Продолжение. Начало смотрите здесь: http://www.facebook.com/note.php?note_id=424275040917889
В понедельник, 16 апреля, в Алматы, в Казахстанском пресс-клубе состоялась презентация книги Евгения Жовтиса «Записки колониста-поселенца» (составитель Андрей Свиридов, издатель проф. д‑р Вульф Лапинс), куда вошел одноименный цикл из двух десятков глав, опубликованный в газете «Время» в 2010 году, а также другие статьи и письма, написанные правозащитником, и интервью, которые он дал, отбывая наказание в усть-каменогорской колонии-поселении за ДТП с летальным исходом.
Автор: Евгений ЖОВТИС
Здравый смысл против абсурда
- Когда в 2010 году я получал от тебя новую главу «Записок колониста», читал ее и ставил в очередной номер газеты «Время» — знаешь, о чем постоянно думал? Уголовно-исполнительная система вся построена на абсурде, и ты все его грани хорошо описал. Но сам, как стойкий оловянный солдатик, долбил ее с позиций закона и здравого смысла, от которого система вечно ускользает. Признаюсь, было за тебя боязно — не расшибешь ли ты голову? Может, стоило принять этот абсурд как правила игры — хотя бы из чувства самосохранения?
- Конечно, иногда руки опускались. Но! Есть три момента, очень важных. Первый — если мы возьмем Уголовно-процессуальный или Гражданский процессуальный Кодекс, там написано: любое судебное решение выносится на основе трех принципов — законность, разумность и справедливость. Наверное, те, кто сочиняли законы, предвидели, что у кого-то возникнет потаенное желание жить в мире абсурда. Так вот, уважаемый, когда ты принимаешь решение — ссылайся не только на норму закона, но и действуй как homo sapiens — разумно и справедливо.
Второе — я человек рациональный. И мириться с абсурдом не могу и никогда не буду. Я способен понять самую неразумную вещь, обоснованную хоть какой-то разумной целью, которую они пытаются достичь идиотскими средствами. Но в большинстве случаев действия служителей системы не ведут вообще ни к какой цели. Либо методы достижения цели ведут в противоположную от нее сторону. Или куда-то вбок. И с этим мириться невозможно.
Третье. За два с половиной года через нашу колонию прошли 300 человек. И парадокс в том, что практически все осужденные — логически и разумно мыслящие люди, хотя и преступники согласно закону. А те, кто ими управляет, — часто в неадеквате.
Приведу простой пример. В колонию приехал проверяющий. Зашел в чайхану, где те, кто не питается в столовой или не наедается там, готовят, едят, пьют чай. Спросил, почему на двери нет расписания работы чайханы. Поставил на вид начальнику участка. Тот вызвал дежурного: почему нет графика? Вешают режим работы: с 9 до 12.30, с 15.30 до 18.30, с 20.30 до 21.30. То есть чайхана закрыта во время завтрака, обеда и ужина. Место приема пищи не работает в часы, отведенные для приема пищи. Две недели мы воевали, пока не договорились с администрацией, что станем ходить в чайхану, как прежде, но график будет висеть, а когда нагрянет комиссия — ее закроют.
- Высокие отношения.
- Да (смеется).
Операция «Конспирация»
- Как тебя сидельцы называли?
- Саныч.
- Как относились?
- Очень хорошо. Хотя были поначалу небольшие трения, связанные с администрацией, которая пыталась противопоставить Кучукова и Жовтиса основной массе осужденных. Во-первых, мы постоянно жалуемся, из-за чего колонию проверяют, и всем становится плохо. И во-вторых, они активно внушали поселенцам, что сложные условия .жизни (а у нас была единственная в стране колония-поселение, где не разрешено проживание за ее пределами) вызваны исключительно нашим присутствием.
- Ходили разговоры, будто спецучасток в Усть-Каменогорске открыли именно под тебя с Тохниязом…
- Так и есть. 120 человек в 2009 году из колонии-поселения под Астаной, где многие из них спокойно жили дома, в семьях, а в учреждении только отмечались, погрузили в вагоны и метнули на восток.
- И зэки, выходит, вам это простили?
- Да. И очень быстро. По двум причинам. Первая: унижением человеческого достоинства и своим абсурдом система формирует ненависть к себе капитально. Кроме того, до колонии человек проходит СИЗО и попадает в зону уже подготовленным, с четким водоразделом: тут мы, а тут они — администрация, менты, государство. И осознание этой линии раздела идет с ним всю жизнь. А когда в зоне появляется человек, который с системой бодается, он по определению ближе. Он свой. А если бодаешься агрессивно и чего-то добиваешься, то моментально переходишь в разряд очень уважаемых. Даже не принадлежа к блатной элите. Поэтому никто мне не «предъявлял». Наоборот, авторитетные люди поставили вопрос так, что нас Кучуковым надо поддерживать, потому что мы за правду. И вторая причина: я многим помогал, о чем мы уже говорили.
