«Алиев не стал идти на диалог: он просто прислал группу захвата с автоматами»

Азаттык про­дол­жа­ет про­ект к 25-летию неза­ви­си­мо­сти Казах­ста­на под назва­ни­ем «Неза­ви­си­мые люди». Это серия интер­вью с извест­ны­ми людь­ми — поли­ти­ка­ми, музы­кан­та­ми, жур­на­ли­ста­ми, эко­но­ми­ста­ми, арти­ста­ми, — кото­рые явля­лись мораль­ны­ми авто­ри­те­та­ми и лиде­ра­ми обще­ствен­но­го мне­ния, а так­же извест­ны­ми медиа­пер­со­на­ми с нача­ла 90‑х годов и до сего­дняш­них дней. Герои про­ек­та рас­ска­зы­ва­ют, какие цели они ста­ви­ли перед собой и перед сво­ей про­фес­си­ей в новой стране и к чему в ито­ге они лич­но и их дело при­шли в 2016 году.

В 19‑й серии про­ек­та извест­ный жур­на­лист и редак­тор Гуль­жан Ерга­ли­е­ва рас­ска­зы­ва­ет, как в 80‑х на теле­ви­де­ние ста­ли допус­кать «кре­а­тив», как в 90‑х ей при­шлось ради спа­се­ния теле­ком­па­нии нару­шить пре­зи­дент­ский про­то­кол и как в нуле­вых поли­ти­ки мири­лись с газе­той «Сво­бо­да слова».

«КОГДА ВЫХОДИЛА НАША ПРОГРАММА, ЗАМИРАЛИ ВСЕ УЛИЦЫ»

Вяче­слав Поло­вин­ко: Где и как вы встре­ти­ли рас­пад Совет­ско­го Союза?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Я не испы­та­ла очень боль­шо­го горя по пово­ду раз­ва­ла Совет­ско­го Сою­за, пото­му что [про­цесс раз­ва­ла СССР] шел посте­пен­но, и сама ситу­а­ция нагне­та­лась в послед­ние пять-шесть лет, и поэто­му внут­рен­нее ожи­да­ние у мно­гих было. Но не было откры­тых сепа­ра­тист­ских выступ­ле­ний, не было откры­тых тре­бо­ва­ний, кро­ме 1986 года: хотя там не сто­я­ли тре­бо­ва­ния об отде­ле­нии, но там были уже более поли­ти­че­ские пре­тен­зии к тому, как стро­ить власть в соб­ствен­ной рес­пуб­ли­ке. Мне кажет­ся, все были посте­пен­но гото­вы к раз­ва­лу после при­хо­да Гор­ба­че­ва. Раз­вал шел, в общем-то, на всех уров­нях: чув­ство­вал­ся и в быто­вом плане, в мен­таль­ных про­яв­ле­ни­ях, вид­но было, как уже раз­ру­ша­ет­ся сама систе­ма совет­ской политики.

Пётр Тро­цен­ко: Как пере­стра­и­ва­лась прес­са в этих условиях?

Вяче­слав Поло­вин­ко: Осо­бен­но гостелевидение.

​Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Основ­ным ори­ен­ти­ром было Цен­траль­ное мос­ков­ское теле­ви­де­ние, но мы сами уже дела­ли нова­тор­ские про­ек­ты. Напри­мер, с 80-го по 84‑й год я руко­во­ди­ла моло­деж­ной редак­ци­ей Казах­ско­го теле­ви­де­ния, и мы сде­ла­ли про­ект, кото­рый через два года повто­ри­ла Москва под зна­ме­ни­тым назва­ни­ем «Взгляд» (инфор­ма­ци­он­но-раз­вле­ка­тель­ная про­грам­ма Цен­траль­но­го теле­ви­де­ния и Пер­во­го кана­ла, выхо­див­шая с пере­ры­ва­ми с 1987 по 1991 год. — Азаттык). У нас этот про­ект назы­вал­ся «Моло­деж­ный чет­верг». Его нова­тор­ство и осо­бен­ность заклю­ча­лись в том, что мы исклю­чи­ли вся­ких дик­то­ров, офи­ци­аль­ных так назы­ва­е­мых «про­ве­рен­ных лиц»: про­сто выхо­ди­ли веду­щие, моло­дые ребя­та, импро­ви­зи­ро­ва­ли, вели в пря­мом эфи­ре (тогда еще это нам поз­во­ля­лось) вся­кие лег­кие интер­вью, при­гла­ша­ли в сту­дию людей без гал­сту­ков, встав­ля­ли хито­вые, ред­кие музы­каль­ные номе­ра, выпол­ня­ли заяв­ки, дела­ли ост­рые ори­ги­наль­ные на тот момент соци­аль­ные репор­та­жи и так далее.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Какая-то неопи­су­е­мая сво­бо­да на теле­ви­де­нии для тех времен.

Пётр Тро­цен­ко: Поче­му вам так раз­ре­ша­ли работать?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Пото­му что в бреж­нев­ские вре­ме­на был очень боль­шой застой, необ­хо­ди­ма была какая-то встряс­ка и, види­мо, дава­ли какую-то такую воз­мож­ность немнож­ко «потвор­че­ство­вать». Конеч­но, мы не пере­хо­ди­ли за идео­ло­ги­че­ские рам­ки, но в рам­ках твор­че­ства мож­но было уже экспериментировать.

Пётр Тро­цен­ко: Но вы же гово­ри­ли, что дела­ли соци­аль­ные репор­та­жи, — зна­чит, про­бле­мы всё-таки обнажались?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Конеч­но, обна­жа­лись, но на уровне, допу­стим, мест­ных испол­ни­тель­ных орга­нов. Напри­мер, про­бле­мы с пен­си­о­не­ра­ми, непра­виль­ная раз­да­ча квар­тир, какие-то про­бле­мы были в дет­ских домах.

Вяче­слав Поло­вин­ко: То, что назы­ва­лось «пере­ги­ба­ми на местах».

​Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Да. Вот это всё поз­во­ля­лось и даже поощ­ря­лось, тем более это была моло­деж­ная про­грам­ма. Мы-то пом­ним, что в совет­ское вре­мя боль­шое вни­ма­ние уде­ля­лось моло­деж­ной тема­ти­ке и поли­ти­ке. И вооб­ще в каком-то смыс­ле это была лег­кая отте­пель, но мы туда доба­ви­ли кре­а­тив, сло­ма­ли все теле­ви­зи­он­ные тра­ди­ции, нача­ли вклю­чать поти­хонь­ку запад­ную музы­ку. Нам, конеч­но, за это по голо­ве дава­ли, но мы пыта­лись отста­и­вать. Где-то мы даже лука­ви­ли, что началь­ство не заме­тит. Напри­мер, А’Studio (извест­ная казах­стан­ско-рос­сий­ская поп-груп­па. — Азаттык) впер­вые попа­ла на теле­ви­зи­он­ный экран имен­но в нашей про­грам­ме «Моло­деж­ный чет­верг»: ныне покой­ный Батыр Шуке­нов при­хо­дил вме­сте с Бай­га­ли Сер­ке­ба­е­вым, они дава­ли нам корот­кое интер­вью и потом начи­на­ли пока­зы­вать свои номе­ра. Вот за это мы очень силь­но полу­чи­ли на летуч­ке по голо­ве: поче­му они такие лох­ма­тые! Это было в отрез­ке меж­ду 80‑м и 84‑м годом.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Это совет­ский «Вечер­ний Ургант»?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Я могу с боль­шой гор­до­стью ска­зать, что, когда выхо­дил «Моло­деж­ный чет­верг», зами­ра­ли все ули­цы. Это была одна из самых попу­ляр­ных про­грамм того вре­ме­ни, и посколь­ку не было Интер­не­та, а теле­фо­ны были не очень доступ­ны, мы полу­ча­ли пись­ма меш­ка­ми, и было понят­но, какие про­бле­мы испы­ты­ва­ла моло­дежь того времени.

Пётр Тро­цен­ко: И какие же?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Самое глав­ное, конеч­но, желез­ный зана­вес — было огром­ное жела­ние узнать мир. А мы пор­ци­я­ми выда­ва­ли опре­де­лен­ную инфор­ма­цию [о том, что про­ис­хо­дит в мире]. Мы дава­ли даже меж­ду­на­род­ные ново­сти, каса­ю­щи­е­ся моло­де­жи, в том чис­ле какие-то про­тестные мате­ри­а­лы и про­рыв­ные про­ек­ты, плюс трен­до­вая музы­ка. Даже сре­ди совет­ской эст­ра­ды были ред­кие запи­си, кото­рые не все­гда кру­ти­лись на совет­ском теле­ви­де­нии, пото­му что про­сто не про­пус­ка­ли. А наши ребя­та умуд­ря­лись ездить в Моск­ву и на дру­же­ской поч­ве, за бутыл­ку вод­ки, за две, мог­ли ноча­ми пере­пи­сы­вать эти запи­си у режис­сё­ров, кото­рые доста­ва­ли эти запи­си с Запа­да. Огром­ные боби­ны по 20 кило­грам­мов ребя­та тащи­ли на себе из Москвы.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Поче­му же тогда пере­да­ча исчез­ла после 1984 года, когда всё, о чем вы гово­ри­те, наобо­рот, ста­ло более необ­хо­ди­мым ново­му совет­ско­му руководству?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Там был чисто лич­ност­ный фак­тор: меня при­гла­си­ли на повы­ше­ние, на долж­ность редак­то­ра по под­го­тов­ке про­грамм Цен­траль­но­го теле­ви­де­ния. Я оста­ви­ла после себя гото­вую редак­цию — пять-шесть доволь­но зна­ме­ни­тых и спо­соб­ных ребят, — но там что-то не сло­жи­лось с руко­вод­ством, их нача­ли зажи­мать, и эта груп­па рас­па­лась. Кто-то заз­вез­дил­ся, про­сти­те, — кого-то при­гла­си­ли в дру­гое место. И поэто­му идея не сохра­ни­лась. После это­го я, как жур­на­лист, поня­ла, что не все­гда идея жиз­не­спо­соб­ная, если нет соот­вет­ству­ю­щих авто­ров и исполнителей.

«ВЫШЕ МОСКВЫ НЕ ПРЫГАЛИ»

Вяче­слав Поло­вин­ко: Настал 91‑й год, и если, гру­бо гово­ря, после 8 декаб­ря Казах­стан проснул­ся фак­ти­че­ски отде­лен­ным от боль­шой стра­ны, то теле­ви­де­ние просну­лось отде­лен­ным от совет­ско­го? И вооб­ще была ли какая-то воль­ни­ца, когда мож­но было всё?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Ну, во-пер­вых, воль­ность появи­лась немнож­ко порань­ше. Для меня лич­но она нача­лась с 89-го года, когда под­ня­лось дви­же­ние «Нева­да — Семи­па­ла­тинск». Я была в той груп­пе, нас тогда назы­ва­ли лето­пис­ца­ми, хро­ни­ке­ра­ми: мы с моим режис­се­ром Кана­том Есе­на­ма­но­вым вошли в эту груп­пу Олжа­са Ома­ро­ви­ча (Сулей­ме­но­ва. — Азаттык) и нам дали такой про­стор, что мы еже­не­дель­но выхо­ди­ли в пря­мом эфи­ре и гово­ри­ли целый час толь­ко на эту тему. Но перед нами сто­я­ла гло­баль­ная зада­ча под­нять это дви­же­ние не толь­ко на оте­че­ствен­ном — и на совет­ском и меж­ду­на­род­ном уров­нях. Поэто­му у нас были воз­мож­но­сти: нам дава­ли хоро­шие сту­дии, отправ­ля­ли в коман­ди­ров­ки, и мы опи­сы­ва­ли всё, что тогда про­ис­хо­ди­ло. Эти собы­тия были доволь­но бур­ны­ми и раз­ма­ши­сты­ми, дви­же­ние «Нева­да — Семей» рос­ло от акции к акции, а таких акций было очень много.

Поэт Олжас Сулейменов.

