6 C
Астана
6 октября, 2024
Image default

Куда идет Центральная Азия?

Насколь­ко зна­чи­ма для Цен­траль­ной Азии мусуль­ман­ская само­иден­ти­фи­ка­ция насе­ле­ния, есть ли угро­за ради­ка­ли­за­ции реги­о­на и како­ва роль наци­о­наль­ных элит в выбо­ре буду­ще­го раз­ви­тия? Отве­ты на эти вопро­сы иска­ли экс­пер­ты в ходе  дис­кус­сии «Куда идет Цен­траль­ная Азия»,  про­шед­шей  в Москве в цен­тре име­ни Саха­ро­ва при под­держ­ке фон­да Его­ра Гайдара.

Это уже вто­рая дис­кус­сия по про­бле­мам цен­траль­но­ази­ат­ско­го реги­о­на. Пер­вая про­шла в фев­ра­ле теку­ще­го года (см.  «Тарел­ки с алма­за­ми для эли­ты»). Тогда поли­то­ло­ги   дис­ку­ти­ро­ва­ли вокруг пра­виль­но­сти тер­ми­на «реги­он Цен­траль­ная Азия» и о том, уда­лось ли  стра­нам ЦА выстро­ить госу­дар­ствен­ность после раз­ва­ла СССР и обре­те­ния неза­ви­си­мо­сти. В ходе вто­рой дис­кус­сии актив­но обсуж­да­лись про­бле­мы исла­ми­за­ции стран реги­о­на и каче­ство элит.

Ислам и наци­о­наль­ная самоидентичность

«Цен­траль­ная Азия (…) это некая груп­па стран, кото­рая дли­тель­ное вре­мя нахо­ди­лась в рам­ках одно­го госу­дар­ства, то есть Совет­ско­го Сою­за. До это­го пери­о­да гово­рить о какой-то их общ­но­сти я бы не стал, — заме­тил руко­во­ди­тель науч­ных иссле­до­ва­ний Инсти­ту­та диа­ло­га циви­ли­за­ций, поли­то­лог Алек­сей Мала­шен­ко. — И это про­бле­ма сего­дня для само­иден­ти­фи­ка­ции, выбо­ра путей раз­ви­тия, кон­так­тов, для того, что­бы выяс­нить, а чем Цен­траль­ная Азия, соб­ствен­но, хочет быть».

Что же может объ­еди­нять регион?

«Пер­вое, что при­хо­дит на ум — пост­со­вет­ское про­стран­ство, кото­ро­го тоже уже нет, но тем не менее. Вто­рое, что при­хо­дит на ум,  это ислам. Но какой ислам?» – зада­ет­ся вопро­сом поли­то­лог и объ­яс­ня­ет свои сомнения.

«Он ведь тоже совер­шен­но раз­ный в свя­зи с исто­ри­ей, тра­ди­ци­я­ми, обра­зом жиз­ни. Я баналь­но­сти гово­рю, но есть ислам коче­вых наро­дов, есть ислам осед­лых наро­дов. И уве­ряю вас, что меж­ду исла­мом в Таджи­ки­стане и Турк­ме­ни­стане есть очень мно­го раз­ли­чий. Но когда мы про­из­но­сим сло­во ислам, нам кажет­ся, что это то, что объединяет.

Я в свое вре­мя зада­вал вопрос в самых раз­ных рай­о­нах ЦА: «Вы кто?». И в отно­ше­нии исла­ма, если услов­но попы­тать­ся систе­ма­ти­зи­ро­вать, было в основ­ном три отве­та. Кто-то гово­рил: «Я, конеч­но, мусуль­ма­нин». Дру­гой ответ был: «Я преж­де все­го мусуль­ма­нин», этот ответ, кста­ти, харак­те­рен был для моло­до­го поко­ле­ния. И был ответ: «Вооб­ще-то я мусуль­ма­нин, но сами пони­ма­е­те, какие мы тут мусуль­мане». Где здесь идентичность?

