Возможным геополитическим угрозам и вовлеченности простых казахстанцев в политику посвящена вторая часть нашего разговора с казахстанским политологом Дастаном Кадыржановым. (Первую часть читайте интервью можно прочитать по ссылке «Выход президента из «Нур Отана» мог бы дать старт реформам».)
— Дастан, как Вы думаете, изменится внешняя политика Казахстана после прихода Трампа или будет по-прежнему сохраняться многовекторность?
— Соблюдение баланса интересов для нас неизбежно. Он сложился в свое время целенаправленно. Наша внешняя политика помимо экономического прагматизма имела и прагматизм безопасности. Речь не только о Китае и России, но и о США, ЕС. Плюс мы сами являемся частью центральноазиатского, тюркского и исламского миров. Это и есть многовекторность.
Но сегодня мы вынуждены занимать позицию наблюдателя. От нашей активности почти ничего не зависит, а от того, как выстроятся вектора отношений США – Россия и США – Китай, будет зависеть многое. Мы можем, как говорится, только реактивную политику проводить, пока вектора находятся в турбулентности, наблюдать, изучать и помнить, что, если мы не хотим потерять свое, то нужно следовать простому рецепту – помнить интересы своей страны и ее граждан. Это направляющий стержень, который не позволит сделать ошибочные шаги в меняющемся мире.
— Появилась информация, что боевики запрещенного во многих странах «Исламского государства» активизировались в Афганистане. Есть, думаете, угроза их прихода в Центральную Азию?
— На самом деле угрозу из Афганистана часто преувеличивают. В этой стране уже много-много лет идет национально-освободительная война, и, собственно, она угрозы внешней экспансии не несет, в отличие от той составляющей, о которой вы сказали – «Аль-Каида» и так далее.
Думаю, главное условие безопасности – это стабилизировать Афганистан, чтобы там прекратились вооруженные столкновения. Мы можем внести свой вклад, потому что Афганистан был частью Центральной Азии в ее старом геополитическом понимании. В свое время советская граница искусственно поделила территории, а на самом деле север Афганистана был неотъемлемой частью центральноазиатского котла. Поэтому, так или иначе, но нам придется участвовать и в афганской истории и стабилизации Афганистана.
У нас есть неплохие программы, которые мы можем предложить Афганистану. Работая в министерстве иностранных дел и выполняя поручение министра Марата Тажина разработать гуманитарную программу по Афганистану, я был инициатором обучения тысячи афганцев в вузах Казахстана. Благодаря этой программе около тысячи человек обучились разным профессиям. Закончилась эта программа или нет, не знаю, но для афганцев возможность учиться в Казахстане – огромный шаг к цивилизации светского типа. Мы можем оказывать сильное влияние на гуманитарное развитие, светское образование, а это ключевой момент противодействия радикальным религиозным фундаменталистам.
— Говоря о внешних рисках, было бы неправильным обойти вопрос взаимоотношений Казахстана с Россией. Как они развиваются, на Ваш взгляд?
— Политические отношения с Россией складываются так, как складываются, в силу схожести наших режимов, которые по своему содержанию более близкие и отличаются от белорусского, который немного другой, не компрадорский (у нас ведь накопления наших элит, что российской, что казахстанской находятся за рубежом). Поэтому связка режимов России и Казахстана – негативная, они отрицательно влияют друг на друга.
Я могу проследить, как мы привносили некие тоталитарные мысли в российскую политику: президент Путин моложе казахстанского, и было время, когда Назарбаеву было что ему подсказать. А сегодня в свою очередь и россияне влияют на нас негативно. Затем интеграция, основанная на абсолютно не прагматической для Казахстана платформе. Сегодня ни у кого нет сомнений в том, что от участия в Таможенном и Евразийском союзе республика много потеряла. Если решение объединиться было принято с точки зрения экономики, а не политики, мне не понятно: в чем его прагматизм?
У Казахстана с Россией протяженная граница. Мы же не можем взять и улететь. Поэтому с точки зрения территориальной геополитики нам необходимо выстраивать нормальные взаимоотношения и с Россией, и с Китаем. И, кстати, понятие границы с этими странами несколько шире, чем просто линия на карте. Огромное количество казахов живет в России и Китае, и, наоборот, много русских живет в Казахстане. Стали появляться и китайцы. Если же брать длительный исторический процесс, то мы не то что вынуждены, нам просто не прагматично иметь плохие отношения с такими соседями.