Мы соби­ра­ли огром­ные ста­ди­о­ны, про­во­ди­ли мара­фо­ны на теле­ви­де­нии, соби­ра­ли день­ги, при­чем очень боль­шие сум­мы. Мара­фо­ны дли­лись по пять часов в пря­мом эфи­ре, у нас были теле­мо­сты с Япо­ни­ей. Это отдель­ная исто­рия: я езди­ла в Япо­нию, мы там обго­во­ри­ли этот про­ект и Цен­траль­ное теле­ви­де­ние было вынуж­де­но согла­сить­ся, пото­му что с пред­ло­же­ни­ем вышло япон­ское пра­ви­тель­ство. Из Моск­вы при­сла­ли Позне­ра, и мы с ним вме­сте вели теле­мост из Хиро­си­мы. Посто­ян­ные теле­мо­сты у нас были с Моск­вой, и мы «бода­лись» с гене­ра­ла­ми, кото­рые гово­ри­ли, что ника­ко­го вре­да от взры­вов на Семи­па­ла­тин­ском поли­гоне за 40 лет не было, что это всё поли­ти­ка, что каза­хи боле­ли и уми­ра­ли всю жизнь от тубер­ку­ле­за. Мы же дока­зы­ва­ли обрат­ное. Вот поэто­му в эти годы я лич­но пол­но­стью была погру­же­на в эту тему и как-то осо­бо не заме­ча­ла эту транс­фор­ма­цию, кото­рая испы­ты­ва­ла наша уже отдель­но взя­тая жур­на­ли­сти­ка, в отли­чие от той центральной.

Вяче­слав Поло­вин­ко: И всё-таки — навер­ня­ка на летуч­ках гово­ри­ли: «Вот, Москва теперь нам не указ, и мы можем кри­ти­ко­вать кого угод­но и как угод­но, пусть даже мы и Цен­траль­ное телевидение».

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Вы зна­е­те, у нас всё про­ис­хо­ди­ло не так быст­ро, как в той же Рос­сии, где были зако­но­да­те­ли поли­ти­че­ских собы­тий. Наши пыта­лись под­ра­жать, но выше Моск­вы еще не пры­га­ли, не было тогда очень силь­но само­сто­я­тель­ных про­ек­тов или звезд — это всё появи­лось чуть поз­же, уже после отде­ле­ния. Тогда воз­ник­ла целая пле­я­да про­ек­тов на теле­ви­де­нии, в кото­рых тогда пыта­лись предъ­яв­лять кри­ти­ку вла­сти, пыта­лись выхо­дить на диа­лог с нашим пра­ви­тель­ством, — в общем, тво­ри­ли соб­ствен­ную жур­на­ли­сти­ку поли­ти­че­ско­го фор­ма­та. Но это про­дол­жа­лось недол­го — до сере­ди­ны 90‑х. Их лик­ви­ди­ро­ва­ли под раз­ны­ми при­чи­на­ми — тех­ни­че­ски­ми, финан­со­вы­ми — и оста­ви­ли какой-то кори­дор, за рам­ки кото­ро­го нель­зя выходить.

Вяче­слав Поло­вин­ко: А вы в каком году ушли с Цен­траль­но­го телевидения?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Я ушла с Казах­ско­го теле­ви­де­ния в 1992 году и нача­ла с нуля орга­ни­зо­вы­вать фили­ал меж­го­су­дар­ствен­ной теле­ра­дио­ком­па­нии «Мир». Нур­сул­тан Аби­ше­вич был одним из послед­них опти­ми­стов, кото­рый счи­тал раз­вал Совет­ско­го Сою­за непра­виль­ным. Но он и не был к нему готов. Мы-то зна­ем, что Казах­стан был вынуж­ден вый­ти из соста­ва [СССР] послед­ним, и как день­ги наши дела­лись в этом жут­ком финан­со­вом бар­да­ке, и про­мыш­лен­ность не была гото­ва, и как они не дого­во­ри­лись, как это всё раз­де­лить и сохра­нить по уму. Наш лидер до послед­не­го пытал­ся сохра­нить хоть какие-нибудь кон­так­ты. Я, напри­мер, его пони­маю: не иметь опыт еди­но­лич­но­го руко­вод­ства и все­гда рабо­тать по указ­ке Моск­вы — это одно, а когда на тебя ни с того ни с сего пада­ет огром­ная ответ­ствен­ность, при­чем когда ты не посвя­щен во мно­гие сек­рет­ные отрас­ли, — это совсем другое.

Пре­зи­дент Казах­ской ССР Нур­сул­тан Назар­ба­ев (сле­ва), пре­зи­дент СССР Миха­ил Гор­ба­чев. 1990 год.

Вооб­ще, Казах­стан был базой воен­но-про­мыш­лен­но­го ком­плек­са и не все наши мест­ные руко­во­ди­те­ли име­ли доступ к тому, что­бы управ­лять эти­ми огром­ны­ми гиган­та­ми, кото­рые гото­ви­ли сырье. А что делать с этим воору­же­ни­ем, а что делать с эти­ми бое­го­лов­ка­ми? Была боль­шая рас­те­рян­ность, поэто­му Нур­сул­тан Аби­ше­вич пытал­ся до послед­не­го не терять эти нити и как-то посте­пен­но вый­ти из одной общей стра­ны, а не так, как про­изо­шло с дру­ги­ми рес­пуб­ли­ка­ми. Он посто­ян­но выхо­дил с иде­ей инте­гра­ции. Я лич­но бра­ла у него интер­вью, и он через СМИ в Моск­ву транс­ли­ро­вал эти гене­раль­ные идеи, что нель­зя рвать свя­зи, что инте­гра­ция сохра­нит­ся, что через 10–15 лет мы всё рав­но сой­дем­ся, в этом виде или в дру­гом. Тогда он боль­ше об этом гово­рил, а не о том, что мы само­сто­я­тель­ная стра­на. В свя­зи с этим стра­на­ми СНГ была орга­ни­зо­ва­на меж­го­су­дар­ствен­ная теле­ком­па­ния «Мир», я ста­ла дирек­то­ром казах­стан­ско­го филиала.

«У ЯПОНЦЕВ ЧЕЛЮСТЬ ОТПАЛА: КАКОЙ ДЕМОКРАТИЧНЫЙ ПРЕЗИДЕНТ!»