А ведь уже появи­лось то, что совер­шен­но непра­виль­но, на мой взгляд, назы­ва­ет­ся «ради­каль­ный ислам». Я не знаю, какой к нему подо­брать более про­дук­тив­ный и кор­рект­ный тер­мин. (…) Воз­мож­но, это поли­ти­зи­ро­ван­ный ква­зи­ор­то­док­саль­ный ислам, пото­му что люди, кото­рые пыта­ют­ся в него погру­зить­ся, дей­стви­тель­но пола­га­ют, что он — это выход из создав­ше­го­ся поло­же­ния, кри­зи­сов, да из чего угодно.

Рас­суж­да­ют при­мер­но так: у нас не полу­чил­ся Совет­ский Союз, мы не Запад, мы ни то ни се, поэто­му давай­те вер­нем­ся назад, к истин­но­му исла­му, а потом сде­ла­ем рывок и как бы про­ско­чим все те заблуж­де­ния, кото­рые были в сред­ние века, в  XIX и XX веках, и постро­им на осно­ве истин­но­го исла­ма, того, кото­рый при­го­ден и для Турк­ме­ни­ста­на, и для Таджи­ки­ста­на, и для Егип­та, для всех, общую модель развития.

Есть ведь такая кате­го­рия – «преж­де все­го я мусуль­ма­нин». Таких назы­ва­ют ради­ка­ла­ми, руга­ют. Но не учи­ты­вать того, что если есть объ­еди­ня­ю­щее нача­ло в исла­ме для той же Цен­траль­ной Азии, то это как раз та самая пуб­ли­ка, кото­рая верит, что на базе исла­ма, шари­а­та мож­но постро­ить что-то пут­ное. Ведь эти идеи, по их мне­нию, даны не каки­ми-то ком­му­ни­ста­ми, запад­ни­ка­ми, а Алла­хом через про­ро­ка Мухам­ме­да. И игно­ри­ро­вать эту пози­цию, абсо­лют­но искрен­нюю, тех людей, кото­рые гото­вы бороть­ся за нее, нельзя.

Что будет даль­ше? Я не знаю. Пока то, что мы видим не толь­ко в Цен­траль­ной Азии, но и по все­му миру – это и кри­зис мусуль­ман­ской иден­тич­но­сти, и одно­вре­мен­но кри­зис отно­ше­ний меж­ду пред­ста­ви­те­ля­ми ислам­ской циви­ли­за­ции, в широ­ком смыс­ле это­го сло­ва, и все­ми остальными».

По мне­нию Алек­сея Мала­шен­ко есть еще и такой нюанс: суще­ству­ет поня­тие «мусуль­ман­ский мир» и поня­тие «ислам­ский мир».

«Мусуль­ман­ский — это мир, где живут мусуль­мане — пло­хие, хоро­шие, пью­щие и не пью­щие. А ислам­ский — это мир, в кото­ром дела­ют­ся попыт­ки выстро­ить систе­му на прин­ци­пах исла­ма. Эти поня­тия не тож­де­ствен­ны. Мусуль­ман­ский мир – самые обык­но­вен­ные люди, мусуль­мане. А в ислам­ском мире доми­ни­ру­ет ислам.

Когда мы гово­рим про Цен­траль­ную Азию, то под­ра­зу­ме­ва­ем мусуль­ман­ский реги­он, где живут самые раз­ные мусуль­мане. А ислам­ский реги­он – это анкла­вы, они могут быть повсю­ду – в Таджи­ки­стане, Сирии, где угодно.

Еще инте­рес­ный момент, когда мы гово­рим про тер­ро­ри­стов, мы не гово­рим «мусуль­ман­ские тер­ро­ри­сты», это не при­жи­лось. Мусуль­мане – хоро­шие ребя­та. А вот ислам­ские тер­ро­ри­сты – они чужие. И в этом разница.

