В создании Евразийского союза кроме множества минусов есть и плюсы. Один из них в том, что поскольку нашим власть имущим придется регулярно общаться со своими российскими коллегами и держать марку, то они будут вынуждены читать материалы в российской прессе. И благодаря этому если не прозреют, то хотя бы немного протрезвеют.
С этой точки зрения мы очень рекомендуем обитателям Акорды статью Ольги Филиной «Оттенки среднего» в последнем номере журнала «Огонек». Дело в том, что Казахстан и Россия в силу множества объективных и субъективных причин братья-близнецы, которые к тому же вышли из общей советской шинели.
Разница между двумя государствами и народамитолько в масштабах и отдельных непринципиальных отличиях, вызванных местным менталитетом и особенностями исторического развития. Именно поэтому статья Ольги Филиной хоть и не про Казахстан, но про нас. Более того, если автор права, а мы считаем, что это так, она де-факто объяснила, почему у Казахстана и России оказалась общая историческая судьба.
Мы не будем перепечатывать статью целиком, поскольку это станет нарушением авторских прав, однако позволим себе повторить логику Ольги Филиной, процитировав несколько ключевых, на наш взгляд, абзацев.
Цитаты из материала Ольги Филиной:
«Институт социологии РАН представил увесистый доклад, согласно которому у нас средний класс рос, рос и дорос наконец-то до 42 процентов населения России. Директор института Михаил Горшков так и начал презентацию: “Бесконечные дискуссии о том, есть ли в пореформенной России средний класс, являются надуманными и беспочвенными. Как и в других современных обществах, средний класс в России существует”. Все не хуже, чем у людей, и это важно: средний класс для постсоветского общества — такой же показатель развития, как конкурентный рынок — для постсоветской экономики. Престижно уже его иметь. А если “средних” у нас за 40 процентов, то мы, очевидно, дышим в спину Западу: там “средних” где-то 50—60 процентов».
«Образ середняков, выписанный социологами, однако, очень отличается от зарубежных стандартов: основу нашего среднего класса составляют работники госсектора, причем в ядре слоя их количество приближается к 70 процентам. Где-то на периферии ютятся предприниматели, работники сферы услуг, профессионалы высокой квалификации из разных секторов экономики. На фоне массы бюджетников и чиновников они представляют разрозненные группки и выглядят как выжившие случайно после десяти лет настойчивого огосударствления экономики».
«Независимый институт социальной политики в конце прошлого года еще строже подошел к выявлению среднего класса: искали людей, у которых за 20 лет свободной России появились новые (по сравнению с советским периодом) способы пополнять домашний бюджет. Выяснилось, что лишь 2 процента российских семей получают значимые доходы от собственности и финансовых активов, еще 5 процентов хорошо живут за счет того, что они предприниматели, а в целом не более 8 процентов российских домохозяйств приспособились жить в несоветской России. Собственно, они и есть средний класс».
«Я долго думал, как обозначить эту категорию людей,— рассказывает Юлий Нисневич, профессор кафедры политического поведения НИУ ВШЭ.- И наконец, понял, что нового придумывать не стоит: мы имеем дело с восстанием советских масс. Когда понятие “средний класс” возникло, так называли тех, кто собственным трудом зарабатывает на достойную жизнь, исправно платит налоги и способен на свободный выбор — власти, профессии, места жительства. Эта группа обеспечивала развитым странам до 70 процентов ВВП, поэтому влияла на политику. В СССР ее не существовало по определению, но в 90‑е годы многим показалось, что они могут ею стать. Советской массе захотелось быть средним классом: произошло восстание, точь-в-точь такое, как в 30‑е годы прошлого века описывал Ортега-и-Гассет. Захотелось в одночасье стать всем. Результат? Мы получили крайне некомпетентный “якобы средний класс”, считающий государство главным инструментом своего благополучия».
«Чем более массовой становится та или иная социальная группа, тем больше сходств у нее появляется со структурой населения в целом,— считает Владимир Петухов, руководитель Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН.- Наш средний класс в некотором смысле — зеркало всего российского общества, и мы просто показали, какое оно сейчас. В 90‑е годы группа людей со средними доходами была невелика и по праву считалась передовым слоем. К 2014 году можно констатировать, что эту группу потопили в массах. Теперь большинство представителей среднего класса настроены лоялистски и очень симпатизируют порядку и стабильности, а двигать общество вперед — совсем не их приоритет».