Вяче­слав Поло­вин­ко: Пра­виль­но ли я пони­маю, что, раз это было по про­тек­ции того же Назар­ба­е­ва, осо­бо теле­ком­па­ния ни в чем не нуждалась?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Когда вре­ме­на были дикие и страш­ные, с финан­си­ро­ва­ни­ем был пол­ный про­вал, пер­вый год канал делал­ся на кустар­ном уровне. У меня была роди­тель­ская «Вол­га», мы купи­ли люби­тель­скую япон­скую VHS-каме­ру, потом нам дали под­валь­чик в ста­ром зда­нии Казах­ско­го теле­ви­де­ния. В общем, я сама была дирек­тор, води­тель, веду­щая и всё осталь­ное. И были у меня режис­сер и опе­ра­тор, кото­рых я при­гла­ша­ла на съем­ки. Точ­но так же рабо­та­ли и в Москве.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Вы все мате­ри­а­лы отправ­ля­ли в Москву?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Да, тогда еще было ОРТ (Обще­ствен­ное рос­сий­ское теле­ви­де­ние, ныне — Пер­вый канал. — Азаттык), нам дава­ли там выхо­дить на боль­шую ауди­то­рию. Когда, нако­нец, ситу­а­ция ста­би­ли­зи­ро­ва­лась, появи­лась мар­ка «Мир», очер­та­ния задач и поли­ти­ки теле­ком­па­нии, на нее обра­ти­ли вни­ма­ние все пре­зи­ден­ты [стран СНГ], пото­му что учре­ди­те­ля­ми ком­па­нии были исклю­чи­тель­но пра­ви­тель­ства раз­ных стран. Ну и Казах­стан зада­вал тон, меж­ду про­чим. Надо отдать долж­ное Нур­сул­та­ну Аби­ше­ви­чу, он под­дер­жи­вал свою инте­гра­ци­он­ную поли­ти­ку. Не ска­зать, что нас силь­но бало­ва­ли, но не забы­ва­ли и мизер­ный объ­ем денег нам дава­ли. А нам мно­го и не надо было, пото­му что раз­мах был скром­ный, веща­ние два раза в неде­лю по часу трид­цать, когда соби­ра­ли мате­ри­а­лы со всех рес­пуб­лик, а сво­ди­ли и выпус­ка­ли в Москве. Ну и темы были соблазнительные.

Вяче­слав Поло­вин­ко: О чем сюже­ты снимали?

​Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Кон­цеп­ция теле­ком­па­нии «Мир» заклю­ча­лась не толь­ко в эко­но­ми­че­ской друж­бе, мы ста­ра­лись сохра­нить свя­зи, что­бы гру­зи­ны не забы­ва­ли каза­хов, каза­хи рус­ских и так далее — чисто на уровне наци­о­наль­ных, этни­че­ских, чело­ве­че­ских, науч­ных, моло­деж­ных свя­зей. Еще была носталь­гия: не сра­зу же после раз­ва­ла Совет­ско­го Сою­за люди друг дру­га забы­ли. Мы же всё-таки по инер­ции жили, люби­ли друг дру­га, ува­жа­ли, обща­лись, езди­ли в гости. И ком­па­ния как-то дер­жа­ла такую инерцию.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Вы сами-то вери­ли во все эти идеи интеграции?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Я до сих пор верю, пото­му что мы во всём этом жили. Я, конеч­но, не верю, что эта поли­ти­че­ская систе­ма мог­ла бы выжить, эко­но­ми­че­ская систе­ма тоже была обре­че­на, но пози­ти­вом совет­ско­го суще­ство­ва­ния было то, что мы научи­лись этни­че­ской толе­рант­но­сти и уме­нию общать­ся. Вот, напри­мер, когда соби­рал­ся Совет дирек­то­ров из раз­ных госу­дарств, это было про­сто сказ­ка: мы не спа­ли ноча­ми, сиде­ли в гости­ни­це, пили, раз­го­ва­ри­ва­ли, спо­ри­ли, анек­до­ты рас­ска­зы­ва­ли. Это такой был празд­ник! Если в совет­ское вре­мя мы толь­ко жили на совет­ском мен­та­ли­те­те, то теперь нас ста­ли инте­ре­со­вать наци­о­наль­ные осо­бен­но­сти дру­гих наро­дов, собы­тия в их стра­нах. Я счи­таю, что это была пра­виль­ная мис­сия, и жал­ко, что такой теле­ком­па­нии нет. Вер­нее, она есть, но ста­ла какой-то дру­гой, утра­ти­ла изна­чаль­ную концепцию.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Неуже­ли, будучи дирек­то­ром фили­а­ла, вы не хоте­ли делать репор­та­жи не толь­ко о пози­тив­ных вещах? Ведь тогда были заказ­ные убий­ства, либе­ра­ли­за­ция цен.

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Посколь­ку «Мир» не мог кон­ку­ри­ро­вать с дру­ги­ми кана­ла­ми, у нас потен­ци­а­ла не было, что­бы опе­ре­дить ново­сти Пер­во­го кана­ла. Конеч­но, были мате­ри­а­лы [рас­ска­зы­ва­ю­щие] про Кара­бах­ский кон­фликт или отно­ше­ния Бела­ру­си с Рос­си­ей, кото­рые не мог­ли срас­тись на тамо­жен­ных и эко­но­ми­че­ских вопро­сах. Они тоже отра­жа­лись, но не выно­си­лись на пер­вый план. Мы ста­ра­лись сохра­нить свя­зи — это была наша зада­ча, пото­му что всё про­чее дела­ли осталь­ные теле­ка­на­лы: как раз руга­лись, спо­ри­ли, [рас­ска­зы­ва­ли] про убийства.

Вяче­слав Поло­вин­ко: С Назар­ба­е­вым как часто при­хо­ди­лось встречаться?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Когда я рабо­та­ла на про­стом теле­ви­де­нии, то с ним не встре­ча­лась, пото­му что это была моло­деж­ная редак­ция, у нас совсем дру­гая линия была, и это было вооб­ще недосягаемо.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Это он сей­час в «Ноч­ную сту­дию» при­хо­дит к Нур­ла­ну Коянбаеву.

​Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Но потом, когда появи­лось дви­же­ние «Нева­да —Семи­па­ла­тинск», мы нача­ли брать интер­вью у высо­ких [чинов­ни­ков]. Нур­сул­тан Аби­ше­вич два­жды при­хо­дил на боль­шие «нева­дов­ские» сбо­ры, когда мы про­во­ди­ли меж­ду­на­род­ные кон­фе­рен­ции. Я была «пуло­вым» жур­на­ли­стом, бра­ла у него два раза пер­со­наль­но интер­вью в его каби­не­те, два-три раза езди­ла с ним в поезд­ки вме­сте с дру­ги­ми жур­на­ли­ста­ми. Кста­ти, меня тоже при­гла­ша­ли на такие вещи, как тор­же­ствен­ный пере­нос сто­ли­цы, когда из Алма­ты тор­же­ствен­но выно­си­ли все госу­дар­ствен­ные сим­во­лы. Потом после рефе­рен­ду­ма, когда Назар­ба­ев побе­дил в 1995 году, он соби­рал боль­шую тусов­ку от име­ни Сары Алпы­сов­ны, семьи в каком-то боль­шом ресторане.