Кстати, и нам помогали. Когда мне перекрыли кислород, то написанные мною заявления и материалы специально отряженные люди выносили за пределы колонии и передавали сотрудникам Восточно-Казахстанского филиала нашего бюро.
Расскажу тебе великолепную историю. Однажды сильно заболели зубы, и меня в сопровождении охранников привезли в частную стоматологическую клинику, в зуботехническое отделение, где работала целая семья, люди, никакого отношения к политике не имеющие: муж, сын, сноха, а жена была директором. И она меня узнала. Налила чаю, стала расспрашивать, как дела, рассказывать, как за меня переживает. А муж снял мерку для коронки и спрашивает: «Когда вам назначить следующее посещение?» — «Когда скажете — они привезут». — «Нет, когда вам надо?» Я ничего понять не могу. Он уже с раздражением: «Вам — когда — надо? Во сколько?» По-прежнему не догоняю. И тут он шепотом: «Вам же надо с кем-то встретиться. Назначьте время, сообщите ему наш адрес. Мы его рядом в зубоврачебное кресло положим — и вы обо всем переговорите».
- Ой, не могу. Конспираторы!
- Я обалдел совершенно! Говорю ему: срочной нужды пока нет, но я тронут, безусловно. Насколько я знаю, они уехали из Казахстана, и мой рассказ им не повредит.
- В колонии мне не снилось ни черта: у меня оказалась очень устойчивая психика. В десять был отбой, а через 15 минут я вырубался и спал крепко и без снов. Правда, немножко нервничал, когда в первый раз меня прокатили с УДО и когда ждали амнистию.
Что новенького пишут?
- Откуда ты черпал информацию?
- Первый канал — газеты. Сначала их регулярно приносили из филиала. Потом ответственная за это девочка ушла в декрет. И у тех осужденных, кто выходил в город, было строгое задание: Санычу — «Республику», «Время», «Взгляд», «Общественную позицию», «Правду Казахстана». Второй источник — Интернет.
- В колонии же нельзя им пользоваться.
- Сотрудники филиала делали распечатки наиболее интересных статей. И оставляли на КПП: эти материалы, в отличие от газет, подлежали цензуре. Сначала их просматривал начальник, иногда замполит или оперативник. Самое забавное, что мне всегда стоило больших трудов распечатки у них выдрать: они сами хотели всё прочитать. Им не цензура была важна, а информация, которую они никогда не получали.
- А в бараке ты политинформацию не проводил?
- Обязательно. Не могу сказать, что все, но было человек семь политически подкованных, которые читали всё от корки до корки, расспрашивали меня. Особенно их интересовали жанаозенские события.
На переднем крае борьбы с сионизмом
- Ты чувствовал поддержку извне?
- Ну конечно. Представь: маленький спецучасток в Восточном Казахстане, и вдруг он оказался высвеченным, как под прожектором. Ко мне же приезжали не только родные и журналисты — еще и иностранцы. И администрация колонии, и прокуроры, и департамент КУИС, и судейские — все были на нервах. Они же чувствовали себя на переднем крае борьбы с международным сионизмом и империализмом. Их туда поставила Аккорда, и они, бедолаги, должны были на своих плечах всё это дело держать. А их никто этому не учил. Некоторые просьбы были забавны: «Саныч, ты когда интервью даешь, хоть говори — кому. А то нам пистон вставляют, а мы не понимаем — за что». Однажды я вышел в однодневный отпуск в город. Меня, естественно, сразу облепили журналисты, и я раздал примерно двадцать интервью. Возвращаюсь, оперативник спрашивает, кому интервью давал. Я начал перечислять. На седьмом или восьмом СМИ он замахал руками: «Хватит! Ну их на хрен! Я и эти-то не запомню».
- Светлана (Витковская, супруга Жовтиса. — В.Б.) часто к тебе приезжала?
- Ну, раз пятьдесят, наверное. Если не больше. Сильная поддержка чувствовалась от людей совершенно незнакомых: я получал много писем.