Это, может быть, мелочь, но, мне кажет­ся, важ­но пони­мать, что ислам­ский мир и мусуль­ман­ский мир не сов­па­да­ют даже в отно­ше­нии иден­тич­но­сти. Пото­му что в ислам­ском мире хотят жить, преж­де все­го, по-ислам­ски, а в мусуль­ман­ском – по прин­ци­пу как-нибудь договоримся…».

У сотруд­ни­ка Цен­тра изу­че­ния Цен­траль­ной Азии и Кав­ка­за Инсти­ту­та восто­ко­ве­де­ния РАН Ста­ни­сла­ва Прит­чи­на несколь­ко иная точ­ка зре­ния о роли исла­ма в Цен­траль­ной Азии:

«Ислам во мно­гом исполь­зо­вал­ся в идео­ло­ги­че­ском плане госу­дар­ствен­но­го постро­е­ния. Ведь после раз­ва­ла СССР был дефи­цит идео­ло­гии. На чем стро­ить госу­дар­ство, как объ­еди­нять людей, кото­рые этни­че­ски раз­ные? Возь­ми­те любую цен­траль­но­ази­ат­скую рес­пуб­ли­ку – они неод­но­род­ные. Север, юг, восток, запад Казах­ста­на абсо­лют­но раз­ные и с точ­ки зре­ния жузов, и с точ­ки зре­ния этни­че­ско­го соста­ва. Точ­но такая же ситу­а­ция и в Кыргызстане.

Уже нет жест­кой, систем­ной и раз­но­уров­не­вой госу­дар­ствен­ной идео­ло­гии, кото­рая была в Совет­ском Сою­зе, и есть идея о полу­че­нии неза­ви­си­мо­сти. Ведь поче­му воз­ник культ лич­но­сти в том же Турк­ме­ни­стане? Он исполь­зо­вал­ся для идео­ло­ги­че­ско­го постро­е­ния, для объ­еди­не­ния, пото­му что сакра­ли­за­ция лиде­ра на Восто­ке понят­на людям с пси­хо­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния. И в Турк­ме­ни­стане, на мой взгляд, выстра­и­ва­ние идео­ло­гии вокруг лич­но­сти лиде­ра стра­ны сра­бо­та­ло очень эффективно.

То же самое можем наблю­дать в Казах­стане с раз­ной сте­пе­нью успеш­но­сти для раз­ных групп. И в Узбе­ки­стане в пост­ка­ри­мов­ский пери­од мы видим, как нынеш­ний лидер доста­точ­но успеш­но исполь­зу­ет сво­е­го пред­ше­ствен­ни­ка в каче­стве части сво­ей идео­ло­ги­че­ской политики».

В свою оче­редь Игорь Савин, заве­ду­ю­щий сек­то­ром Цен­траль­ной Азии Инсти­ту­та восто­ко­ве­де­ния РАН, рас­ска­зал о недав­них иссле­до­ва­ни­ях социо­ло­гов в Казах­стане, изу­чав­ших моло­дежь от 15 до 29 лет.

«Из них до 80 чело­век ска­за­ли, что они — мусуль­мане, но прак­ти­ку­ю­щих – 18–20%. Что зна­чит прак­ти­ку­ю­щие? Это те, кото­рые при­дер­жи­ва­ют­ся хотя бы одно­го из пяти стол­пов исла­ма более или менее регу­ляр­но. Но вез­де есть какие-то экзо­ти­че­ские груп­пы, в том чис­ле радикальные.