Пётр Тро­цен­ко: Даже от име­ни семьи?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Да, это было при­гла­ше­ние от име­ни семьи.

Пётр Тро­цен­ко: В то вре­мя это сло­во име­ло дру­гое значение.

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Да, тогда они еще стеснялись.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Мне один реги­о­наль­ный жур­на­лист рас­ска­зы­вал в свое вре­мя, что к Назар­ба­е­ву с каким-нибудь вопро­сом мож­но было про­сто так подойти.

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Запро­сто. Я так и дела­ла. Когда я при­та­щи­ла сюда коман­ду япон­цев для про­ве­де­ния теле­мо­ста, мы их тут при­ни­ма­ли, вози­ли на поли­гон и про­чее. Япон­цы очень хоте­ли полу­чить от него интер­вью, если есть воз­мож­ность. А у нас тогда была доволь­но либе­раль­ная обста­нов­ка, и в пресс-служ­бе были ребя­та не как сей­час. Я пере­го­во­ри­ла с одним из сотруд­ни­ков, мне дали навод­ку, что­бы мы при­шли в Вер­хов­ный Совет, где в то вре­мя будет Назар­ба­ев, и взя­ли у него интер­вью, если суме­ем. И когда закан­чи­ва­лось засе­да­ние, мы к нему под­ле­та­ли с вопро­са­ми и он мог спо­кой­но минут пять-десять пого­во­рить с жур­на­ли­ста­ми. У япон­цев, конеч­но, челюсть отпа­ла: какой у вас демо­кра­тич­ный и заме­ча­тель­ный президент!

«ПЕРЕДАЛИ, ЧТО Я НЕ ПОНРАВИЛАСЬ ТИМУРУ АСКАРОВИЧУ»

Жур­на­лист и редак­тор Гуль­жан Ерга­ли­е­ва. 17 фев­ра­ля 2015 года.

​Вяче­слав Поло­вин­ко: Во вто­рой поло­вине 90‑х нача­лись наез­ды на ваше теле­ви­де­ние. Что это были за наез­ды и поче­му вы были вынуж­де­ны уйти?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Это был 1997 год, а нача­лось всё годом ранее, когда мы полу­чи­ли пре­фе­рен­ции, что­бы самим зара­ба­ты­вать. На оче­ред­ном сам­ми­те СНГ в Душан­бе наши руко­во­ди­те­ли во гла­ве с Ель­ци­ным под­пи­са­ли согла­ше­ние, по кото­ро­му мы полу­чи­ли воз­мож­ность не пла­тить пошли­ны. И когда мы полу­чи­ли эти пре­фе­рен­ции, через наши фир­мы ста­ли рабо­тать тор­го­вые пред­при­я­тия, мы полу­ча­ли свою мар­жу, и нача­ли появ­лять­ся день­ги. На эти день­ги мы сде­ла­ли офис, выку­пи­ли за три мил­ли­о­на дол­ла­ров огром­ную антен­ну, кото­рая, меж­ду про­чим, сей­час сто­ит на Коктобе.

Ну а так как в то вре­мя были рэкет, рей­дер­ство, борь­ба за место под солн­цем и все меры для это­го были хоро­ши, нача­лись пре­тен­зии от раз­ных людей: Гуль­жан Хами­тов­на, давай­те мы будем руко­во­дить вашим ком­мер­че­ским отде­лом. Но ведь это не моя част­ная лавоч­ка. Есте­ствен­но, я бегу сове­то­вать­ся с пресс-служ­бой пре­зи­ден­та, с кото­рой у нас были дело­вые свя­зи. Тогда мне ска­за­ли, что ника­ких людей со сто­ро­ны — сами справляйтесь.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Что это были за люди? Клас­си­че­ские бандиты?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Сна­ча­ла при­хо­ди­ли полу­бан­ди­ты под видом кор­по­ра­ций, мы сра­зу их отсе­и­ва­ли. Но потом жела­ние о сотруд­ни­че­стве изъ­явил Тимур Кули­ба­ев и попро­сил встре­чи. Мы пого­во­ри­ли минут 15, я ска­за­ла, что это не в моей ком­пе­тен­ции, не я решаю. А пред­ло­же­ние было такое: вы зани­ма­е­тесь твор­че­ством, а мы зани­ма­ем­ся ком­мер­ци­ей. Изви­ни­те, как я могу зани­мать­ся твор­че­ством, а вы ком­мер­ци­ей, когда вез­де под­пись сто­ит моя? Соглас­но уста­ву, я отве­чаю за всё, в том чис­ле — за ком­мер­че­скую дея­тель­ность. А те вре­ме­на были опас­ные, мы виде­ли, что за это быва­ет и как за это будут нака­зы­вать. Поэто­му я немнож­ко осек­лась, ска­за­ла, что не мне решать, поэто­му я долж­на сна­ча­ла доне­сти ваше пред­ло­же­ние. У нас ведь цен­траль­ный офис был в Москве, где был пред­се­да­тель и соот­вет­ству­ю­щие струк­ту­ры, в том чис­ле ком­мер­че­ская. Это, види­мо, не понра­ви­лось, и мне про­сто пере­да­ли, что я не понра­ви­лась Тиму­ру Аскаровичу.

Пётр Тро­цен­ко: Имен­но такая фор­му­ли­ров­ка была?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Да, я не понра­ви­лась — раз­го­вор не понра­вил­ся, то, что я не упа­ла, не ста­ла сте­лить­ся и гово­рить, как они привыкли.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Обыч­но сра­зу после это­го начи­на­ют рас­ска­зы­вать о вто­ром зяте.