Однако сегодня, я считаю, такое сотрудничество приносит больше негатива. Идет взаимообогащение политических режимов, взаимопомощь, в том числе в борьбе с политическими оппонентами. Россия помогает казахстанскому режиму бороться с его оппозицией и наоборот. Эти два строя друг друга поддерживают. Хотя есть надежда на то, что они изменятся в будущем, приобретут демократический характер. И тогда эти тесные связи будут конструктивными, прагматичными, взаимовыгодными и уважительными. Но пока до этого далеко.
— Для обычного казахстанца, не интересующегося политикой, какой фактор наиболее раздражающий – Китай или Россия?
— У казахов в свое время сформировалось невосприятие китайского мира, что нашло отражение в пословицах, поговорках и традициях. А подогрелось оно не так давно, когда в советское время возник очень серьезный конфликт: Китай перешел нашу границу в районе Джунгарских ворот. Поэтому иллюзий у казахов не может быть, как выглядит их сосед на юго-востоке.
Что касается отношений с Россией, то здесь свою роль играет совершенно другой фактор. Мы вместе долго жили в одном государстве, затем получили независимость, которая была провозглашена как базовая ценность, и вдруг она стала исчезать в результате каких-то иных ценностей, формулируемых в Москве.
Кстати, говорить о том, что у нас рядовой человек находится вне политических событий, это ошибка. Сегодня люди крайне политизированы, и не только благодаря событиям в Казахстане, о которых мы уже с вами говорили. Та же российская пропаганда, российские СМИ сильно политизировали мышление людей. Понятно, что хотели развернуть людей в свою пользу, однако это сработало в обратную сторону. Энергичный информационный наезд на другие страны получил обратную реакцию у казахстанцев. Поэтому сегодня неполитизированных людей вы не найдете. Нет такого абстрактного человека, которого интересует только хлеб насущный.
Проблемы поиска хлеба насущного, введение новшеств с полицией, налогами и всем прочим это дополнительные раздражающие факторы, которые каждый день доказывают рядовому казахстанцу, что он как гражданин – никто. Но политическое мировоззрение у нашего еще достаточно образованного населения присутствует в полной мере. Отношение к России, Китаю и все внутренние политические тренды в головах казахстанцев есть. Я говорю это как человек, который имел возможность беседовать с людьми и на периферии, и в аулах. Они в первую очередь задают политические вопросы, и только потом начинают переходить на свои региональные, местные или бытовые проблемы.
— А о чем конкретно спрашивают люди?
— Когда человек приезжает из города, все спрашивают у него: «Что это такое происходит? Так же нельзя!» И выгружают на него накопившееся возмущение. Они же тоже находятся в информационном пространстве. Это раньше вести гонцы на лошадях приносили раз в месяц. Сегодня есть и смартфоны, и интернет, и телевидение, чтобы люди имели информацию и могли наблюдать.
Тем более, все понимают, что официальная пресса и пропаганда — это лишь десять или двадцать процентов объективной информации, а вся остальная передается по другим каналам. Поэтому они всегда максимально загружают вопросами по политическим событиям: почему этого министра назначили, почему другого посадили и вообще что происходит?
Простые водители, объездчики в колхозах в нормальных категориях рассуждают, потому что современное общество — очень динамичное, люди ездят в город, у них есть родственники, которые живут в столице, занимаются политикой в том числе. И есть еще сельская интеллигенция, способная квалифицированно рассуждать на политические темы. Все вместе — это единая информационная среда, которая не похожа на средневековую.
Я, как правило, стараюсь быть наблюдателем, потому что когда начинаешь вещать, то навязываешь свою точку зрения, а мне интересно узнать, о чем люди сами думают. Если раньше внимали голосу горожанина, то на сегодня они сначала сгрузят на него все свое возмущение, а потом начинают интересоваться: «А что вы по этому поводу думаете?» Позиция политическая у всех активная, никто не ждет, что кто-то им разъяснит политику, они не смотрят формальным лидерам в рот, а пытаются сами ее активно сформулировать, прийти к определенной точке зрения. И эта активность очень высокая и повсеместная.