По дан­ным Коми­те­та по делам рели­гии Казах­ста­на, в стране все­го 4–5% веру­ю­щих мусуль­ман отно­сят­ся к ради­ка­лам. Но они наи­бо­лее замет­ны, актив­ны, созда­ют вокруг себя тур­бу­лент­ность, в ито­ге созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что они — основ­ная мас­са людей, что не так. И в Казах­стане чув­ству­ет­ся, что это груп­па пока мар­ги­наль­ная. И суще­ству­ет очень боль­шое про­ти­во­сто­я­ние меж­ду сла­вя­но­фи­ла­ми и сооб­ще­ством так назы­ва­е­мых пат­ри­о­тов Казах­ста­на, кото­рые наста­и­ва­ют на том, что они мусуль­мане, но наци­о­наль­ные, они это под­чер­ки­ва­ют: «Мы за Казах­стан». То есть мы не за чуже­зем­ную рели­гию, а за свою рели­гию. Это про­яв­ля­ет­ся в том чис­ле в попу­ляр­но­сти тари­ка­та Ясса­вия (суфий­ский тари­кат, осно­ван­ный Ахме­дом Яса­ви – ред.).

То есть люди хотят быть не про­сто мусуль­ма­на­ми, а мусуль­ма­на­ми, уко­ре­нен­ны­ми в сво­ем, наци­о­наль­ном. Тут очень инте­рес­ная связь пат­ри­о­тиз­ма и ислам­ской иден­тич­но­сти. И это под­креп­ля­ет­ся посто­ян­но уже­сто­ча­ю­щим­ся анти­ре­ли­ги­оз­ным зако­но­да­тель­ством, кото­рые все более огра­ни­чи­ва­ют сво­бо­ду дей­ствий рели­ги­оз­ных орга­ни­за­ций, за что под­вер­га­ет­ся спра­вед­ли­вой кри­ти­ке, но имен­но поэто­му раз­ным мис­си­о­не­рам в Казах­стане не ком­форт­но. В моем род­ном Шым­кен­те вам каж­дый пока­жет ули­цу с мага­зи­на­ми, где тор­гу­ют боро­да­тые люди в шта­ниш­ках, но для жите­лей горо­да они все еще «не наши люди».

По мне­нию Ста­ни­сла­ва Прит­чи­на, уко­ре­не­ние ислам­ских идей в обще­стве кор­ре­ли­ру­ет­ся с кре­по­стью госу­дар­ства. «Казах­стан – госу­дар­ство само по себе само­до­ста­точ­ное в силу эко­но­ми­че­ских усло­вий. У Узбе­ки­ста­на тоже доста­точ­но ресур­сов, что­бы тра­тить сред­ства на борь­бу с идео­ло­ги­че­ски­ми веща­ми, кото­рые могут выхо­дить за рам­ки госу­дар­ства. А Кыр­гыз­стан с точ­ки зре­ния нали­чия раз­лич­но­го рода рели­ги­оз­ных мис­сий – чем­пи­он, в силу сла­бо­го раз­ви­тия госу­дар­ствен­ных инсти­ту­тов, бед­но­сти реги­о­нов», — счи­та­ет он.

И еще инте­рес­ный, по его сло­вам, момент. «В быт­ность гла­вы адми­ни­стра­ции пре­зи­ден­та Казах­ста­на Асла­на Муси­на его сын про­сла­вил­ся тем, что был доста­точ­но акти­вен на попри­ще появ­ле­ния в стране тако­го тече­ния исла­ма как кора­низм, кото­рый поз­во­ля­ет пить, вести доста­точ­но рас­пут­ный образ жиз­ни, но при этом быть частью исла­ма. Это, как раз, к вопро­су о попыт­ках созда­ния сво­е­го «неза­ви­си­мо­го» ислама».

По это­му пово­ду  Алек­сей Мала­шен­ко сослал­ся на мне­ние Аро­на Ата­бе­ка*: «В свое вре­мя я мно­го общал­ся с Аро­ном Ата­бе­ком. Это тот чело­век, кото­рый хотел постро­ить в Казах­стане ислам­скую пар­тию. Он про­ехал по север­ной части Казах­ста­на, доез­жал до Кара­ган­ды и потом заявил мне о том, что в Казах­стане нико­гда не будет ислам­ской пар­тии. На мой вопрос: «Поче­му?», отве­тил: «Каза­хи пьют еще боль­ше, чем русские».