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Там было про­дол­же­ние. Кули­ба­е­ву хотя я и не понра­ви­лась, но он куль­тур­но ото­шёл. Зато вто­рой зять [Рахат Али­ев] не стал идти на какой-то диа­лог: он про­сто взял и в один пре­крас­ный день при­слал груп­пу захва­та с авто­ма­та­ми, в мас­ках. Я была в коман­ди­ров­ке, и на людей «нае­ха­ли» сре­ди бела дня, всех напу­га­ли, ото­бра­ли печать, пара­ли­зо­ва­ли всю дея­тель­ность, нало­жи­ли аре­сты на сче­та. Это было нача­ло 97-го.

Рахат Али­ев и Нур­сул­тан Назар­ба­ев бесе­ду­ют в рези­ден­ции пре­зи­ден­та в 2001 году. Фото из кни­ги Раха­та Али­е­ва «Крест­ный тесть».

И с тех пор у меня нача­лось хож­де­ние по мукам, когда я отпра­ви­лась в гене­раль­ную про­ку­ра­ту­ру. Мы ведь явля­лись меж­го­су­дар­ствен­ной теле­ком­па­ни­ей, кото­рая, соглас­но Кон­сти­ту­ции, сто­ит по ста­ту­су выше, чем мест­ные зако­ны. Мы нача­ли в этом направ­ле­нии рабо­тать, и тогда гене­раль­ный про­ку­рор гос­по­дин [Сте­пан] Шут­кин про­сто выпи­сал кон­крет­ную, абсо­лют­но ясную бума­гу, что все санк­ции финан­со­вой поли­ции не име­ют осно­ва­ния и долж­ны быть отме­не­ны. Я иду с этой бумаж­кой в банк, там сидит [Карим] Маси­мов, кра­си­во раз­во­дит руч­ка­ми, улы­ба­ет­ся, ниче­го не гово­рит вслух, но дает понять, что, изви­ни­те, но я ниче­го сде­лать не могу. Я иду по мини­стер­ствам, вез­де меня жале­ют, сочув­ству­ют, но ниче­го сде­лать не могут.

Вяче­слав Поло­вин­ко: А что сра­зу к тестю не пошли?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: К тестю при­шлось обра­тить­ся через пресс-служ­бу пись­мом. Тестю надо отдать долж­ное: он не стал сра­зу вста­вать на сто­ро­ну зятя, дали воз­мож­ность про­ве­рить. У нас ока­за­лось всё нор­маль­но, уже ника­ких пред­пи­са­ний не было, види­мо, в уст­ном поряд­ке ска­за­ли, что у Гуль­жан всё соот­вет­ству­ет ваше­му ука­зу и поста­нов­ле­нию, то есть вся систе­ма рабо­та­ет так, как она заду­ма­на, и день­ги при­над­ле­жат не мое­му фили­а­лу, а мы отчи­ты­ва­ем­ся Москве.

Сче­та ника­кие не раз­бло­ки­ро­ва­ли (вопрос, види­мо, поста­ви­ли «на замо­роз­ку»), поэто­му мне при­шлось выкру­чи­вать­ся: когда мы виде­ли, что начи­на­ют сгу­щать­ся тучи, то один мил­ли­он дол­ла­ров я успе­ла пере­чис­лить в кыр­гыз­ский фили­ал. Спа­си­бо, что они подер­жа­ли этот мил­ли­он дол­ла­ров, пото­му что, когда все сче­та аре­сто­ва­ли, воз­ник­ли про­бле­мы с наши­ми ком­мер­че­ски­ми парт­не­ра­ми. Я пере­ве­ла этот мил­ли­он обрат­но в Казах­стан и про­сто раз­да­ла эти день­ги парт­не­рам — кому 50 про­цен­тов, кому 40 про­цен­тов. Но даль­ше жить как-то надо? Тогда мини­стром финан­сов был [Алек­сандр Сер­ге­е­вич] Пав­лов. Кто-то из окру­же­ния пре­зи­ден­та (до сих пор не знаю кто) позво­нил Пав­ло­ву и попро­сил его пере­чис­лить один мил­ли­он 700 тысяч аре­сто­ван­ных Раха­том дол­ла­ров в мос­ков­ский фили­ал, что­бы Гуль­жан помочь. Пони­ма­е­те, они не мог­ли офи­ци­аль­но защи­щать меня, но испод­воль помогали.

Вяче­слав Поло­вин­ко: То есть они боя­лись Рахата?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Ско­рее все­го, Папу. Но может быть, даже и Раха­та, пото­му что в то вре­мя он, види­мо, полу­чил такой карт-бланш, что… И не хоте­ли обост­рять эту семей­ную ситу­а­цию. Так что этот один мил­ли­он 700 тысяч дол­ла­ров пере­чис­ли­ли в Моск­ву, это те день­ги, кото­рые Рахат у нас ото­брал. И это всё дли­лось почти семь месяцев.

Когда в Алма­ты про­хо­ди­ла меж­ду­на­род­ная кон­фе­рен­ция, на кото­рой был пре­зи­дент Фран­ции (Жак Ширак. — Азаттык), я напро­си­лась на вопрос о меж­ду­на­род­ном ядер­ном воору­же­нии. А после это­го вопро­са я была вынуж­де­на ска­зать: Нур­сул­тан Аби­ше­вич, у меня есть к вам лич­ное пись­мо. Раз­ре­ши­те вру­чить вам его напря­мик. Я ска­за­ла, что это каса­ет­ся про­блем, кото­рые сло­жи­лись вокруг наше­го фили­а­ла, и нуж­но ваше непо­сред­ствен­ное вме­ша­тель­ство и ваша помощь. При­шлось мне риск­нуть и пой­ти на пря­мой кон­такт, хоть я и поня­ла, что нару­ши­ла весь этот про­то­кол: пись­мо Нур­сул­тан Аби­ше­вич был вынуж­ден [про­чи­тать], пото­му что я через весь зал про­шла и ему в руки отда­ла — ясно, что я при­зы­ва­ла всех в сви­де­те­ли. Это был запре­щен­ный при­ем, но уже не было дру­го­го выхо­да, посколь­ку все люди, инстан­ции, гене­раль­ный про­ку­рор, мини­стры, пред­се­да­тель бан­ка раз­во­ди­ли рука­ми, зага­доч­но улы­ба­лись, сочув­ство­ва­ли, но ниче­го не мог­ли поделать.