Среди них было одно совершенно замечательное. Много лет назад, в середине 1990‑х, мы с Жемис Турмагамбетовой и Марией Пульман помогали четверым акмолинским ребятам, которые были обвинены в изнасиловании и убийстве. Их в полиции забивали страшно, трое под пытками признались в том, чего не делали, а один выстоял. К тому времени, когда я занялся этим делом (ко мне обратились их родители), областной суд уже впаял им по 12 лет. Работа была тяжелой, но успешной. Кайрат Мами, в ту пору председатель коллеги по уголовным делам Верховного суда, надо отдать ему должное, отправил это дело на пересмотр. Но облсуд стоял на своем, и только с третьего раза парней оправдали. К этому моменту они отсидели по два года. Так вот, спустя 14 лет, сам находясь в зоне, я получил письмо от одного из этих парней со словами поддержки и благодарности: если бы не вы, мою жизнь бы сломали. Приятно было, честно.
Удар в ухо — как синица в руках
- Ты видишь перспективы у правозащитного движения в Казахстане?
- Отвечу опять же историей. Осужденных колонии-поселения администрация чаще всего устраивает на работу. Причем документ, который работодатель подписывает с учреждением, называется «Договор о предоставлении рабочей силы». Получается, что администрация имеет свой контингент, который сдает в наем.
- Это ж крепостничество!
- Совершенно верно. Причем это прописано в Уголовно-исполнительном Кодексе, который предусматривает, что осужденный работает на местах, определенных администрацией. Против чего я и воевал в самом начале отсидки. То есть зэки — натуральные крепостные рабы, только за зарплату.
- И какая она?
- Мы с Тохниязом как кладовщики получали по 25 тысяч тенге, а те, чью продукцию мы должны были складировать, — по 6 тысяч. Средняя же — 10—15 тысяч.
- Можно сказать, за бесплатно работали.
- Еще эти гроши и задерживали. По закону, поскольку почти все осужденные выплачивают компенсацию и этот процесс надо контролировать, они получают зарплату не у работодателя, а в кассе учреждения. Не берусь судить, что происходило с этими деньгами, но работодатель утверждал, что перечислял их вовремя. А в колонии задержки зарплаты были до трех месяцев! Но людям на что-то жить надо — ездить на работу, питаться в городе, потому что на обед в колонию не успеваешь, покупать сигареты, разные бытовые мелочи. А они — на нулях. По их просьбе я написал жалобу в прокуратуру на администрацию учреждения. Сразу же последовала реакция — выход в город перекрыли всем. И осужденные стали меня уговаривать жалобу забрать. Я им сказал: «Вы так и будете мучиться с зарплатой. Но больше меня помочь с этой проблемой не просите». И заявление отозвал. В город их выпускать стали, но задержки зарплаты не прекращались два с лишним года.
Еще пример. В колонии-поселении под Астаной, где многие раньше отбывали срок, редко сажали в штрафной изолятор. Наказание за нарушение было другим — начальник с размаху бил провинившегося кулаком в ухо и говорил: «Иди отсюда и больше так не делай».
А у нас ШИЗО работал исправно. Некоторые с ностальгией вспоминали время, когда можно было получить в ухо, но зато избежать изолятора. И готовности бороться с этим ни у кого не было, так как все понимали, что будет только хуже.
И я, каким бы грамотным правозащитником не был, ничего не мог с этим поделать: они предпочитали синицу в руках — получить в ухо и выйти в город.
Вся концепция прав человека начинается с уважения к человеческому достоинству. — своему и чужому. Несколько лет назад Министерство образования пригласило меня поучаствовать в разработке методического курса изучения прав человека в школе, я сказал, что помочь — проблем нет. Но я не вижу — пока! — в этом смысла, поскольку предмет «права человека» может преподавать только свободный человек. Сначала надо освободить учителя. Пока учитель находится в милитаризованной сети постсоветской школы, пока в присутствии учеников его материт директриса, о каких гуманитарных правах он им будет рассказывать? Это нереально.
Какой вывод? Гражданское общество начинается с граждан. И является фундаментом правозащитного движения. А оно апеллирует к общественному мнению, которое формируют граждане.
И в этом смысле выбор между своевременной зарплатой и выходом в город, между ШИЗО и ударом в ухо очень характерен. Люди не готовы поступиться, пожертвовать чем-то малым для достижения чего-то более глобального.
Большевикам надо отдать должное: они этот вирус сопротивления системе классически вырезали, свели до нуля. Что интересно, на воле криминальным авторитетом становится тот, кто силен и богат. В зоне же авторитет — это не сила, а прежде всего дух. У меня был знакомый Даурен, лет под сорок. Он сидел в ШИЗО несколько десятков раз, считай, не выходил оттуда. Но категорически отказывался мыть туалет — хоть повесь. Его «перережимили» — по фиг: стоит, как скала. А сам — маленький, щуплый. Это — показатель человеческого духа. Собственного достоинства. Вся система понимает, что он ведет себя правильно. Но государство вытравливает эти качества, потому что таких людей нельзя подчинить — с ними договариваться надо. Приходить к компромиссу. Представлять им логичные аргументы.