Но сего­дня, заме­тил поли­то­лог, мы видим, «как что-то так или ина­че, но появ­ля­ет­ся». «… я пом­ню, как мне гово­ри­ли в Самар­кан­де, Таш­кен­те в девя­но­стых годах: «Ой, какие мы мусуль­мане, мы — не Еги­пет». Я эти сло­ва запом­нил на всю жизнь – «Узбе­ки­стан – не Еги­пет, у нас тако­го быть не может». А ока­за­лось, что еще как может. Узбек­ская ислам­ская оппо­зи­ция упу­сти­ла шанс, а мог­ла о‑го-го как прой­тись по Фер­ган­ской долине… То есть если посмот­реть на эти про­цес­сы шире, то мож­но уви­деть исла­ми­за­цию мусуль­ман­ско­го мира. Это зву­чит глу­по, но, по сути, так оно и есть, пото­му что даже тра­ди­ци­он­ный ислам поти­хо­неч­ку политизируется».

Отку­да взять­ся новой элите

Вто­рая часть дис­кус­сии была посвя­ще­на обсуж­де­нию роли наци­о­наль­ных элит и поли­ти­че­ских лиде­ров в харак­те­ре раз­ви­тия госу­дарств Цен­траль­ной Азии.

Ста­ни­слав Прит­чин, гово­ря о систем­ном обнов­ле­нии эли­ты, вспом­нил толь­ко услов­но пози­тив­ный при­мер Казах­ста­на, где с нача­ла 90‑х годов рабо­та­ет про­грам­ма «Бола­шак», в рам­ках кото­рой тыся­чи моло­дых ребят отправ­ля­ют­ся за рубеж учить­ся в веду­щие вузы мира.

Прав­да, по его же сло­вам, «…боль­шая часть ребят, кото­рые едут в рам­ках этой про­грам­мы учить­ся за гра­ни­цу, — уже пред­ста­ви­те­ли эли­ты, пото­му что, есте­ствен­но, чинов­ни­ки пыта­ют­ся исполь­зо­вать «Бола­шак» для того, что­бы про­толк­нуть сво­их детей. То есть  эта про­грам­ма не поз­во­ля­ет созда­вать новую интел­лек­ту­аль­ную эли­ту из самых луч­ших ребят, а про­сто вос­про­из­во­дит элиту».

Экс­пер­ты отме­ти­ли, что есть про­грам­мы обу­че­ния моло­де­жи за гра­ни­цей и у дру­гих стран Цен­траль­ной Азии, одна­ко нет ника­ких дан­ных, что­бы мож­но было судить об их успеш­но­сти. Одна­ко отме­ти­ли, что есть обнов­ле­ние эли­ты в Кыр­гыз­стане, где, напри­мер,  нынеш­ний пре­зи­дент – «чело­век сле­ду­ю­ще­го поко­ле­ния, кото­рый пора­бо­тал в биз­не­се в раз­ных стра­нах, потом при­е­хал в свою стра­ну и начал актив­ную поли­ти­че­скую дея­тель­ность»,  а один из глав­ных пре­тен­ден­тов на пост пре­зи­дент на пред­сто­я­щих  выбо­рах – Омур­бек Баба­нов, «чело­век совсем дру­го­го поко­ле­ния с иной ментальностью».

Как итог, экс­пер­ты отме­ти­ли, что «само­вос­про­из­во­дя­щи­е­ся эли­ты» Цен­траль­ной Азии уже не будут ори­ен­ти­ро­вать­ся на Рос­сию, а это зна­чит, что пер­спек­ти­вы инте­гра­ци­он­но­го сотруд­ни­че­ства в рам­ках Евразий­ско­го эко­но­ми­че­ско­го сою­за весь­ма туманны.