В этом пись­ме я вкрат­це опи­са­ла эту ситу­а­цию и ска­за­ла: я знаю, что ваш зять Рахат Али­ев доби­ва­ет­ся мое­го уволь­не­ния, так что вы или уволь­те меня, пото­му что надо, что­бы фили­ал рабо­тал даль­ше, или дай­те воз­мож­ность спо­кой­но рабо­тать. Потом было мол­ча­ние, со мной общал­ся лишь Иман­га­ли Тас­ма­гам­бе­тов (в то вре­мя заме­сти­тель руко­во­ди­те­ля адми­ни­стра­ции пре­зи­ден­та. — Азаттык). Я к нему езди­ла в Аста­ну, мы с ним пять часов о чем-то раз­го­ва­ри­ва­ли, а в кон­це кон­цов он закон­чил раз­го­вор рито­ри­че­ской фра­зой: ну а что ты, Гуль­жан, хочешь, что я могу сделать?

В резуль­та­те, как мне потом ста­ло извест­но, Рахат про­сто ска­зал Гадиль­бе­ку Шала­х­ме­то­ву, кото­рый был пред­се­да­те­лем нашей ком­па­нии и сидел в Москве: или Ерга­ли­е­ва, или фили­ал. То есть он понял, что быст­ро меня уда­лить из про­цес­са нель­зя, и про­сто начал давить на Моск­ву. Ну Москва есть Москва, у нее таких фили­а­лов мно­го, поэто­му со мной про­сто пого­во­ри­ли. Было мно­го неспра­вед­ли­во­сти, во мне пере­вер­ну­лось мно­го вся­ких пред­став­ле­ний, я изнут­ри уви­де­ла эту изнан­ку вла­сти, кто на что спо­со­бен. Конеч­но, там были по-чело­ве­че­ски поря­доч­ные люди, но мне очень мно­гое ста­ло понят­но: тогда Рахат был в силе, и не было смыс­ла [теле­ком­па­нии] ослож­нять свои отно­ше­ния из-за како­го-то фили­а­ла. И меня уволили.

«СО „СВОБОДОЙ СЛОВА“ ПРОСТО НЕ СПРАВИЛИСЬ»

Экзем­пля­ры газе­ты “Сво­бо­да сло­ва”, изда­ва­е­мой Гуль­жан Ерга­ли­е­вой. Алма­ты, 13 декаб­ря 2016 года.

​

Вяче­слав Поло­вин­ко: Как появи­лась «Сво­бо­да слова»?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Перед выбо­ра­ми 2004 года, когда в поли­ти­че­ской жиз­ни уже были мрак и свин­цо­вые тучи, на несколь­ко меся­цев мини­стром инфор­ма­ции вне­зап­но ста­но­вит­ся Алтын­бек Сар­сен­ба­ев. Он взял себе в коман­ду Айдо­са Сары­ма, и пер­вое, что они ска­за­ли: ребя­та, если у кого есть какие-то намет­ки по пово­ду откры­тия новых СМИ — быст­ро давай­те их сюда, пока не позд­но. Это был бук­валь­но вопрос несколь­ких часов, поэто­му мы на ходу соста­ви­ли заяв­ку, и назва­ние роди­лось спон­тан­но. Так что газе­та появи­лась во мно­гом бла­го­да­ря Сар­сен­ба­е­ву. И не толь­ко она: мини­стер­ство под его руко­вод­ством заре­ги­стри­ро­ва­ло несколь­ко десят­ков подоб­ных заявок, кото­рые до это­го лежа­ли в ведом­стве меся­ца­ми. Соб­ствен­но, и мы свою заяв­ку пода­ли толь­ко пото­му, что с Сар­сен­ба­е­вым до это­го был пред­ва­ри­тель­ный раз­го­вор в нача­ле 2004 года: он тогда ска­зал, что было бы хоро­шо, если бы я откры­ла свою газету.

В мар­те 2005 года вышел пер­вый номер газе­ты — мы сра­зу сде­ла­ли тираж 15 тысяч экзем­пля­ров с уче­том того, что рань­ше я рабо­та­ла в дру­гой газе­те — и часть ауди­то­рии уже при­шла бы сра­зу. Где-то через пол­то­ра меся­ца эти 15 тысяч ста­ли рас­ку­пать­ся. Ну а даль­ше пошло так, что тираж стал при­мер­но на те же 15 тысяч экзем­пля­ров в год прибавляться.

Вяче­слав Поло­вин­ко: С како­го по сче­ту номе­ра вас нача­ли прижимать?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Я не пом­ню, какой это был год, но когда тираж у нас вырос до 75 тысяч экзем­пля­ров в неде­лю, на одной общей тусов­ке ко мне подо­шел совет­ник пре­зи­ден­та Ерму­ха­мет Ерты­с­ба­ев. Мы вышли поку­рить, и он по-дру­же­ски мне ска­зал: «Зна­ешь, Гуль­жан, когда у вас тираж был 30 тысяч экзем­пля­ров — мы спа­ли спо­кой­но. Когда тираж стал 50 тысяч, мы уже спо­кой­но не спа­ли. А когда он вырос до 75 тысяч — это был для нас сиг­нал о про­бле­ме. Гуль­жан, ты для нас про­бле­ма». Хотя это было ска­за­но напо­ло­ви­ну в шут­ку, власть откры­то посы­ла­ла чет­кий мес­седж: или оста­но­вись и не рас­ти даль­ше тираж, либо давай дого­ва­ри­вать­ся. Тогда мы про­сто отшу­ти­лись друг от друга.

Мы рабо­та­ем даль­ше. Во вре­мя пар­ла­мент­ских выбо­ров 2007 года нам спо­кой­но дают рабо­тать, не тро­га­ют. Прав­да, нас «гоня­ли» во вре­мя пред­вы­бор­ной кам­па­нии: аре­сто­вы­ва­ли тира­жи — мы устра­и­ва­ли целые пого­ни, пыта­ясь спа­сти тираж по доро­ге из типо­гра­фии в редак­цию от поли­ции, — бло­ки­ро­ва­ли про­да­жи на уровне тор­го­вых точек. Но закрыть нас не старались.

