, увеличили урожайность на один центнер, страна получила бы такое же количество зерна, какое дала целина.
К тому же предполагалось, что один гектар земли будет давать 16–18 центнеров зерна, но такие высокие показатели были лишь в первые годы программы. Потом земля истощилась, и с гектара целины собирали в среднем по 6–8 центнеров пшеницы. К урожаям страна не была готова.
В некоторых хозяйствах пропадало до 50% зерна, потому что не хватало рабочих, чтобы убрать, техники, чтобы свозить, и зернохранилищ, чтобы сохранить хлеб.
Однако если рассуждать о целине с позиции нашей республики, то этот проект был больше благом, несмотря на ухудшение экологии и упадок животноводства. Целина для Казахстана — это огромные инвестиции, новые специалисты и 596 новых совхозов со школами и социально-культурными объектами. Это серьезное развитие инфраструктуры и строительной индустрии, создание производственной базы, процессы урбанизации. Здесь появились сильные университеты, очень повысился уровень образования населения. В каждый совхоз, даже самый далекий, вела шоссейная дорога, и там было электричество, когда не все в городах СССР знали, что такое лампочка. Наша столица стала по-настоящему городом лишь в годы целины. Здесь была создана строительная инфраструктура, сформировались экономика и социокультурное пространство. Это был очень прогрессивный проект. Планировали создать образцовый советский город. Наконец, благодаря целине мы имеем свой хлеб, который едим и продаем. Это хлеб высокого качества.
Многие историки, когда ругают целину, говорят о демографических изменениях в Северном Казахстане, которые были не в пользу коренного населения. Дело в том, что в 1961–1962 годах республика оказалась в демографической яме. Тогда удельный вес казахов из-за наплыва двух миллионов целинников составлял лишь 29%. Это обострило языковую проблему. Сфера применения казахского языка сократилась. Стали закрываться казахские школы и печатные издания. То, что после развала СССР большая часть казахов из северных областей не говорили достаточно хорошо на родном языке, — тоже последствия целины. Эта проблема тянется оттуда.
Также в годы целины в Казахстане выросла преступность. Например, местное население говорило, что до целины никто не закрывал дом на замок, а потом это пошло. Проблема была в том, что на освоение земель ехало очень много людей, и в этой массе хватало бывших заключенных. Они пользовались возможностями, которые давала целина. Однако к 1970‑м годам уровень преступности спал и стал средним по СССР. Но большинство приезжих на целину состояло из идейных романтиков, которые ехали поднимать страну.
Советский период — это очень противоречивая эпоха. Нельзя очернять ее, но говорить, что все было хорошо, тоже неправильно. С обывательской точки зрения целина — романтика. Люди получали здесь большую поддержку государства, работали, строили свою жизнь
— По моим ощущениям и наблюдениям, память о целине в Казахстане как будто исчезает. Насколько это правдивое ощущение и если да, почему это происходит?
— Эта проблема есть, и она стоит остро. Когда мы стираем культурное пространство города (например, столицы) или городской культурный слой, мы не просто стираем память, мы отбиваем туристический потенциал. Западные туристы приезжают в город, просят показать им советский Целиноград. Это интереснее новостроек. Это история. Но мы оббили здания китайской плиткой, поменяли облик города, снесли некоторые дома и стерли исторический культурный слой.
Оригинал статьи: Новая Газета Казахстан