Этот год в Казахстане начался с громких заявлений президента о запуске процесса перераспределения полномочий власти и третьей модернизации экономики. Но одновременно с, казалось бы, прогрессивными шагами идет зачистка гражданского общества – получили тюремные сроки активисты Макс Бокаев и Талгат Аян, арестован журналист Жанболат Мамай.
То есть, с одной стороны, вроде бы задуманы реформы, а с другой – закручиваются гайки. Но без поддержки общества реформы невозможны в принципе. Где же в действиях Акорды логика? Ответ на этот вопрос мы искали вместе с казахстанским политологом Дастаном Кадыржановым.
— Дастан, как Вы оцениваете последние реформистские инициативы Акорды?
— После известных выступлений президента Назарбаева о перераспределении полномочий я сразу сказал, что те изменения, которые им озвучены, не касаются каких-то реальных политических возможностей улучшения взаимоотношения власти и общества. Поэтому не изменился и репрессивный характер отношений со свободными СМИ. Гражданин Казахстана как был изолирован от принятия политических решений, от участия в жизни общества, так и остался изолированным. И это было достаточно предсказуемо.
— Этот ваш пессимизм касается и конституционной реформы?
— Тему конституционной реформы можно закрыть. Она является лишь попыткой перераспределения политической ответственности власти. Ведь сегодня вся ответственность за происходящее в стране переносится напрямую на президента. Это в Акорде четко понимают. И логично, что Акорда предпринимает попытку эту ответственность рассеять. Но этот перенос полномочий достаточно незначительный и несущественный, поэтому как существовал механизм, когда ведомства протаскивали через парламент нужные себе, но порой совершенно парадоксальные законы, так и будет.
Повторюсь, реформа — это не более чем попытка размазать ответственность президента. Он же сказал, что теперь отвечает за внешнюю политику, ему это интересно, а во внутренней политике, дескать, разбирайтесь сами. Однако есть очень важный момент.
Считаю, что возможным шагом в реальном перераспределении ответственности может стать выход президента из партии «Нур Отан». Как мы помним, раньше отношения президента с партией строились по голлистскому принципу, согласно которому глава страны стоит над политическими силами и исполняет арбитражные функции между ними, партии же конкурируют между собой. Эта система существовала в Казахстане до того момента, как президент вступил в партию «Нур Отан», провозгласив ее партией власти, и тогда это существенно изменило характер политического строя.
Поэтому действительно одним из существенных шагов по перераспределению ответственности мог бы стать выход президента из этой партии. Перестав паразитировать на имидже президента, «Нур Отан» тогда хотя бы частично начал бы погружаться в некую конкурентную среду. А сегодня партия соединяет в одной связке парламент, маслихаты, правительство – все зиждется на ней.
Именно членство президента в этой партии сковывает в единое целое всю его ответственность от общегосударственной до районной проблематики. Поэтому и меры по ее перераспределению бесполезны: президент по-прежнему несет ответственность за все, что происходит в этой взаимосвязанной системе, зацикленной на «Нур Отане».
— С ответственностью ясно, но может быть после конституционной реформы что-то измениться в механизме принятия властных решений?
— Нет, потому что на самом деле система принятия решений работает на сегодняшний день не так, как надо и даже не так как задумано. Отсюда и эти непопулярные законы. Пугает то, что Акорда не видит истинных причин и последствий принятия непопулярных решений. Например, введения системы регистрации граждан по месту пребывания. Эту кампанию я могу охарактеризовать как митинги, организованные властью против самой себя.
Как человек, походивший по ЦОНам в этот период, могу сказать, что люди там обсуждали только политические темы. Все те гигантские очереди, которые были в ЦОНах в течение первого месяца действия новых правил регистрации граждан, это были организованные властью политические митинги, которые состоялись на территории ЦОНов совершенно официально. Люди обсуждали не бытовые темы или сплетни, а исключительно политические отношения, которые сложились между властью и обществом.
И вот такие решения, которые приводят к падению популярности власти, обсуждаются не по той схеме, по которой предложены изменения. А схему принятия плохих решений в Акорде не увидели, не рассмотрели.
— В Казахстане часто обсуждают идею перехода Казахстана к парламентской форме правления. На Ваш взгляд, это возможно?