Но их — единицы.
Отсутствие способности к личному сопротивлению привело к тому, что гражданского общества-то и нет. Есть общество — и фрагментарные группки граждан, которые пытаются отстоять свое достоинство. Остальных заставляют кланяться — чиновникам, власти. Ибо только через просьбу, снабженную еще чем-то, ты можешь решить свои проблемы.
Надежда — на рабочих лошадок
- Говорят, ужасный конец лучше, чем ужас без конца. Но смотри: «ужасный конец» уже случился в декабре 2011-го в Жанаозене. Однако «ужас без конца» продолжается: аресты, допросы в КНБ, давление на прессу, пытки, суды, высосанные из пальца теракты… Ты видишь хоть какой-то выход из этой ситуации?
- Ох‑х (тяжело вздыхает). Попытаюсь… С точки зрения экономической Казахстану удалось в один прыжок преодолеть огромную пропасть и приземлиться в рыночной системе, не идеальной, но более или менее эффективной. А вот политическую и правовую пропасти мы не перепрыгнули, на новом историческом витке получив модернизированную советскую систему государства и права…
- …а то и куда более архаичную.
- Да, где-то даже феодализированную. В результате политика и экономика расползаются в противоположные стороны. А отсутствие прозрачности, политической конкуренции и эффективных общественных механизмов привело к чудовищных размеров коррупции. Вся пенитенциарная система коррумпирована просто на нет. Там нет ни одного места, уголка, где деньги не играют роли. Коррупция — продолжение политической недоразвитости системы. Для меня совершенно ясно, что дальнейшее экономическое развитие просто невозможно: его будет держать коррупция. А победить ее в рамках нынешней политической системы — невозможно, нереально. Поэтому я полагаю, что этот ужас будет иметь конец. Причем не связанный с каким-то общественным порывом, взрывом или деятельностью политической оппозиции. Система, как это было при распаде СССР, аккуратно придрейфует к своему концу, когда разрыв между экономическим и политическим направлениями станет непреодолимым. И тогда она либо грохнется сама по себе, заставив элиту собирать осколки и строить что-то новое. Либо внутри элиты естественным путем выкристаллизуется разумная и прагматичная группа, первая попытка создания которой была предпринята в 2001 году. Пусть даже она будет озабочена не судьбами страны, а инстинктом самосохранения. Другой вопрос: сколько понадобится времени на эту кристаллизацию и сколько «щепок» поляжет на пути к ней?
- Но откуда взяться этим будущим «кристаллам», если все здравые умы и самостоятельные личности наверху давно напалмом выжжены?
- Знаешь, Вадим Николаевич, не совсем так. Иногда посмотришь на какую-нибудь появляющуюся стратегию, программу или обоснование решения, и вдруг — бац! — просвечивает очень здравое, глубокое и четкое понимание и рекомендации.
- Ну хорошо, приведи пример.
- Да взять хотя бы «Стратегию-2030».
- 1997 год! Ты еще царя Гороха вспомни.
- Из последних — Концепция правовой политики. Трудно предположить, что на выжженном напалмом поле появляются здравые и четко прописанные идеи. Значит, вблизи центров силы есть думающие люди, они кому-то нужны, и их ценят. Выжгли амбициозные мозги, претендующие на власть. Но рабочие лошадки остались. Хотя понятно, что нового Манделы, Гавела или Валенсы у нас не будет.
- Я обещал: когда выйду на свободу — первым делом напьюсь. И мне это удалось! Освобождение отметили в Усть-Каменогорске с Сергеем Дувановым, с Тохниязом, с Розой Акылбековой. Причем я боялся, что после такого перерыва «спортивную форму» потерял. Но нет, ничего — накидался очень серьезно.
Когда мы с Жовтисом шли по Арбату из кафе, он неожиданно сказал:
- Зона не отпускает.
- И в чем это выражается? — спросил я.
- Постоянно в напряжении. Никак расслабиться не могу.
- А выглядишь хорошо. Загорел.
- После того, как вышел, мы со Светой три недели в Шри-Ланке отдыхали.
- И поправился. А то на твои фотки из колонии смотреть страшно было: такой худой.
- В колонии очень быстро потерял 14 кг, меньше 60 кило весил. Сейчас отъелся до 74. И на образ мученика никак не тяну (смеется).
Беседовал Вадим БОРЕЙКО
Continue Reading:
Из человека вытравливают «вирус» сопротивления. Часть II