Я вот думаю, поче­му нас не тро­га­ли. Пони­ма­е­те, было такое вре­мя: 2005 год — и вдруг начи­на­ют­ся убий­ства. Сна­ча­ла во вре­мя пред­вы­бор­ной кам­па­нии уби­ва­ют дочь акти­вист­ки шта­ба Жар­ма­ха­на Туяк­бая (14-лет­нюю Окса­ну Ники­ти­ну яко­бы похи­ти­ли, а затем уби­ли, а тело бро­си­ли на тер­ри­то­рии боль­ни­цы «Кал­ка­ман» в Алма­ты. — Азаттык). Потом уби­ва­ют Нур­ка­ди­ло­ва. Через три меся­ца после выбо­ров уби­ва­ют Алтын­бе­ка Сар­сен­ба­е­ва. Для вла­сти это была огром­ная вина, от кото­рой она никак не мог­ла отмыть­ся. Власть не мог­ла дать чет­ких отве­тов на все эти вопро­сы, поэто­му и не реша­лась демон­стра­тив­но рас­прав­лять­ся еще и с прес­сой. Атмо­сфе­ра стра­ха и то, что власть пере­сту­пи­ла запрет­ную чер­ту, созда­ла для нас некую броню.

Конеч­но, я и газе­та были для вла­сти бель­мом в гла­зу. Но думаю, еще одна при­чи­на того, что нас не тро­га­ли, заклю­ча­лась в том, что во вла­сти тогда была атмо­сфе­ра при­лич­нее и, что делать по тем или иным вопро­сам, реша­ли кол­ле­ги­аль­но. «Голу­би» сдер­жи­ва­ли «яст­ре­бов».

Экзем­пляр газе­ты “Сво­бо­да сло­ва”, изда­ва­е­мой Гуль­жан Ерга­ли­е­вой. Алма­ты, 13 декаб­ря 2016 года

​

Пётр Тро­цен­ко: В чем был сек­рет попу­ляр­но­сти «Сво­бо­ды слова»?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Думаю, всё дело в том язы­ке, на кото­ром мы раз­го­ва­ри­ва­ли с чита­те­лем. В то вре­мя у людей еще сохра­нял­ся инте­рес к поли­ти­ке, и мы — о чем бы ни был мате­ри­ал: о юмо­ре, о соци­аль­ных вещах — ста­ра­лись делать его важ­ным для всех чита­те­лей. Кро­ме того, мы ста­ра­лись исполь­зо­вать не три­бун­ную лек­си­ку, а язык обще­ния людей меж­ду собой. Ну и, конеч­но, ста­ра­лись все­гда писать толь­ко прав­ду с дока­за­тель­ства­ми и с экс­перт­ны­ми мнениями.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Поче­му, когда вы ушли из «Сво­бо­ды сло­ва», ее не ста­ли сохра­нять — пусть и под сво­им кон­тро­лем, — а пре­вра­ти­ли в посме­ши­ще вро­де нынеш­не­го теле­ка­на­ла РЕН? На пер­вой поло­се были вся­кие мате­ри­а­лы о при­шель­цах и пла­не­тах Нибиру.

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Я сама не до кон­ца поня­ла этот фено­мен. Перед досроч­ны­ми выбо­ра­ми пре­зи­ден­та 2011 года — а наша власть, види­мо, уже заго­дя зна­ла эту дату — дол­го не реги­стри­ро­ва­ли пар­тию ОСДП. На встре­че с пред­ста­ви­те­ля­ми адми­ни­стра­ции пре­зи­ден­та — а поли­ти­ка пред­по­ла­га­ет такие встре­чи, не всё же в «Фейс­бу­ке» кри­чать — было ска­за­но, что одно из усло­вий при­хо­да ОСДП в поли­ти­ку — мое уволь­не­ние из «Сво­бо­ды сло­ва». При этом обе­ща­ли оста­вить всех работ­ни­ков, пла­тить всем зар­пла­ты вовре­мя — в общем, не бро­сить людей. Либо был вто­рой вари­ант: мы идем на бар­ри­ка­ды, три-четы­ре меся­ца митин­гу­ем, а потом нас всё рав­но закры­ва­ют. То есть это была, поми­мо про­че­го, попыт­ка выстро­ить поли­ти­ку на осно­ве вза­им­ных дого­во­рен­но­стей — как это дела­ет­ся во всем циви­ли­зо­ван­ном мире.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Вы ушли, а газе­та скатилась.

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: А с нею про­сто не спра­ви­лись. Во-пер­вых, они не смог­ли подо­брать хоро­ше­го глав­но­го редак­то­ра. Мы пред­ла­га­ли свои кан­ди­да­ту­ры из хол­дин­га Иго­ря Мель­це­ра, кото­рые мог­ли бы стать хоро­ши­ми глав­ны­ми редак­то­ра­ми. Но вла­сти эти люди не устро­и­ли. Они при­ве­ли сво­их людей, но это изна­чаль­но были сла­бые редак­то­ры. Уви­дев отсут­ствие у пред­ло­жен­ных вла­стью кан­ди­да­тов хоть какой-то пер­спек­ти­вы, я поня­ла, что «Сво­бо­ду сло­ва» не хотят сохра­нять — ее про­сто хотят уни­что­жить кра­си­во. И газе­та еще какое-то вре­мя даже дер­жа­лась. Она ведь не сра­зу ска­ти­лась: пер­вое вре­мя чита­те­ли еще не пони­ма­ли, что про­изо­шло, и года три тираж дохо­дил до 50 тысяч экземпляров.

Вяче­слав Поло­вин­ко: Воз­мож­на ли новая «Сво­бо­да сло­ва» сейчас?

Гуль­жан Ерга­ли­е­ва: Зна­е­те, я вот вам при­нес­ла пару выпус­ков, нашла их у себя и про­смот­ре­ла. Это была очень про­грес­сив­ная для сво­е­го вре­ме­ни газе­та. Все темы, что были шесть-семь лет назад, сохра­ни­ли свою акту­аль­ность. И я посмот­ре­ла по напол­не­нию газе­ты: мне это напом­ни­ло отда­лен­ное отра­же­ние сего­дняш­не­го «Фейс­бу­ка». «Сво­бо­да сло­ва» сей­час суще­ству­ет в этом виде и в умах людей, кото­рые могут теперь вполне сво­бод­но рас­суж­дать на любые темы.

Ори­ги­нал ста­тьи: РАДИО АЗАТТЫК – Казах­ская редак­ция Радио «Сво­бод­ная Европа»/Радио «Сво­бо­да»