— Я считаю, что президентская республика – это нормальная, хорошая форма правления. Но в Казахстане существует суперпрезидентская республика, в которой президент обладает огромными полномочиями и огромными привилегиями. Фактически он и его семья существуют в виде отдельного сословия. У них есть даже отдельное законодательство, делающее из них особенных граждан.
Рассуждать сегодня о том, что далее должна последовать президентская или парламентская форма власти – это чистой воды политическая вкусовщина. У нас нет политических течений, которые могут квалифицированно аргументировать защитить свою точку зрения на политическое устройство страны. Нет организованных реальных политических партий, нет организованного общения с обществом, нет обратной связи между обществом и властью.
Мне лично нравится нормально сбалансированная президентская республика американского типа, когда президент является главой исполнительной власти, соответственно главой правительства, его власть сбалансирована с Верховным судом и с очень сильным конгрессом. Мне нравится, когда президент несет персональную ответственность за свой период правления. А парламентская система — это размытая ответственность, размытая схема принятия решений.
Но опять же это не более чем моя точка зрения, а значит и часть той самой казахстанской вкусовщины. Вот когда будет у нас нормальная конкуренция идей, тогда и можно будет говорить о том, что есть некоторые политические силы, защищающие те или иные модели развития. Принятие обществом решения о том, какова будет эта модель и должно стать результатом этой борьбы идей.
— Насчет предложенной президентом конституционной реформы есть мнение, что она была затеяна с целью закрепить или расширить в Конституции страны право собственности, чтобы уже никто ничего не мог покуситься на нее после транзита власти. А Вы как оцениваете поправки в статью 26?
— Наша конституция столько раз переделывалась, реконструировалась и изменялась, что не может являться тем серьезным защитным механизмом, который позволит после транзита власти сохранить собственность.
Конституции ценны именно своей незыблемостью, потому что, как правило, они, прежде всего, формируются из ценностей, которые общество исповедует, из них уже исходит законодательная норма. Опять же американская законодательная система очень хорошо это иллюстрирует, как и многие другие. Мусульманское право тоже наглядно демонстрирует, что в его основе лежат ценности, которые исповедуют мусульмане.
А в Казахстане Конституция — весьма аморфное создание, она переделывалась столько раз под текущие ситуацию и задачи власти, что самое легкое, что можно сделать при транзите власти, это совершенно спокойно поменять ее. Может быть, Акорда и ставит себе цель законсервировать ее положения, но Основной закон страны не отвечает принципу незыблемости. Поэтому в будущем, я уверен, он будет заменен новым.
Конечно, за попыткой протащить изменения в 26 статью Конституции есть определенные интересы, которые откроют двери для появления права собственности иностранных граждан на землю. Но завтра может случиться ее новая редакция, и эти условия моментально изменятся.
Я не знаю, о чем думают иностранные инвесторы, но стабильной системы, даже изменив 26 статью, им никто не предложит. Это большая иллюзия. Но текущие вопросы эти изменения могут решить.
— Например, какие?
— У Казахстана, по всей видимости, действительно есть какие-то закрытые обязательства перед Китаем, которые не выполнены по тем или иным причинам. Акорда пытается их исполнить всеми правдами и не правдами, но не получается – об этом часто говорят и пишут. Мы не знаем достоверно, из чего состоят эти закрытые обещания Китаю, и общество из-за этого находится в крайне тревожном состоянии. Тема отношений власти с Китаем закрыта от общества, а любой секрет всегда порождает слухи и подозрения, которые, возможно, рисуют ситуацию в десять раз худшую, чем она есть на самом деле.
— Кстати об отношениях власти с народом. В одном из своих интервью Вы сказали, что наблюдаете в стране чуть ли не революционную ситуацию. Не могли бы Вы объяснить, что имели в виду?
— В истории есть много закономерностей. Философы спорят, существуют ли незыблемые законы в истории, но, по крайней мере, говорить о том, что существуют закономерности можно. И один из самых устойчивых пакетов закономерностей связан с революционным движением: в развитии революционных ситуаций имеется определенная логика событий.
К примеру, все знают ленинскую формулировку: «власть не может, низы не хотят». Это одна из характеристик, которая является стандартной схемой. И сегодня в Казахстане все идет по ней: власти не слушают народ, не хотят общаться с обществом, но пытаются принять косметические меры, которые запаздывают. Яркий тому пример — конституционная реформа.