«Структурная перестройка экономики, которая неизбежна в случае серьезных социально-политических реформ, представляет колоссальный риск для этой группы,— полагает Сергей Беспалов.- Соответственно, наши “средние” заинтересованы в том, чтобы все оставалось как есть: вне зависимости от их публичных заявлений или размышлений в кругу друзей. Хотеть перемен в их случае значит хотеть сменить место работы и характер труда. А многие ли готовы уйти в частное плавание?
По данным Института социологии, не очень многие: 61% ядра среднего класса, то есть людей, попадающих в эту группу по всем параметрам, довольны своим текущим рабочим местом. Причем если 70% населения в целом полагают, что страна нуждается в стабильности, а 29% — что ей нужны перемены, то в ядре среднего класса это соотношение становится еще внушительнее: 78% против 22%. И пока “советскость” российского среднего класса неочевидна ему самому, возмущению взяться неоткуда: в зеркало не вгляделись, а понятие “среднего класса” остается ловкой обманкой».
В статье Ольги Филиной также много диаграмм, иллюстрирующих анализ и выводы автора. Позволим себе привести несколько пар цифр, демонстрирующих, что российский (и, соответственно, казахстанский) средний класс, в отличие от среднего класса в развитых государствах с демократической политической системой и рыночной экономикой, настроен в целом консервативнее, чем население в целом.
По данным Института социологии РАН, 73% населения согласно с тем, что при всех недостатках нынешней власти она все-таки заслуживает поддержки, среди ядра среднего класса таких 79%. Мнение, что нынешняя власть должна быть заменена во что бы то ни стало, получило поддержку 27% всего населения и только 21% ядра среднего класса. Что же касается утверждения, что России необходима «твердая рука», то с этим согласны 59% населения и 49% ядра среднего класса.
Мнение, что политические свободы и демократия это то, от чего нельзя отказаться ни при каких обстоятельствах, поддержало 41% населения в целом и 51% ядра среднего класса. Тезис, что страна нуждается в стабильности, и стабильности важнее, чем перемены, одобрили 71% населения в целом и 78% ядра среднего класса. А утверждение, что стране нужны перемены, новые реформы, даже если они связаны с риском утраты стабильности, поддержали 29% населения и 22% ядра среднего класса.
Нетрудно заметить, что, будучи более «радикально» настроенным на словах, ядро российского среднего класса оказывается более лояльным к нынешним властям и консервативно настроенным, чем население в целом.
Смеем утверждать, что поскольку размеры казахстанского бизнеса уступают российскому на порядок плюс в соседней с нами стране намного сильнее развита перерабатывающая промышленность, существует хоть какое-то местное самоуправление, а внутриполитическое пространство не так выжжено и забетонировано, как в Казахстане, у нас доля среднего класса, которая смотрит в руку государству, заметно выше.
Если к казахстанским чиновникам прибавить бюджетников, а к тем служащих квазигосударственных структур, предпринимателей, работающих по госзаказам или прямо зависящих по тем или иным причинам от госорганов, их родственников и близких, то доля настоящего среднего класса в классическом понимании этого слова вряд ли превысит 5% от общей численности населения страны.
Вот и получается, что сегодня в Казахстане:
во-первых, сужена человеческая база для комплектования отечественного предпринимательского корпуса, фактически корпус предпринимателей должен воспроизводить сам себя и/или пополняться за счет детей чиновников всех мастей;
во-вторых, нет того самого среднего класса, который кровно заинтересован в существовании и развитии демократии как таковой, соответственно, маргинализация протестных политических объединений неизбежна;
в‑третьих, средний класс как таковой не участвует в политической борьбе за власть, поскольку это не приносит ему непосредственных доходов, к тому же у него нет общих интересов, которые можно и нужно отстаивать.
Таким образом, процесс огосударствления казахстанской экономики, последовавший сразу за огосударствлением общественно-политической сферы, это и вина Акорда, и ее беда. Более того, это то, что когда-нибудь подведет нынешнюю казахстанскую политическую систему и государственный механизм к банкротству, поскольку и мы, и Россия практически воспроизводим советское прошлое, только под иными идеологическими лозунгами и в иных социально-экономических условиях.