— Как Вы считаете, что привело к такой активности — повсеместный экономический кризис или..?
— Привел кризис политического управления в стране. Эта система безнадежно устарела. Она создавалась для накопления первоначального капитала, в дальнейшем должна была пройти несколько этапов либерализации, но этого не было сделано, и пришла к тому, что стала забюрократизированной до такой степени, что верховная политическая власть утеряла рычаги нормального управления даже над бюрократическим аппаратом среднего звена.
Поэтому никто не может объективно ответить даже на такой простой вопрос: «Почему у гаишников убрали жезлы?» Эту новость преподнесли на уровне общенационального масштаба как нечто. А в чем прагматизм, символизм или какой-то модернизм этой инициативы? Никто нормально не может объяснить.
И таких решений на сегодняшний день несметное число. Тот же вопрос с введением новых правил регистрации. Ведь этих же целей можно было добиться совершенно по-другому. В ЦОНах сегодня свободно. Но нет, устроили рейды, зашугали всех. А сейчас технологию рейдов стали применять другие ведомства. Например, поставщики коммунальных услуг, чьи представители ходят по квартирам и все что-то хотят проверить, грозясь отключениями. Хотя со многими из них у жильцов квартир даже договоров нет на обслуживание.
То есть вот такой алгоритм жизни людей задается кризисной ситуацией в управлении страной в целом и устареванием политической системы. Поэтому когда мы слышим о модернизации — первой, второй, третьей, четвертой, то понимаем, что это все, увы, только лозунги, которые проходят мимо.
Потому что реальная модернизация – в конкретных шагах. Мне в ЦОНе сказал консультант: «Не переживайте, вы же современный человек, мы сейчас запустим ресурс, вы сможете сделать регистрацию по интернету». Прекрасно. Но выяснилось, что для этого нужна электронная подпись, которая выдается на год, и значит мне ее надо пойти и восстановить. А там, где ее надо восстановить, опять стоит гигантская очередь. Вот и все — конец модернизационных начинаний, простой и дикий.
Ведомство запустило электронный ресурс, потратив огромные деньги, и тут же ему в голову «выстрелило» путем создания очередей вокруг получения этой электронной подписи, у которой вдруг оказался режим ежегодного обновления. Вот пример нашей модернизации в реальности.
Я ранее публично говорил, что создание сети ЦОНов – успешный проект этой власти. Другие такие, которые облегчили бы людям жизнь, трудно припомнить. Большую роль сыграл факт, что их перестали организовывать по коммерческому принципу. Раньше на тысячу человек один консультант мог быть, а сейчас, даже если один человек придет, восемьсот чиновников должны сидеть и ждать, чтобы его обслужить. Вот тогда очереди стали исчезать, решения стали приниматься быстро, коррупционная составляющая осталась, конечно, но она спикировала по определенным направлениям вниз.
И вот на этой успешно работающей базе власти устроили волну политических митингов в очередях за получением регистрации по месту пребывания. Разве это не кризис управления и принятия каких-то сущностных решений? Я считаю, что это именно так.
— Как полагаете, дальше будет хуже?
— С одной стороны логика развития событий подсказывает, что мы движемся к социальному коллапсу. С другой стороны, мы видим, что власть приходит к пониманию, что надо что-то менять, предложили конституционную реформу, например. Но дальше все будет зависеть от того, осознает ли власть необходимость реальных перемен. Если да, то мы минуем очень многих негативных вещей.
Сегодня кризис настолько очевиден, что совершенно ясно: сохранить принцип политического устройства, который существует сейчас, сохранить принцип работы экономики, к которой эта политическая система привязана, однозначно не удастся. Они будут изменены тем или иным способом – мягким, жестким, с помощью внешнего влияния или только внутренними силами.
Я говорю о том, что изменения в будущем несут революционный характер, потому что базовые политические, социально-экономические отношения власти и общества изменятся. Главное, чтобы не в еще более худшую сторону. Ведь в истории всякое бывает.
— Спасибо за интервью.