Если бы эта инициатива прозвучала пять лет назад, то она была бы чрезвычайно прогрессивной мыслью. Но на сегодняшний день эта идея очень отстает от повестки дня и от логики развития тех событий, которые неизбежно ведут к социальному коллапсу. Хотя его сегодня не хочет никто, складывается такая парадоксальная ситуация, когда не только никто не пытается его избежать, но и наоборот — все еще больше усугубляют ситуацию.
Люди, которые имеют хотя бы базовое историческое образование, прекрасно видят: происходящее имеет ту простую революционную логику, что была в начале прошлого века в России, Германии, в 70‑х годах во время революций в странах третьего мира. Все повторяется. И очень удивляет, что концептуалисты во власти, если они еще там существуют, не видят этого и не пытаются это остановить.
Например, рабочее движение на Западе республики уже несколько лет стабильно развивается. Оно долго оставалось в рамках профсоюзных и экономических требований, пока власти в Жанаозене не превратили его в политическое событие, в политически ценностное столкновение.
Повторюсь, очереди в ЦОНах тоже стали политическими митингами. Но, я вас уверяю, власти даже не понимают, что у них перед глазами прошли масштабные сетевые общенациональные митинги, на которых обсуждались исключительно политические вопросы.
Вот и логика: сначала были экономические требования, потом люди стали недовольны из-за каких-то точечных явлений, введения регистрации, каких-то новых законов, ограничений, повышения налогов, а в итоге все это сложилось в некое политическое понимание того, что все плохо, а отношение власти к обществу — из ряда вон выходящее. И это уже новая квалификация мышления общества.
А дальше идет другая логика. Политическое партийное движение у нас, по сути, исчезло, но сейчас мы наблюдаем попытку эту новую политическую мысль сделать организованной, то есть, не просто выражающей мнение в очередях. Как известно, после формулирования и выражения мнений следует действие.
— В отсутствии оппозиции в Казахстане есть опасность чрезмерной радикализации протеста? Власти боятся исламских экстремистов обоснованно?
— Обосновано. Хотя бы если принять во внимание то, что во время переговоров по Сирии появилась информация, что среди боевиков запрещенной во многих странах мира группировки «Фронт ан-Нусра» есть казахская бригада, очень боеспособная. Говорят, что среди боевиков есть даже поговорка: «Не можешь взять город, скажи казахам, что там кяфиры». То есть, даже если в Сирии их разгромят, то они вернутся домой с опытом организации и ведения боевых действий, которого у наших армий и спецслужб нет. Это с одной стороны.
С другой стороны, при отсутствии любых организованных общественных единиц сеть исламских радикальных организаций достаточно сильна. НО. Это сегодня общество забито в режим темного терпения. А при социальном коллапсе оно станет активным участником действий. И совершенно не факт, что именно исламские силы возьмут верх. В нашем обществе имеется очень сильный иммунитет как против крайнего ультранационализма, так и радикального религиозного мировоззрения. И этот факт обязательно сработает тогда, когда общество будет само принимать решения.
То есть, если в какой-то момент случится какой-то всплеск, то угроза установления исламского режима невозможна. Это может случиться только в одном случае. Власть сегодня является абсолютно закрытым механизмом, что внутри нее происходит, мы понятия не имеем, как не имеем достоверной информации о том, какие кланы кого ведут к власти. Именно в этой системе, хотя она организована и заорганизована со всех сторон, присутствует элемент случайности, когда к власти может прийти человек – последователь ультрарадикальных настроений. Но чтобы из общества вышел такой человек – я такой закономерности не вижу.
Когда власть действует в закрытом режиме, то все непредсказуемо. Поставят человека главой государства, а он — приверженец радикальных взглядов, и плюс ко всему ему достанется такая огромная система, как суперпрезидентская республика. Поэтому, повторюсь, закрытость власти — это дверь во все негативное, а допущение общества к участию в политике в том или ином виде это рецепт от многих негативных вещей.
И еще: одно из самых эффективных средств противостояния исламской или какой другой радикализации это политическая и гражданская активизация общества, его лучших качеств: иммунитета, о котором я уже говорил, исторических традиций, образованности и так далее.