«Это для Нур­сул­та­на Назар­ба­е­ва Евразий­ский союз — его дети­ще, а для сле­ду­ю­ще­го поко­ле­ния эли­ты этот союз будет что-то более праг­ма­тич­ное… Захо­чет ли новая эли­та под­хо­дить к нему с точ­ки зре­ния наци­о­наль­ных инте­ре­сов или пове­дет себя как укра­ин­ская эли­та, кото­рая гото­ва рвать даже выгод­ные ей эко­но­ми­че­ские свя­зи, лишь бы толь­ко не иметь ника­ких дел с Рос­си­ей?», — задал­ся вопро­сом Ста­ни­слав Притчин.

Игорь Савин заме­тил по это­му пово­ду: «Есть мне­ние, что Евразий­ский союз — искус­ствен­ный, Назар­ба­ев и Путин что-то вме­сте изоб­ре­та­ют для того лишь, что­бы Казах­стан стал при­дат­ком Рос­сии. Но ведь сами люди зара­ба­ты­ва­ют на том, что осу­ществ­ля­ют еже­днев­ные вза­и­мо­дей­ствия. По послед­ним дан­ным, боль­ше пере­во­дов от част­ных лиц идет в Казах­стан из Рос­сии, чем наобо­рот.  Так может быть не так уж и мно­го искус­ствен­но­го в Евразий­ском союзе?»

В свою оче­редь Алек­сей Мала­шен­ко счи­та­ет, что гово­рить о новой эли­те преж­де­вре­мен­но. «Посмот­ри­те на араб­ские госу­дар­ства. Сей­час в Сирии Башар Асад, до это­го был его папа. Что, этот Башар  это новая эли­та? Нет, это про­дол­же­ние ста­рой. Да, в Цен­траль­ной Азии могут менять­ся соот­но­ше­ния меж­ду жуза­ми, реги­о­на­ми, но, по сути, пока то, что мы видим, это про­дол­же­ние ста­рой элиты».

Каче­ствен­но новая эли­та, по мне­нию поли­то­ло­га,  «мог­ла тео­ре­ти­че­ски появить­ся в Кыр­гыз­стане. Появи­лась?  В Таджи­ки­стане какая новая эли­та? Род­ствен­ни­ки пре­зи­ден­та Рах­мо­на будут эли­той? О чем мы гово­рим? А в Турк­ме­ни­стане? Даже в Казах­стане, посмот­ри­те по фами­ли­ям, по детям… Отку­да взять­ся каче­ствен­но новой эли­те с иным мировосприятием?»

«Она (эли­та) все рав­но будет рабо­тать на себя, отож­деств­ляя соб­ствен­ные инте­ре­сы с наци­о­наль­ны­ми. Вот в чем дело. Про­ис­хо­дит сме­на поко­ле­ний в ста­рой эли­те, но не самой эли­ты. Пока о смене элит гово­рит не при­хо­дит­ся», — резю­ми­ро­вал Алек­сей Малашенко.

* Арон Ата­бек – казах­стан­ский поэт, пуб­ли­цист, созда­тель пар­тии наци­о­наль­ной неза­ви­си­мо­сти «Алаш». Был осуж­ден в 2006 году на 18 лет по обви­не­нию в орга­ни­за­ции мас­со­вых бес­по­ряд­ков про­тив сно­са домов в  мик­ро­рай­оне Шаны­рак в Алма­ты, в резуль­та­те кото­рых погиб поли­цей­ский. Меж­ду­на­род­ные пра­во­за­щит­ные орга­ни­за­ции при­зна­ли его поли­ти­че­ским заключенным.

Ори­ги­нал ста­тьи: The expert communication channel of Central Asia region Kazakhstan 2.0

архивные статьи по теме

Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою

Как изменила Казахстан вторая волна коронавируса

Editor

Евразийство начинает набухать